История в историях

Слова, начинающиеся на ИВ

ИВАН ГОДИНОВИЧ, русский былинный богатырь, имя которого связано с сюжетами о добывании женщин (Авдотьи, Марьи Белой Лебеди) и сопутствующих ему боевых подвигах.

ИВАН ГОСТИНЫЙ СЫН, русский былинный богатырь из купцов, любитель коней и конского бега, имел чудесного коня — «бурушку косматого», превосходящего всех коней кн. Владимира. Согласно былинам, Иван хвастлив, любитель вина и женщин, в торговле способен зарваться до того, что спускает все свое состояние.

ИВАН ДАНИЛОВИЧ, русский былинный богатырь, историческим прототипом которого является «храбр» Иван Данилович, погибший в битве при Супое в 1136. Он принадлежал к дружине кн. Ярополка и, вероятно, в том же веке дал повод к созданию дружинной песни. В былинах он изображается в виде юного богатыря, совершающего необыкновенные подвиги.

ИВАН ДОРОДОВИЧ, русский былинный богатырь, человек праведной жизни, он был заподозрен в любовной связи с двоюродной сестрой — Софьей-царевной, племянницей кн. Владимира. Растерзан вместе с нею толпой.

ИВАН-ДУРАК (Иванушка-дурачок), сказочный герой, выразитель народного христианского идеала скромности, нестяжательства, «нищеты духа» и юродства. Ивану-дураку совершенно чуждо стремление к успеху и благополучию. Подчеркиваются его «дурость» и нелепые бессмысленные поступки. Именно эта кажущаяся с бытовой точки зрения «дурость» спасает Ивана-дурака, когда он попадает в опасное положение, а все «умные» вокруг него гибнут. Благодаря своей «дурости» Иван-дурак проходит все испытания и достигает высшего успеха — побеждает противника, женится на царской дочери, получает богатство и славу, становится Иваном Царевичем.

О. Платонов

ИВАН КУПАЛА. — См.: ИВАНОВ ДЕНЬ.

ИВАН ПОСТНЫЙ, празднование Усекновения честныя главы св. Иоанна Предтечи 29 августа/11 сентября. Среди русских крестьян этот праздник еще был известен под названием Головосека. Один из иностранных путешественников по России, Александр Гвагнин Веронский (XVI в.), заметил, что русские ни одного святого не почитают так строго постом, как св. Иоанна Крестителя. Народ русский глубоко чтил день памяти мученической кончины св. Иоанна Крестителя и проводил его в строгом посте. Крестьяне доходили в этом случае до некоторых, довольно странных крайностей. Например, по общенародному верованию, в день Иоанна Крестителя грешно брать в руки нож. Если же срубить им головку капусты, то на ней покажется кровь. Очевидно, что в этом случае простодушные крестьяне вспоминали обстоятельства смерти великого угодника Божия и, в частности, орудие самой казни — нож, который пролил невинную кровь. Еще наши крестьяне в день Ивана Постного остерегались есть что-либо круглое, например капусту, так как, по народному верованию, срубить в сей день кочан капусты — значит то же, что срубить голову, также не решались они употреблять картофель, яблоки — в том же убеждении, что враги св. мученика, отсекши голову, катали ее на блюде, как картофель или яблоко, и т. п. В старинных «Сказаниях о святых» св. Иоанн Креститель почитался целителем головной болезни, ему даже полагалась особенная молитва с этою целию.

И. П. Калинский

ИВАН ЦАРЕВИЧ, сказочный герой; его деяния — образец наивысшего успеха. Однако достигается он вопреки обычному здравому смыслу и с полным пренебрежением к материальным благам. По своей сути, образ Ивана Царевича является одним из вариантов образа Ивана-дурака.

ИВАН I ДАНИЛОВИЧ КАЛИТА, Добрый (в крещении Иоанн, в схиме — Ананий) († 31.01.1340), Московский, а затем вел. князь Владимирский. Сын московского кн. Даниила. Впервые упоминается в новгородской летописи под 1296 в связи с поездкой в Новгород Великий. В н. XIV в. княжил в Переяславле-Залесском. В 1305 разбил под Переяславлем войско тверского боярина Акинфа, пытавшегося захватить город. В 1303–25 Иван I неоднократно замещал на московском княжеском столе своего старшего брата Юрия Даниловича во время его пребывания в Золотой Орде и Новгороде Великом. После гибели Юрия в 1325 Иван I стал княжить в Москве. В 1327 он вместе с другими русскими князьями принял участие в походе на Тверь золотоордынских карательных отрядов и в подавлении там народного восстания против татар. В награду за это он в 1328 получил от хана Узбека Костромское княжество, а также право контролировать Новгород Великий. В 1331 умер Александр Васильевич Суздальский, получивший в 1328 в Орде за участие в походе на Тверь Владимир, Нижний Новгород и Городец, а также право называться великим князем. Иван Калита отправился в Орду и добился у хана Узбека ярлыка на великое княжество Владимирское. После этого, по словам летописца, во всей Северо-Восточной Руси наступила тишина на многие годы. Опасаясь ханского гнева, татары перестали совершать набеги на Русь. Узбек отказался от присылки баскаков в русские земли, поручив сбор податей с населения Ивану I. Это привело к обогащению московского князя (отсюда его прозвище «Калита» — денежный мешок). Накопленные средства Иван I израсходовал на покупку земель и сел у своих соседей. Его внук Дмитрий Донской в своей духовной грамоте отметил, что Иван Калита купил Углич, Галич Мерьский и Белоозеро. И хотя в этих городах в XIV в. правили местные князья, они, по существу, являлись лишь наместниками московского князя.

Иван I беспощадно расправлялся со своими политическими противниками. В своих целях он использовал влияние Русской Православной Церкви. В его правление митр. Петр покинул Владимир и переехал в Москву, сделав ее своей резиденцией. Петр способствовал Ивану I в проведении политики централизации русских земель. Иван I подчинил своему влиянию Ростовское княжество и Новгород Великий, посадив там своих наместников. Летописцы отметили, что Иван Калита избавил Русскую землю от татей и разбойников, всегда чинил «правый суд», помогал бедным и нищим, защищал вдов от насильников. За это он получил второе свое прозвище — Добрый.

Иван I обнес стеной из дуба Московский Кремль. Построил в нем Успенский и Архангельский соборы, церковь Иоанна Лествичника. В Москве им была построена также Преображенская церковь, а при ней открыт монастырь. Свято-Данилов монастырь был перенесен им на новое место. В Переяславле-Залесском Иван I основал Горицкий (Успенский) монастырь.

Именно при Иване I были заложены основы позднейшего могущества Москвы.

Иван I умер, приняв схиму. Похоронен в Москве в кремлевском Архангельском соборе.

О. М. Рапов

ИВАН II (в крещении Иоанн) ИВАНОВИЧ (Иоаннович) КРАСНЫЙ (1326–13.11.1359), Московский и вел. Владимирский князь. Сын Ивана I Даниловича Калиты. В 1340 после смерти отца получил во владение Звенигород и Рузу, в 1353 после смерти старшего брата Симеона Гордого получил в Золотой Орде ярлык на вел. княжение, однако княжил недолго. Иван продолжил политику своего отца и старшего брата — политику усиления на Руси власти московских князей.

Умер в Москве, приняв перед смертью схиму.

О. М. Рапов

ИВАН III (в крещении Тимофей) ВАСИЛЬЕВИЧ ВЕЛИКИЙ, СВЯТОЙ (22.01.1440–27.10. 1505), великий князь Московский и всея Руси. Сын Василия II Васильевича Темного и вел. кн. Марии Ярославны, дочери серпуховского князя.

С юных лет Иван стал помощником своего незрячего отца. Он участвовал в борьбе с Дмитрием Шемякой, ходил в походы на другие земли. Став после смерти отца в 1462 вел. московским князем, он присоединил Ярославское и Ростовское княжества, Новгородскую землю, Тверское княжество, Вятскую, часть Рязанской, Черниговскую, Северскую, Брянскую и Гомельскую земли. Иван заставил Ливонский орден платить дань Москве за древнерусский город Юрьев (совр. Тарту), которым тот владел. Выдающимся достижением Ивана было свержение золотоордынского ига в 1480, за что он получил в народе прозвище Святой. После женитьбы на племяннице последнего византийского императора Софье (Зое) Палеолог в 1472 он как бы сделал себя наследником византийских василевсов. В ряде документов Иван именовал себя «государем» и «царем», а своего внука Дмитрия венчал на царство. В его правление Русь превратилась в Российское государство, гербом которого стал двуглавый орел, заимствованный из Византии. Другим символом Московского государства стал Георгий Победоносец, поражающий копьем змия.

Иван беспощадно боролся с княжеско-боярской оппозицией. Он установил нормы налогов, собиравшихся с населения в пользу наместников. В Москве появились первые приказы, ведавшие отдельными отраслями государственного управления. В 1497 был издан общерусский Судебник, с помощью которого стало проводиться судопроизводство. Большую роль стали играть дворянство и дворянское войско. В интересах дворян-помещиков был ограничен переход крестьян от одного господина к другому. Крестьяне получили право осуществлять переход только один раз в году — за неделю до осеннего Юрьева дня (26 ноября) и спустя неделю после Юрьева дня. При Иване появилась артиллерия как составная часть войска. Сурово расправился Иван с движением «нестяжателей», чья деятельность была направлена на подрыв государственной мощи.

В правление Ивана Московский Кремль был обнесен могучими кирпичными стенами и башнями и стал неприступной крепостью. В Кремле были построены Грановитая палата, Успенский и Благовещенский соборы. Были воздвигнуты также каменные крепости в Коломне, Туле и Иван-городе.

Летописец писал о нем (пересказ В. Н. Татищева): «Сей блаженный и достохвальный великий князь... многие княжения присовокупи и силу умножи, варварскую же нечестивую власть опроверже и всю Русскую землю данничества и пленения избави, и многие от Орды данники себе учини, многа ремесла введе, их же прежде не знахом, со многими дальними государи любовь и дружбу и братство сведе, всю Русскую землю прослави...»

О. М. Рапов

ИВАН IV (Иоанн) ВАСИЛЬЕВИЧ ГРОЗНЫЙ (25.08.1530–18.03.1584), великий князь с 1533, русский царь (1547).

Эпоха его царствования как бы венчает собой период становления русского религиозного самосознания. Именно к этому времени окончательно сложились и оформились взгляды русского народа на самое себя, на свою роль в истории, на цель и смысл существования, на государственные формы народного бытия.

Царствование Иоанна IV протекало бурно. Со всей возможной выразительностью оно обнажило особенность русской истории, состоящую в том, что ее ход имеет в основе не «баланс интересов» различных сословий, классов, групп, а понимание общего дела, всенародного служения Богу, религиозного долга.

Началось царствование смутой. Будущий «грозный царь» вступил на престол после смерти отца Василия III Ивановича трех лет от роду. Реальной властительницей Руси стала его мать — Елена Глинская, «чужеземка литовского, ненавистного рода», по словам Н. М. Карамзина. Ее недолгое (четыре года) правление было ознаменовано развратом и жестокостью не столько личными, сколько проистекавшими из нравов и интриг ближних бояр — бывших удельных князей и их приближенных.

По старой удельной привычке каждый из них «тянул на себя», ставя личные интересы власти и выгоды выше общенародных и государственных нужд. Численно эта беспринципная прослойка была ничтожна, но после смерти Елены, лишившись последнего сдерживающего начала, ее представители учинили между собой в борьбе за власть погром, совершенно расстроивший управление страной. Разделившись на партии князей Шуйских и Бельских, бояре, по словам В. О. Ключевского, «повели ожесточенные усобицы друг с другом из личных фамильных счетов, а не за какой-нибудь государственный порядок».

В 1547 сгорела Москва. Пожар и последовавший за ним всенародный мятеж потрясли юного Иоанна. В бедствиях, обрушившихся на Россию, он увидел мановение десницы Божией, карающей страну и народ за его, царя, грехи и неисправности. Пожар почти совпал по времени с венчанием Иоанна на царство, которое впервые тогда было соединено с Таинством Миропомазания. Церковное Таинство Миропомазания открыло юному монарху глубину мистической связи царя с народом и связанную с этим величину его религиозной ответственности. Иоанн осознал себя «игуменом всея Руси». И это осознание с того момента руководило всеми его личными поступками и государственными начинаниями до самой кончины.

Приняв на себя груз ответственности за народ и державу, юный царь с ревностью приступил к делам государственного, общественного и церковного устроения. Послушаем Карамзина: «Мятежное господство бояр рушилось совершенно, уступив место единовластию царскому, чуждому тиранства и прихотей. Чтобы торжественным действием веры утвердить благословенную перемену в правлении и в своем сердце, государь на несколько дней уединился для поста и молитвы; созвал святителей, умиленно каялся в грехах и, разрешенный, успокоенный ими в совести, причастился Святых Тайн. Юное, пылкое сердце его хотело открыть себя перед лицом России: он велел, чтобы из всех городов прислали в Москву людей избранных, всякого чина или состояния, для важного дела государственного. Они собралися — и в день воскресный, после обедни, царь вышел из Кремля с духовенством, с крестами, с боярами, с дружиною воинскою на лобное место, где народ стоял в глубоком молчании. Отслужили молебен. Иоанн обратился к митрополиту и сказал: «Святой владыко! Знаю усердие твое ко благу и любовь к Отечеству: будь же мне поборником в моих благих намерениях. Рано Бог лишил меня отца и матери, а вельможи не радели обо мне: хотели быть самовластными, моим именем похитили саны и чести, богатели неправдою, теснили народ — и никто не претил им. В жалком детстве своем я казался глухим и немым: не внимал стенанию бедных, и не было обличения в устах моих! Вы, вы делали, что хотели, злые крамольники, судии неправедные! Какой ответ дадите нам ныне? Сколько слез, сколько крови от вас пролилося? Я чист от сея крови! А вы ждите суда небесного!»

Тут государь поклонился на все стороны и продолжал: «Люди Божий и нам Богом дарованные! Молю вашу веру к Нему и любовь ко мне: будьте великодушны! Нельзя исправить минувшего зла: могу только впредь спасать вас от подобных притеснений и грабительств. Забудьте, чего уже нет и не будет, оставьте ненависть, вражду; соединимся все любовию христианскою. Отныне я судия ваш и защитник».

В сей великий день, когда Россия в лице своих поверенных присутствовала на лобном месте, с благоговением внимая искреннему обету юного венценосца жить для ее счастья, Иоанн в восторге великодушия объявил искреннее прощение виновным боярам; хотел, чтобы митрополит и святители также их простили именем Судии Небесного; хотел, чтобы все россияне братски обнялись между собою, чтобы все жалобы и тяжбы прекратились миром до назначенного им срока».

Повелением царским был составлен и введен в действие новый Судебник. С целью всероссийского прославления многочисленных местночтимых святых и упорядочения жизни Церкви Иоанн созвал подряд несколько церковных Соборов, к которым самолично составил список вопросов, требовавших Соборного решения. В делах царя ближайшее участие принимали его любимцы — иерей Сильвестр и Алексей Адашев, ставшие во главе «Избранной Рады» — узкого круга царских советников, определявших основы внутренней и внешней политики.

В 1552 успешно закончился «крестовый» поход против казанских татар. Были освобождены многие тысячи христианских пленников, взята Казань, обеспечена безопасность восточных рубежей. «Радуйся, благочестивый Самодержец, — прислал гонца Иоанну кн. Михаил Воротынский, — Казань наша, царь ее в твоих руках; народ истреблен, кои в плену; несметные богатства собраны. Что прикажешь?» — «Славить Всевышнего», — ответил Иоанн. Тогда же он обрел прозвище «Грозный» — то есть страшный для иноверцев, врагов и ненавистников России. «Не мочно царю без грозы быти, — писал современный автор. — Как конь под царем без узды, тако и царство без грозы».

Счастливое течение событий прервалось в 1553 тяжкой болезнью молодого царя. Но страшнее телесного недуга оказываются душевные раны, нанесенные теми, кому он верил во всем как себе. У изголовья умирающего Иоанна бояре спорят между собою, деля власть, не стесняясь тем, что законный царь еще жив. Наперсники царские — Сильвестр и Адашев — из страха ли, или по зависти отказываются присягать законному наследнику, малолетнему царевичу Дмитрию. В качестве кандидатуры на престол называется двоюродный брат царя — кн. Владимир Андреевич.

Россия оказывается на грани нового междоусобного кровопролития. «В каком волнении была душа Иоанна, когда он на пороге смерти видел непослушание, строптивость в безмолвных дотоле подданных, в усердных любимцах, когда он, государь самовластный и венчанный славою, должен был смиренно молить тех, которые еще оставались ему верными, чтобы они охраняли семейство его, хотя бы в изгнании», — говорит церковный историк М. В. Толстой. И все же — «Иоанн перенес ужас этих минут, выздоровел и встал с одра... исполненный милости ко всем боярам». Царь всех простил! Царь не помнил зла. Царь посчитал месть чувством, недостойным христианина и монарха.

Выздоровление Иоанна, казалось, вернуло силы всей России. В 1556 русское войско взяло Астрахань, окончательно разрушив надежды татар на восстановление их государственной и военной мощи на Востоке. Взоры царя обратились на Запад. Обеспечив мир на восточной границе, он решил вернуть на Западе древние славянские земли, лишив Ватикан плацдарма для военной и духовной агрессии против Руси. Но здесь его поджидало новое разочарование. Измена приближенных во время болезни, как оказалось, вовсе не была досадной случайностью, грехопадением, искупленным искренним раскаянием и переменой в жизни.

«Избранная Рада» воспротивилась планам царя. Вопреки здравому смыслу, она настаивала на продолжении войны против татар — на этот раз в Крыму, не желая понимать, что само географическое положение Крыма делало его в те времена неприступной для русских полков крепостью. Сильвестр и Адашев надеялись настоять на своем, но царь на сей раз проявил характер. Он порвал с «Избранной Радой», отправив Адашева в действующую армию, а Сильвестра — в Кирилло-Белозерский монастырь, и начал войну на Западе, получившую впоследствии название Ливонской. Вот как рисует Карамзин портрет Иоанна того времени:

«И россияне современные, и чужеземцы, бывшие тогда в Москве, изображают сего юного, тридцатилетнего венценосца как пример монархов благочестивых, мудрых, ревностных ко славе и счастию государства. Так изъясняются первые: «Обычай Иоанна есть соблюдать себя чистым пред Богом. И в храме, и в молитве уединенной, и в совете боярском, и среди народа у него одно чувство: «Да властвую, как Всевышний указал властвовать своим истинным Помазанникам!» Суд нелицемерный, безопасность каждого и общая, целость порученных ему государств, торжество веры, свобода христиан есть всегдашняя дума его.

Обремененный делами, он не знает иных утех, кроме совести мирной, кроме удовольствия исполнять свою обязанность; не хочет обыкновенных прохлад царских. Ласковый к вельможам и народу, любя, награждая всех по достоинству, щедростию искореняя бедность, а зло — примером добра, сей Богом урожденный царь желает в день Страшного суда услышать глас милости: «Ты еси царь правды!» И ответствовать с умилением: «Се аз и люди яже дал ми еси Ты!»

Не менее хвалят его и наблюдатели иноземные, англичане, приезжавшие в Россию для торговли. «Иоанн, — пишут они, — затмил своих предков и могуществом, и добродетелью; имеет многих врагов и смиряет их. Литва, Польша, Швеция, Дания, Ливония, Крым, Ногаи ужасаются русского имени. В отношении к подданным он удивительно снисходителен, приветлив, любит разговаривать с ними, часто дает им обеды во дворце и, несмотря на то, умеет быть повелительным; скажет боярину: «Иди!» — и боярин бежит; изъявит досаду вельможе — и вельможа в отчаянии, скрывается, тоскует в уединении, отпускает волосы в знак горести, пока царь не объявит ему прощения.

Одним словом, нет народа в Европе, более россиян преданного своему государю, коего они равно и страшатся, и любят. Непрестанно готовый слушать жалобы и помогать, Иоанн во все входит, все решит, не скучает делами и не веселится ни звериною ловлей, ни музыкою, занимаясь единственно двумя мыслями: как служить Богу и как истреблять врагов России!»

С высылкой предводителей боярской партии интриги не прекратились. В 1560 при странных обстоятельствах умерла супруга Иоанна — кроткая и нищелюбивая Анастасия. Возникли серьезные опасения, что царицу отравили, боясь ее влияния на царя, приписывая этому влиянию неблагоприятное (для бывших царских любимцев) развитие событий. Кроме того, смерть царицы должна была, по замыслу отравителей, положить конец и высокому положению при дворе ее братьев, в которых видели опасных конкурентов в борьбе за власть.

Произведенное дознание показало, что нити заговора тянутся к опальным вельможам — Адашеву и Сильвестру. И снова Иоанн, вопреки очевидности, пощадил жизнь заговорщиков. Царь ограничился ссылкой Сильвестра и Адашева, не тронув более никого из их приверженцев. Надеясь разбудить совесть, он лишь потребовал от «всех бояр и знатных людей» клятвы быть верными государю и впредь не измышлять измен. Все присягнули. И что же? Кн. Дмитрий Вишневецкий, воевода юга России, бросил ратников и перебежал к Сигизмунду, врагу Иоанна. Не ужившись с литовцами, переметнулся в Молдавию, вмешался там по привычке в интриги вокруг молдавского господаря Стефана, был схвачен и отправлен в Стамбул, где султан казнил его как смутьяна и бунтовщика.

В 1564 доверенный друг Иоанна, кн. Андрей Курбский, наместник царя в Дерпте, тайно, ночью, оставив жену и девятилетнего сына, ушел к литовцам. Мало того что он изменил царю, — Курбский предал родину, став во главе литовских отрядов в войне с собственным народом. Подлость всегда ищет оправдания, стараясь изобразить себя стороной пострадавшей, и князь Курбский не постеснялся написать царю письмо, оправдывая свою измену «смятением горести сердечной» и обвиняя Иоанна в «мучительстве».

Царь ответил изменнику так: «Во имя Бога Всемогущего, Того, Кем живем и движемся, Кем цари царствуют и сильные глаголют, смиренный христианский ответ бывшему российскому боярину, нашему советнику и воеводе, князю Андрею Михайловичу Курбскому... Почто, несчастный, губишь душу изменою, спасая бренное тело бегством? Я читал и разумел твое послание. Яд аспида в устах изменника — слова его подобны стрелам. Жалуешься на претерпенные тобою гонения; но ты не уехал бы к врагу нашему, если бы не излишно миловали вас, недостойных... Бесстыдная ложь, что говоришь о наших мнимых жестокостях! Не губим «сильных во Израиле»; их кровью не обагряем церквей Божиих; сильные, добродетельные здравствуют и служат нам. Казним одних изменников — и где же щадят их?.. Имею нужду в милости Божией, Пречистыя Девы Марии и святых угодников: наставления человеческого не требую. Хвала Всевышнему: Россия благоденствует... Угрожаешь мне судом Христовым на том свете: а разве в сем мире нет власти Божией? Вот ересь манихейская! Вы думаете, что Господь царствует только на небесах, диавол — во аде, на земле же властвуют люди: нет, нет! Везде Господня держава, и в сей, и в будущей жизни!.. Положи свою грамоту в могилу с собою: сим докажешь, что и последняя искра христианства в тебе угасла: ибо христианин умирает с любовию, с прощением, а не со злобою».

«Обласканный Сигизмундом», Курбский, по словам Карамзина, «предал ему свою честь и душу, советовал, как губить Россию, убеждал его действовать смелее, не жалеть казны, чтобы возбудить против нас хана, — и скоро услышали в Москве, что 70 000 литовцев, ляхов, прусских немцев, венгров, волохов с изменником Курбским идут к Полоцку; что Дивлет-Гирей с 60 000 хищников вступил в Рязанскую область».

Терпеть далее такое положение вещей было нельзя. Оно грозило не царю — под угрозой оказывалось существование России. После долгих и мучительных колебаний Иоанн Грозный принял единственно возможное для христианина решение: вынести дело на всенародный суд. Царь прекрасно понимал, что заставить человека нести «Божие тягло» силой — нельзя. Можно добиться внешней покорности, но принять на себя «послушание», осмысленное как религиозный долг, человек должен добровольно. Народ русский должен был решить сам: желает ли он быть народом-богоносцем, хранителем Истины и жизни Православия — или отказывается от этого служения. Согласен ли народ нести все тяготы, искушения и соблазны, грозящие ему на этом пути, по слову Писания:

В начале зимы 1564 Иоанн Васильевич покинул Москву в сопровождении верных ему ближних бояр, дворян и приказных людей «выбором изо всех городов» с женами и детьми. «Третьего декабря рано явилось на Кремлевской площади множество саней, — рассказывает Карамзин. — В них сносили из дворца золото и серебро, святые иконы, кресты... Духовенство, бояре ждали государя в церкви Успения, он пришел и велел митрополиту служить обедню, молился с усердием, принял благословение... милостиво дал целовать руку свою боярам, чиновникам, купцам: сел в сани с царицею, с двумя сыновьями» — и уехал из Москвы.

Поездив по окрестным монастырям, побывав у Троицы, царь к Рождеству остановился в Александровской слободе, в 112 верстах от Москвы. Народ ждал, чтобы Иоанн объяснил свое странное поведение. Царь не заставил себя ждать долго.

3 января 1565 в Москву прискакал гонец Константин Поливанов. Он вез две царские грамоты. В одной из них, врученной послом митрополиту Афанасию, Грозный описывал все измены, мятежи и неустройства боярского правления, сетовал на невозможность в таких условиях нести служение царя и заключал, что «не хотя многих изменных дел терпети, мы от великой жалости сердца оставили государство и поехали, куда Бог укажет нам путь». В другой грамоте, адресованной московскому простонародью, купцам, всем тяглым людям и всенародно читанной на площади, Иоанн объявлял, чтобы русские люди сомнения не держали — царской опалы и гнева на них нет.

Царь не отрекался от престола, сознавая ответственность за народ и за страну. Он как бы спрашивал: «Желаете ли над собой меня, Русского Православного Царя, Помазанника Бoжия, как символ и знак своего избранничества и своего служения? Готовы подклониться под «иго и бремя» Богоустановленной власти, сослужить со мною, отринув личное честолюбие, жажду обогащения, междоусобицы и старые счеты?» Воистину это был один из наиболее драматических моментов русской истории. «Все замерло, — говорит Ключевский, — столица мгновенно прервала свои обычные занятия: лавки закрылись, приказы опустели, песни замолкли». Странное на первый взгляд поведение царя на самом деле было глубоко русским, обращалось к издавна сложившимся отношениям народа и власти.

Когда первое оцепенение москвичей прошло, столица буквально взорвалась народными сходками:

«Государь нас оставил, — вопил народ. — Мы гибнем. Кто будет нашим защитником в войнах с иноплеменниками? Как могут быть овцы без пастыря?» Духовенство, бояре, сановники, приказные люди, проливая слезы, требовали от митрополита, чтобы он умилостивил Иоанна, никого не жалея и ничего не страшася. Все говорили ему одно: «Пусть царь казнит своих лиходеев: в животе и смерти воля его; но царство да не останется без главы! Он наш владыка, Богом данный: иного не ведаем. Мы все с своими головами едем за тобой бить челом и плакаться».

То же говорили купцы и мещане, прибавляя: «Пусть царь укажет нам своих изменников: мы сами истребим их!» Митрополит хотел немедленно ехать к царю; но в общем совете положили, чтобы архипастырь остался блюсти столицу, которая была в неописуемом смятении.

Все дела пресеклись: суды, приказы, лавки, караульни опустели. Избрали главными послами святителя Новгородского Пимена и Чудовского архимандрита Левкия; но за ними отправились и все другие епископы: Никандр Ростовский, Елевферий Суздальский, Филофей Рязанский, Матфей Крутицкий, архимандриты: Троицкий, Симоновский, Спасский, Андрониковский; за духовенством — вельможи, князья Иван Дмитриевич Бельский, Иван Федорович Мстиславский, все бояре, окольничие, дворяне и приказные люди прямо из палат митрополитовых, не заехав к себе в домы; также и многие гости, купцы, мещане, чтобы ударить челом государю и плакаться».

Народ сделал свой выбор. Осознанно и недвусмысленно он выразил свободное согласие «сослужить» с царем в деле Божием — для созидания России как «Дома Пресвятой Богородицы», как хранительницы и защитницы спасительных истин Церкви. Царь понял это, 2 февраля торжественно вернулся в Москву и приступил к обустройству страны.

Первым его шагом на этом пути стало учреждение опричнины. Само слово «опричнина» вошло в употребление задолго до Ивана Грозного. Так назывался остаток поместья, достаточный для пропитания вдовы и сирот павшего в бою или умершего на службе воина. Поместье, жаловавшееся великим князем за службу, отходило в казну, опричь (кроме) этого небольшого участка.

Иоанн Грозный назвал опричниной города, земли и даже улицы в Москве, которые должны были быть изъяты из привычной схемы административного управления и переходили под личное и безусловное управление царя, обеспечивая материально «опричников» — корпус царских единомышленников, его сослуживцев в деле созидания такой формы государственного устройства, которая наиболее соответствует его религиозному призванию. Есть свидетельства, что состав опричных земель менялся — часть их со временем возвращалась в «земщину» (то есть к обычным формам управления), из которой, в свою очередь, к «опричнине» присоединялись новые территории и города. Таким образом, возможно, что через сито опричнины со временем должна была пройти вся Россия.

Опричнина стала в руках царя орудием, которым он просеивал всю русскую жизнь, весь ее порядок и уклад, отделял добрые семена русской православной соборности и державности от плевел еретических мудрствований, чужебесия в нравах и забвения своего религиозного долга.

Даже внешний вид Александровской слободы, ставшей как бы сердцем суровой брани за душу России, свидетельствовал о напряженности и полноте религиозного чувства ее обитателей. В ней все было строено по типу иноческой обители — палаты, кельи, великолепная крестовая церковь (каждый ее кирпич был запечатлен знамением Честнаго и Животворящего Креста Господня). Ревностно и неукоснительно исполнял царь со своими опричниками весь строгий устав церковный.

Как некогда богатырство, опричное служение стало формой церковного послушания — борьбы за воцерковление всей русской жизни, без остатка, до конца. Ни знатности, ни богатства не требовал царь от опричников, требовал лишь верности, говоря: «Ино по грехом моим учинилось, что наши князи и бояре учали изменяти, и мы вас, страдников, приближали, хотячи от вас службы и правды».

Проворный народный ум изобрел и достойный символ ревностного служения опричников: «они ездили всегда с собачьими головами и метлами, привязанными к седлам, — пишет Карамзин, — в ознаменование того, что грызут лиходеев царских и метут Россию».

Когда в 1565 в Александровской слободе царь принял решение силой выжечь крамолу в России, это решение далось ему страшным напряжением воли. Вот портрет царя, каким его знали до этого знаменательного дня: Иоанн был «велик ростом, строен, имел высокие плечи, крепкие мышцы, широкую грудь, прекрасные волосы, длинный ус, нос римский, глаза небольшие, серые, но светлые, проницательные, исполненные огня, и лицо приятное».

Когда же царь вернулся в Москву и, созвав духовенство, бояр, знатнейших чиновников, вышел к ним объявить об опричнине, многие не узнали его. Иоанн постарел, осунулся, казался утомленным, даже больным. Веселый прежде взор угас, густая когда-то шевелюра и борода поредели. Царь знал, что ему предстоит, какую ответственность он берет на себя и сколько сил потребуется от него. По подсчетам «советского» историка Р. Г. Скрынникова, жертвами «царского террора» стали три-четыре тысячи человек. С момента учреждения опричнины до смерти царя прошло тридцать лет. 100 казней в год, учитывая уголовных преступников. Судите сами, много это или мало. Притом, что периодическое возникновение «широко разветвленных заговоров» не отрицает ни один уважающий себя историк. Чего стоит хотя бы политическая интрига, во главе которой стоял боярин Федоров. Заговорщики предполагали во время Ливонского похода 1568 окружить царские опричные полки, перебить их, а Грозного выдать польскому королю.

Подвижнический характер имела вся личная жизнь царя. Это ярче всего проявлялось в распорядке Александровской слободы. Шумную и суетную Москву царь не любил, наезжая туда «не на великое время». В Александровской слободе он все устроил так, как хотел, вырвавшись из церемонного и чинного порядка государевой жизни с его обязательным сложным этикетом и неизбежным лицемерием. Слобода, собственно, была монастырем в миру. Несколько сотен ближайших царских опричников составляли его братию, а себя Иоанн называл «игуменом всея Руси». (Царь не раз хотел постричься, и последний раз, после смерти сына в 1581, лишь единодушная мольба приближенных предотвратила осуществление этого намерения).

Опричная «братия» носила монашеские скуфейки и черные подрясники. Жизнь в слободе, как в монастыре, регулировалась общежительным уставом, написанным лично царем. Иоанн сам звонил к заутрене, в церкви пел на клиросе, а после обедни, во время братской трапезы, по древней иноческой традиции читал для назидания Жития святых и святоотеческие поучения о посте, молитве и воздержании.

Учреждение опричнины стало переломным моментом царствования Иоанна IV. Опричные полки сыграли заметную роль в отражении набегов Дивлет-Гирея в 1571 и 1572, двумя годами раньше с помощью опричников были раскрыты и обезврежены заговоры в Новгороде и Пскове, ставившие своей целью отложение от России под власть Литвы и питавшиеся, вероятно, ересью «жидовствующих», которая пережила все гонения.

В 1575, как бы подчеркивая, что он является царем «верных», а остальным «земским» еще надлежит стать таковыми, пройдя через опричное служение, Иоанн IV поставил во главе земской части России крещеного татарина — касимовского царя Семена Бекбулатовича. Каких только предположений не высказывали историки, пытаясь разгадать это «загадочное» поставление! Каких только мотивов не приписывали царю! Перебрали все: политическое коварство, придворную интригу, наконец, просто «прихоть тирана»... Не додумались лишь до самого простого — до того, что Семен Бекбулатович действительно управлял земщиной (как, скажем, делал это князь-кесарь Ромодановский в отсутствие Петра /), пока царь «доводил до ума» устройство опричных областей.

Был в этом «разделении полномочий» и особый мистический смысл. Даруя Семену титул «великого князя всея Руси», а себя именуя московским князем Иваном Васильевым, царь обличал ничтожество земных титулов и регалий власти перед небесным избранничеством на царское служение, запечатленным в Таинстве Миропомазания. Он утверждал ответственность русского царя перед Богом, отрицая значение человеческих названий.

Приучая Русь, что она живет под управлением Божиим, а не человеческим, Иоанн как бы говорил всем: «Как кого ни назови — великим ли князем всея Руси или Иванцом Васильевым, а царь, Помазанник Божий, отвечающий за все происходящее здесь — все же я, и никто не в силах это изменить».

Так царствование Грозного царя клонилось к завершению. Неудачи Ливонской войны, лишившие Россию отвоеванных было в Прибалтике земель, компенсировались присоединением бескрайних просторов Сибири в 1579–84. Дело жизни царя было сделано — Россия окончательно и бесповоротно встала на путь служения, очищенная и обновленная опричниной. В Новгороде и Пскове были искоренены рецидивы жидовствования, Церковь обустроена, народ воцерковлен, долг избранничества осознан. В 1584 царь мирно почил, пророчески предсказав свою смерть. В последние часы земной жизни сбылось его давнее желание — митр. Дионисий постриг государя, и уже не Грозный Царь Иоанн, а смиренный инок Иона предстал перед Всевышним Судией, служению Которому посвятил он свою бурную и нелегкую жизнь.

Вряд ли можно до конца понять течение русской истории, не разгадав личности Грозного царя. Историки давно сошлись на том, что он был самым даровитым и образованным человеком своего времени. «Муж чудного рассуждения, в науке книжного почитания доволен и многоречив», — характеризует Грозного один из современников. «Несмотря на все умозрительные изъяснения, характер Иоанна есть для ума загадка», — сетует Н. М. Карамзин, готовый «усомниться в истине самых достоверных о нем известий». Ключевский пишет о царе: «От природы он получил ум бойкий и гибкий, вдумчивый и немного насмешливый, настоящий великорусский московский ум».

Характеристики можно множить, они будут совпадать или противоречить друг другу, вызывая одно неизменное чувство неудовлетворения, недосказанности, неясности. Высокий дух и «воцерковленное» мироощущение царя оказались не по зубам осуетившимся историкам, плотной завесой тайны окутав внутреннюю жизнь Иоанна IV от нескромных и предвзятых взглядов.

Духовная проказа рационализма, лишая веры, лишает и способности понимать тех, для кого вера есть жизнь.

Как бы предчувствуя это, сетовал Грозный царь, стеная от тягот и искушений своего служения: «Тело изнемогло, болезнует дух, раны душевные и телесные умножились, и нет врача, который бы исцелил меня. Ждал я, кто бы поскорбел со мной, и не явилось никого; утешающих я не нашел — заплатили мне злом за добро, ненавистью — за любовь».

Мягкий и незлобивый по природе, царь страдал и мучился, вынужденный применять суровые меры. В этом он удивительно напоминает своего венценосного предка — св. блгв. кн. Владимира равноапостольного, отказавшегося было карать преступников, боясь погрешить против христианского милосердия. «Боюсь греха!» — эти слова св. Владимира как нельзя лучше применимы и к Грозному царю. Несмотря на многочисленные свидетельства растущей измены, он из года в год откладывал наказание виновных. Прощал измены себе, пока было возможно. Но считал, что не имеет права простить измены делу Божию, строению Святой Руси, ибо мыслил обязанности Помазанника Божия как блюстителя верности народа своему промыслительному предназначению.

По благочестию в личной жизни с Грозным царем может сравниться, пожалуй, лишь царь Тишайший — Алексей Михайлович, проводивший в храме по пять часов в день и клавший ежедневно от тысячи до полутора тысяч земных поклонов с молитвой Иисусовой.

Известно, сколь трепетно и благоговейно относится Православная Церковь к богослужебным текстам. Сочинители большей их части прославлены ею как святые, свыше принявшие дар к словесному выражению духовных, возвышенных переживаний, сопровождающих человека на пути христианского подвижничества. Стихирами, писанными царем Иоанном Васильевичем, церковь пользовалась на своих богослужениях даже тогда, когда со смерти его минул не один десяток лет.

Полно и ясно раскрывался внутренний мир царя и в его постоянном общении со святыми, преподобными, иноками, юродивыми, странниками. Самая жизнь царя Иоанна началась при непосредственном участии святого мужа — митрополита Иоасафа, который, будучи еще игуменом Свято-Троицкой Сергиевой лавры, крестил будущего государя Российского прямо у раки преподобного Сергия, как бы пророчески знаменуя преемственность дела Иоанна IV по отношению к трудам великого святого. Другой святой митрополит — Макарий — окормлял молодого царя в дни его юности и первой ратной славы. Влияние первосвятителя было велико и благотворно. Митрополит был ученейшим книжником. Своим блестящим образованием Грозный во многом обязан святому Макарию, десятки лет работавшему над огромным трудом, Минеями-Четъями, в которых он задумал собрать все «чтомыя книги, яже в Русской земле обретаются». Мудрый старец не навязывал царю своих взглядов, окормляя его духовно, не стремился к почету, власти и потому сумел сохранить близость с государем, несмотря на все политические бури и дворцовые интриги. «О Боже, как бы счастлива была русская земля, если бы владыки были таковы, как преосвященный Макарий да ты», — писал царь в 1556 Казанскому архиеп. Гурию.

Особенно любил Иоанна и его добродетельную супругу прп. Антоний Сийский, просиявший святостью жизни в тундре далекого Севера. Он приходил в Москву, беседовал с царем и пользовал его своими поучениями до кончины своей в 1556.

Знаменитый московский юродивый Василий Блаженный хаживал к царю, не стеснялся обличать его в рассеянности при молитве, умерял царский гнев ласковым: «Не кипятись, Иванушка». Блаженный умер на руках у царя, предсказав ему, что наследует государство Российское не старший сын Иван, а младший — Феодор. При погребении святого царь сам с ближайшими боярами нес его гроб.

Отдельного упоминания стоит история взаимоотношений царя со святым митр. Филиппом, принявшим кафедру московских святителей в 1566. Царь сам выбрал Филиппа, бывшего тогда Соловецким игуменом. Иоанн знал подвижника с детства, когда он, малолетний царевич, полюбил играть с сыном боярина Степана Ивановича Колычева Федором, будущим митрополитом Московским.

В годы боярских усобиц род Колычевых пострадал за преданность кн. Андрею (дяде царя Иоанна). Один из них был повешен, другой пытан и долго содержался в оковах. Горькая судьба родственников подтолкнула Федора на иноческий путь. Тайно, в одежде простолюдина он бежал из Москвы в Соловецкий монастырь, где принял постриг с именем Филиппа и прошел путь от послушника до настоятеля.

Филипп долго отказывался от сана митрополита, отговариваясь немощью и недостоинством. «Не могу принять на себя дело, превышающее силы мои, — говорил он. — Зачем малой ладье поручать тяжесть великую?» Царь все же настоял на своем, и Филипп стал митрополитом. В первое время после его поставления все шло хорошо. Единодушие «священной сугубицы» — царя и митрополита — лишало боярские интриги возможности маневра, достигавшегося в их «лучшие времена» противопоставлением двух центров власти — светского и церковного.

Эту возможность они потеряли во многом благодаря предусмотрительности Грозного и самого митрополита, при поставлении «давшего слово архиепископам и епископам» и царю (как говорится об этом в нарочно составленной грамоте) «в опричнину и царский домовой обиход не вступаться и, по поставлении, из-за опричнины и царского домового обихода митрополии не оставлять». Такой грамотой сама фигура митрополита как бы выносилась за скобки всех дворцовых интриг и, более того, лишала возможности бояр даже требовать его удаления «на покой» под благовидным предлогом «неотмирности» святителя.

25 июля 1566 после литургии в Успенском соборе царь лично вручил новопоставленному митрополиту пастырский посох его святого предтечи — свт. Петра, с умилением выслушал глубоко прочувствованное слово Филиппа об обязанностях служения царского и, пригласив все духовенство и бояр в царские палаты, радушно угощал, празднуя обретение такого помощника. Но единодушие государя и первосвятителя было невыносимо тем, кто в своем высоком положении видел не основание для усиленного служения царю и России, а оправдание тщеславным и сребролюбивым начинаниям.

В июне 1567 были перехвачены письма польского короля Сигизмунда и литовского гетмана Хоткевича к главнейшим боярам с предложением бежать в Литву. Начался розыск виновных, затем последовали казни. Митрополит ходатайствовал о смягчении участи преступников, но политику царя поддержал. «На то ли собрались вы, отцы и братия, чтобы молчать, страшась вымолвить истину? — обличал он пастырей церкви, молчаливо сочувствовавших казненным. — Никакой сан мира сего не избавит нас от мук вечных, если преступим заповедь Христову и забудем наш долг пещись о благочестии благоверного царя, о мире и благоденствии православного христианства».

Не скрывал своего сочувствия к митрополиту свт. Герман, архиепископ Казанский. Но нашлись и такие, которым самоотверженная правдивость митрополита перед царем грозила разоблачением и опалой. Среди них выделялись: Пимен — архиепископ Новгородский, мечтавший сам занять кафедру митрополита; Пафнутий — епископ Суздальский и Филофей Рязанский. Душой заговора, направленного на разобщение прп. Филиппа с Иоанном IV, стал государев духовник, благовещенский протопоп Евстафий, боявшийся потерять расположение и доверие царя.

Тактика интриги была проста: лгать царю про митрополита, а святителю клеветать на царя. При этом главным было не допустить, чтобы недоразумение разрешилось при личной встрече. Кроме того, надо было найти предлог для удаления свт. Филиппа. Время шло, и злые семена лжи давали первые всходы. Царю удалось было внушить, что Филипп, вопреки обещанию, стремится вмешиваться в государевы дела.

Для митрополита не были тайной планы его врагов. «Вижу, — говорил он, — готовящуюся мне кончину, но знаете ли, почему меня хотят изгнать отсюда и возбуждают против меня царя? Потому что не льстил я пред ними... Впрочем, что бы то ни было, не перестану говорить истину, да не тщетно ношу сан святительский». Какое-то время казалось, что заговорщики потерпят неудачу. Царь отказался верить в злонамеренность Филиппа, потребовав доказательств, которых у них не было и быть не могло.

Тогда, не надеясь найти «компромат» на митрополита в Москве, злоумышленники отправились на Соловки. Там Пафнутий Суздальский, Андрониковский архим. Феодосии и кн. Василий Темкин угрозами, ласками и деньгами принудили к лжесвидетельству против свт. Филиппа некоторых монахов и, взяв их с собой, поспешили назад. В числе лжесвидетелей, к стыду обители, оказался игум. Паисий, ученик св. митрополита, прельстившийся обещанием ему епископской кафедры.

Состоялся «суд». Царь пытался защитить святителя, но вынужден был согласиться с «соборным» мнением о виновности митрополита. Причем, зная по опыту, что убедить царя в политической неблагонадежности Филиппа нельзя, заговорщики подготовили обвинения, касающиеся жизни святителя на Соловках еще в бытность его тамошним настоятелем, и это, похоже, сбило с толку Иоанна IV.

В день праздника Архистратига Михаила в 1568 свт. Филипп был сведен с кафедры митрополита и отправлен «на покой» в московский монастырь Николы Старого, где на его содержание царь приказал выделять из казны по четыре алтына в день. Но враги святого на этом не остановились, добившись удаления ненавистного старца в Тверской Отрочь монастырь, подальше от столицы. До этих пор история взаимоотношений Грозного царя с митр. Филиппом очень напоминают отношения царя Алексея Михайловича с его «собинным» другом — патриархом Никоном, также оклеветанным и сосланным.

Однако торжество злоумышленников длилось недолго. В декабре 1569 царь с опричной дружиной двинулся в Новгород для того, чтобы лично возглавить следствие по делу об измене и покровительстве местных властей еретикам-«жидовствующим». В ходе этого расследования могли вскрыться связи новгородских изменников, среди которых видное место занимал архиеп. Пимен, с московской боярской группой, замешанной в деле устранения свт. Филиппа с митрополии. В этих условиях опальный митрополит становился опаснейшим свидетелем.

Его решили убрать и едва успели это сделать, так как царь уже подходил к Твери. Он послал к Филиппу своего доверенного опричника Малюту Скуратова за святительским благословением на поход и, надо думать, за пояснениями, которые могли пролить свет на «новгородское дело». Но Малюта уже не застал святителя в живых. Он смог лишь отдать ему последний долг, присутствуя при погребении, и тут же уехал с докладом к царю.

Иоанн, чрезвычайно щепетильный во всех делах, касавшихся душеспасения, заносил имена всех казненных в специальные синодики, которые рассылались затем по монастырям для вечного поминовения «за упокой души». Списки эти (являющиеся, кстати, единственным достоверным документом, позволяющим судить о размахе репрессий) поражают своей подробностью и добросовестностью. Имени свт. Филиппа в них нет. Нет по той простой причине, что никогда никакого приказа казнить митрополита царь не давал. Эта широко распространенная версия при ближайшем рассмотрении оказывается заурядной выдумкой, как, впрочем, и многие другие «свидетельства» о «зверствах» Грозного царя.

Опасения заговорщиков оправдались. Грозный все понял, и лишь его всегдашнее стремление ограничиться минимально возможным наказанием спасло жизнь многим из них. Вот что пишут об этом Четьи-Минеи (за январь, в день памяти св. Филиппа):

«Царь положил свою грозную опалу на всех виновников и пособников его (митрополита) казни. Несчастный архиепископ Новгородский Пимен, по низложении с престола, был отправлен в заключение в Веневский Никольский монастырь и жил там под вечным страхом смерти, а Филофей Рязанский был лишен архиерейства. Не остался забытым и суровый пристав святого — Стефан Кобылин: его постригли против воли в монахи и заключили в Спасо-Каменный монастырь на острове Кубенском. Но главным образом гнев царский постиг Соловецкий монастырь.

Честолюбивый игумен Паисий, вместо обещанного ему епископства, был сослан на Валаам, монах Зосима и еще девять иноков, клеветавших на митрополита, были также разосланы по разным монастырям, и многие из них на пути к местам ссылки умерли от тяжких болезней. Как бы в наказание всей братии разгневанный царь прислал в Соловки чужого постриженника — Варлаама, монаха Кирилло-Белозерского монастыря, для управления монастырем в звании строителя. И только под конец дней своих он вернул свое благоволение обители, жалуя ее большими денежными вкладами и вещами для поминовения опальных и пострадавших от его гнева соловецких монахов и новгородцев».

Во время новгородского расследования царь оставался верен привычке поверять свои поступки советом людей опытных в духовной жизни, имевших славу святых, праведников. В Новгороде царь не раз посещал прп. Арсения, затворника иноческой обители на торговой стороне города. Царь пощадил этот монастырь, свободный от еретического духа, и без гнева выслушал обличения затворника, подчас весьма резкие и нелицеприятные.

Характерна для царя и причина, заставившая его отказаться от крутых мер в Пскове. По дороге из Новгорода Иоанн был как-то по-особому грустен и задумчив. На последнем ночлеге в селе Любятове, близ города, царь не спал, молясь, когда до его слуха донесся благовест псковских церквей, звонивших к заутрене. Сердце его, как пишут современники, чудесно умилилось. Иоанн представил себе раскаяние злоумышленников, ожидавших сурового возмездия и молящихся о спасении их от государева гнева. Мысль, что Господь есть Бог кающихся и Спас согрешающих, удержала царя от строгих наказаний. Выйдя из избы, царь спокойно сказал: «Теперь во Пскове все трепещут, но напрасно: я не сотворю им зла».

Так и стало, тем более что по въезде в Псков царя встретил юродивый Никола, всему городу известный праведник.

Прыгая на палочке перед царским конем, он приговаривал: «Иванушка! Покушай хлеб-соль (жители города встречали Иоанна постной трапезой. — Прим. авт.), чай, не наелся мясом человеческим в Новгороде!» Считая обличения юродивого за глас Божий, царь отменил казни и оставил Псков.

Можно еще приводить примеры отношения Грозного царя к святым, праведникам, архиереям и юродивым. Но все они и дальше будут подтверждать, что поведение его всегда и во всем определялось глубоким и искренним благочестием, полнотой христианского мироощущения и твердой верой в свое царское «тягло» как Богом данное служение. Даже в гневе Иоанн пребывал христианином. Вот что сказал он Новгородскому архиепископу Пимену, уличенному в измене собственноручной грамотой, писанной королю Сигизмунду. Архиерей пытался отвратить возмездие, встретив царя на Великом мосту с чудотворными иконами, в окружении местного духовенства. «Злочестивец! В руке твоей — не Крест Животворящий, но оружие убийственное, которое ты хочешь вонзить нам в сердце. Знаю умысел твой... Отселе ты уже не пастырь, а враг Церкви и Святой Софии, хищный волк, губитель, ненавистник венца Мономахова!»

Приняв на себя по необходимости работу самую неблагодарную, царь, как хирург, отсекал от тела России гниющие, бесполезные члены. Иоанн не обольщался в ожидаемой оценке современниками (и потомками) своего труда, говоря: «Ждал я, кто бы поскорбел со мной, и не явилось никого; утешающих я не нашел — заплатили мне злом за добро, ненавистью — за любовь». Второй раз приводим мы изречение Иоанна, теперь уже с полным правом говоря — воистину так!

В отличие от историков, народ верно понял своего царя и свято чтил его память. Вплоть до самой революции и последовавшего за ней разгрома православных святынь Кремля к могиле Грозного Царя приходил простой люд служить панихиды, веруя, что таким образом выраженное почитание Иоанна IV привлекает благодать Божию в дела, требующие справедливого и нелицеприятного суда.

Митрополит Иоанн (Снычев)

ИВАН V АЛЕКСЕЕВИЧ (27.08.1666–29.01.1696), русский царь в 1682—96. Сын русского царя Алексея Михайловича Тишайшего и царицы Марии Ильиничны, урожденной Милославской. Был болезненным и малоспособным человеком. Хотя Иван назывался «старшим царем» («младшим царем» считали Петра /), он никогда практически не занимался государственными делами. В 1682—89 за него Россией управляла царевна Софья, а в 1687—96 — Петр I.

О. М. Рапов

ИВАНГОРОД, город в Ленинградской обл. к западу от С.-Петербурга. Расположен на Принарвской низменности, на правом берегу р. Нарвы, напротив г. Нарва (с которым соединен мостом). Ж.-д. станция. Население 12 тыс. чел.

Основан в 1492 Московским вел. кн. Иваном III, известен также по немецким документам XV в. как «контр-Нарва». В XVI в. крепость Ивангород неоднократно отбивала атаки немцев, шведов и поляков. В 1581—90 и 1612—1704 Ивангород находился под оккупацией шведов. В 1704 освобожден русскими войсками. В XIX в. близ Ивангорода на полуострове Кренгольме была построена одна из самых крупных в России текстильных фабрик — Кренгольмская мануфактура.

ИВАНИШЕВ Николай Дмитриевич (1811–1874), русский историк, славист, профессор Киевского университета. Один из разработчиков учения славянофилов. Главные труды: «О плате за убийство в древнерусском и других славянских законодательствах...», «О древних сельских общинах в Юго-Западной России».

ИВАНОВ Александр Андреевич (16.07.1806–3.07.1858), живописец, сын профессора Академии художеств А. И. Иванова. Получил хорошее домашнее образование, преимущественно художественное. В 1817 был принят в Академию художеств, которую окончил в 1830. Первая его картина «Приам, испрашивавший у Ахилла тело Гектора» (1824). С 1831 и почти до конца своей жизни Иванов находился в Италии.

Ранний период творчества Иванова посвящен темам истории античности и древнегреческой мифологии. Картина «Аполлон, Кипарис и Гиацинт» (1830–34) завершает этот цикл его творчества. С сер. 1830–х Иванов обращается к евангельской тематике («Явление Христа Марии Магдалине» и др.).

Делом всей жизни Иванова стало создание величественного полотна «Явление Христа народу», которому он посвятил 20 лет (1837–57). Во время работы над картиной Иванов сделал 258 эскизов. В этом произведении выражена тема нравственного преобразования человека. Иванов показал людей, жаждущих свободы и ищущих правды.

В Италии Иванов жил на скудные средства «пенсионера» (стипендиата) петербургского Общества поощрения художников, отказываясь от лестных предложений занять должность профессора в Академии художеств. В Риме неоднократно встречался с проживавшим там Н. В. Гоголем. Из-за прекращения пенсии вынужден был, уже тяжело больным, вернуться в Петербург.

В России картина «Явление Христа народу» была выставлена первоначально для Александра II и подарена Румянцевскому музею (ныне находится в собрании Третьяковской галереи).

В. А. Федоров

ИВАНОВ Анатолий Степанович (5.05.1928–31.05.1999), русский писатель, главный редактор патриотического журнала «Молодая гвардия» (1972–96).

Автор романов «Повитель» (1958), «Тени исчезают в полдень» (1963), «Вечный зов» (1971–76), повестей «Жизнь на грешной земле» (1971) и «Вражда» (1979), в которых в остросюжетной форме раскрывает судьбы русских людей в советский период. Произведения Иванова пользуются огромной популярностью.

Под руководством Иванова журнал «Молодая гвардия» в 1980—90–е стал одним из главных патриотических центров национального сопротивления космополитическим силам.

ИВАНОВ Валентин Дмитриевич (31.07.1902–7.04.1975), русский писатель. Автор исторических романов «Повести древних лет» (1953), «Русь изначальная» и «Русь Великая». В литературу пришел зрелым человеком, в к. 1940–х. Несмотря на огромный читательский интерес к трилогии Иванова и высокую оценку ее профессиональными историками, о ней упорно молчала космополитическая критика.

ИВАНОВ ДЕНЬ (Иван Купала), день Рождества Иоанна Предтечи (24 июня/7 июля), день летнего солнцестояния, до н. XX в. один из основных народных праздников, объединивший в себе элементы христианского мировоззрения и остатки древних языческих ритуалов.

Древние памятники письменности дают достаточно подробное описание этого праздника. Один из очевидцев его, игумен Елеазаровской пустыни Памфил, живший в XVI в., в послании к наместнику города Пскова писал: «Егда приходит день Рождества Предтечева, и прежде того, исходят огньницы, мужие и жены чаровницы по лугам, и по болотам, и в пустыни, и в дубравы, ищущи смертныя отравы на пагубу человеком и скотом; туже и дивия корения копают на потворение мужем своим. Сия вся творят действом диаволим в день Предтечева Рождества, с приговоры сатанинскими. Егда бо приидет праздник, во святую ту нощь мало не весь град возмятется, и в селех возбесятся, в бубны и сопели и гудением струнным, плясканием и плясанием; женам же и девкам и главами киванием, и устнами их неприязнен крик, вся скверныя песни, и хребтом их вихляния, и ногам их скакание и топтание; ту есть мужем и отроком великое падение, мужеско, женско и девичье шептание, блудное им воззрение и женам мужатым осквернение, и девам растление».

В Стоглаве находим такое же известие о празднике Купалы. Здесь, между прочим, замечается, что в это время мужчины и женщины ходили ночью по домам и улицам, забавлялись бесстыдными играми, пели сатанинские песни и плясали под гусли. По прошествии ночи с великим криком все отправлялись в рощи и омывались в реке «как бешеные». Подобное говорит в своем Синопсисе архимандрит Киево-Печерского монастыря Иннокентий Гизель. В его время, в навечерие праздника Рождества Иоанна Предтечи, следующим образом отправляли праздник Купалы: «В навечерие Рождества св. Иоанна Предтечи собравшиеся ввечеру юноши мужеска и девическа и женска полу соплетают себе венцы от зелия некоего, и возлагают на главы, и опоясуются ими. Еще же на том бесовском игралищи кладут огонь, и окрест его, вземшеся за руце, нечестиво ходят и скачут, и песни поют, сквернаго Купала часто повторяюще и чрез огонь прескачуще, самих себе тому бесу Купалу в жертву приносят».

Таким образом, из этих обрядов праздника Купалы нельзя не видеть, что он был для наших предков каким-то великим днем очищения огнем и водой и вместе с тем служил праздником летнего солнцестояния, когда обыкновенно природа действует с особенною всеоживляющею и всевозбуждающею силою. Что именно древнерусский Купала был праздником очистительным, в доказательство этому достаточно только вспомнить, что вообще у многих народов древности огонь почитался высшею очистительною стихией и на поклонении ему даже основывались целые религии. Известно, например, что князья наши могли являться пред лицо татарских ханов только проходя предварительно огненные костры. Равным образом и омовение водою постоянно и у всех почти древних народов признавалось действием очищения; даже в нашей церкви погружение крещаемого в воду знаменует видимым образом очищение его от первородного и других грехов. Нельзя также сомневаться в том, что наши предки с праздником Купалы соединяли мысль о летнем солнцеповороте. Известно, что дохристианский русский праздник Купалы совершался в самое время летнего солнцестояния, когда солнце достигает самого высокого и крайне сильного влияния на землю, после чего оно начинает поворот на зиму. На этом основании предки наши считали даже церковный праздник Рождества Иоанна Предтечи собственно началом лета.

Так, например, в одном древнем сборнике относительно дня св. Иоанна Предтечи читаем: «Месяца иуния, в 24–й день, Рождество честнаго и славнаго Пророка и Предтечи Крестителя Господня Иоанна, отселе начинается лето». Или же в другом подобном рукописном сочинении замечается: «Лето, второе время года, июня от 24–го числа». Естественно отсюда, что при совпадении древнего праздника Купалы с днем св. Предтечи Иоанна оба эти празднества в понятии народном могли очень легко смешаться между собою, тем паче что в истории св. Иоанна Крестителя в этом случае предки наши могли найти некоторые случайные черты, которые именно всегда могли подать повод к такому смешению. Самое имя Купалы от глагола купать — погружать в воду, омывать тело, делать его чистым (отсюда купель) — возбуждает мысль о св. Иоанне Крестителе. В простонародье, в Гродненской губ., в Брестском у., слово «купально» употребляется в смысле очищения. Потому о самом св. Иоанне Предтече, крестившем Христа в Иордане, попросту нередко говорят в народных песнях, что он «купал Христа».

Вместе с тем к Иоанну Крестителю предки наши приурочивали и крещение другого рода, именно огненное. В этом случае могло иметь немалое значение то обстоятельство, что в церковно-богослужебных книгах наших св. Иоанну Крестителю постоянно придаются названия света, звезды, предшествующей солнцу, т. е. Иисусу Христу. В одной утренней стихире на день Рождества св. Иоанна Крестителя читаем: «Иже пред солнцем текшаго Христом Богом нашим, Иоанна славнаго яко звезду предтечеву». В самом Евангелии Иоанн Креститель называется светильником «иже бе светя и горя». В одной из церковных песен он величается предтечею солнцу правды, светильником света, денницей солнца. Наши благочестивые книжники Древней Руси очень часто называли Иоанна Крестителя пресветлым солнцем. Так, в древней повести о девицах смоленских читаем: «Множество жен и дев стеклись на бесовское сборище, в нощь, в которую родился пресветлое солнце Иоанн Креститель». При таких образных представлениях о св. Иоанне Крестителе наши предки могли видеть в этом святом угоднике предтечу вещественного солнца на его поворотном пути к зиме. Недаром поэтому еще в XIX в. простые русские крестьяне были твердо убеждены в том, что в день Предтечи Иоанна солнце выезжает из своего чертога на трех конях, серебряном, золотом и бриллиантовом, навстречу месяцу. Таким образом, в представлении народном совершенно незаметно празднество древнерусского Купалы слилось с праздником христианским в честь св. Иоанна Крестителя и последний необходимо сделался представителем и покровителем всего, что прежде усвоялось языческому Купале. Поэтому-то предки наши, сохранив верования и обычаи древнего Купалы, соединили их с днем и именем св. Иоанна Крестителя.

В старину верили, что Рождество Иоанна Крестителя придает нужные свойства или силы травам и цветам, и потому, согласно с народным обычаем и верованием, на Рождество Иоанна Предтечи запасались разными травами и цветами. Так, царь Алексей Михайлович в 1657 писал к московскому ловчему стольнику Матюшкину: «Которые волости у тебя в конюшенном приказе ведомы, и ты б велел тех волостей крестьянам и бобылям на рождество Иоанна Предтечи, июня в 23–й день, набрать цвету серебориннаго, да трав империновой да мятной с цветом, и дятлю, и дятельнаго корня, по 5 пудов». В Румянцевском сборнике 1754 читаем: «В Ивановскую ночь кладов стерегут, и на травах парятся в банях, и травы рвут, и коренья копают, еще березки подвязывают, ветви сплетают, да жив будет того лета человек». В древнерусских травниках читаем самые подробные описания целебных трав, кореньев и цветов, и собирание их приурочивается к Иванову дню или Ивановой ночи. Например, о папоротнике в одном травнике сказано: «Есть та черная папорть, растет в лесах, в лугах, ростом в аршин и выше стебель, а на стебле маленьки листочки, а с испода большие листы... а цветет он накануне Иванова дня в полночь... Тот цвет очень надобен, если кто хочет богат и мудр быти. А брать тот цвет не просто, с надобностями. В Иванову ночь идти к тому месту, где растет трава папороть, и, очертясь кругом, говорить: талан Божий суд твой, да воскреснет Бог». Во 2–й пол. XIX в., хотя самое представление о древнеязыческом Купале давно вышло из памяти народной, простые русские люди св. Иоанна Крестителя называли Лопуховатым и при этом твердо держались веры в целебную силу купальных трав и кореньев. В Северо-Западной Руси 24 июня поселяне имели обычай приносить в церковь к обедне для освящения огромные венки и пуки зелени, и все это потом употреблялось против наваждения нечистой силы, против переполоху и т. п. В Малороссии праздник Рождества Иоанна Предтечи назывался в народе попросту Иваном Гулящим. День этот исстари проводился с разного рода народными удовольствиями, забавами и развлечениями.

Добыв трением из дерева живой огонь, при пении особых купальских песен зажигали в эту ночь костры, несомненно имеющие символическое значение (как эмблема знойного июньского солнца), и совершали разные гадания, стараясь пытливо проникнуть в свою судьбу. Парни и девушки, в праздничных нарядах, собирались обыкновенно к реке, где, разведя огонь, устраивали хороводы и, взявшись за руки, попарно прыгали через эти костры, наивно думая, что это прыгание избавит от всех зол, болезней, горя и, главным образом, худого глаза; судя по удачному или неловкому прыжку, предсказывали грядущее счастье или беду, раннее или позднее супружество. На купальском костре матери нарочно сжигали снятые с хворых детей сорочки, чтобы вместе с этим бельем сгорели и самые болезни. В некоторых местах существовал обычай прогонять через этот огонь и домашнюю скотину для защиты ее от мора.

Народное поверье гласило: кто выше скачет через купальский костер, у того и колос хлеба уродится выше.

В Малороссии в н. XX в. существовал следующий обряд: девушки, головы которых убраны венками из трав душистых, в праздничных нарядах, а парни, лихо заломивши набекрень шапки, тоже убранные цветами, собирались накануне Иванова дня в заранее определенное место к дереву марене, или черноклену, обвешанному венками и лентами; под деревом этим ставили сделанного из соломы крошечного, а иногда и большого идола — Купалу, одетого в женскую сорочку и плахту, с монисточкой на шее и венком на голове.

Тут же были расставлены столы с закускою и неизбежною горилкою. Затем, держа эту куклу, начинали прыгать через разведенный огонь попарно (парубок и дивчина); хор пел:

На другой день куклу и марену приносили к реке, срывали украшения и бросали в воду или сжигали. Иногда сажали под срубленным деревом вместо чучела дитя, убранное цветами и венками.

В Белоруссии вбивали накануне Иванова дня по солнечном заходе кол в землю; обкладывали его соломою и коноплей, а на самый верх тоже клали пук соломы, называемой Купалою; лишь только смеркнет, зажигали солому, подбрасывали в этот импровизированный костер березовых сучьев, и начинались потехи.

В некоторых местах Белоруссии, с рассветом Иванова дня, выбрав из своей среды самую красивую девушку, подруги раздевали ее донага, опутывали с ног до головы венками и цветами, завязывали глаза и вели в лес, где она, получившая на этот раз прозвище «дзевко-купало», раздавала заранее приготовленные венки, в то время как веселый хоровод двигался вокруг нее. Кому попал свежий венок, та будет жить богатою и счастливою жизнью, замужем, а которой достался увядший венок, «той счастья-доли не бачить, жить у недоли».

В Москве издревле праздновался Иванов день на Трех горах, а в Петербурге — на Петровском острове, на «Куллерберге», куда заезжала и аристократия. На последнем разводили купальские огни, устраивали хороводы и пировали. В 10 верстах от Петербурга, по Рижской дороге, находилась в старое время липа, ветви которой сплетались с ветвями других деревьев, образуя как бы природную беседку, в которой не раз отдыхал Петр Великий. Собирались и здесь накануне Иванова дня, разводили огни, на которых, между прочим, сжигали белого петуха. Надо заметить, что в более поздние времена купальский костер заменился кучею крапивы вследствие запрещения Ивановских огней духовными и светскими властями.

Ивановская ночь, по народному поверью, считалась страшною ночью, полною чародейных явлений: бабы-яги, колдуны и киевские ведьмы, верхом на помеле, толпою летят на Лысую гору или чертово берепище под Киевом, где советуются, как бы причинить какое зло людям, уничтожить, напр., домашних животных. Поэтому-то в это время не выпускали лошадей в поле, чтобы злые духи не заездили их; оставляли телят ночевать вместе с коровами, чтобы ведьмы не портили дойных коров, а на окно клали жгучую крапиву, которая не пускала нечистого духа в избы. Рыбаки уверяли, что поверхность рек в это время бывает подернута серебристым блеском. Деревья в лесу переходят с места на место и шумом ветвей своих разговаривают между собой.

Тем не менее смельчаки отправлялись ночью в лес собирать лекарственные травы, цветы и коренья, как, напр., лопань, былицу, полынь, яскер и пр., ибо тогда только они и оказывают действительную помощь, когда будут сорваны на заре Иванова дня, прежде чем на них обсохнет роса. Эти травы сохранялись в продолжение года как некая святыня; ими окуривали больных, их бросали в затопленную печь во время грозы, чтобы предохранить дом от удара молнии.

Но труднее всего было достать в Ивановскую ночь папоротник, который в это время только и расцветает.

Считалось, что кто отыщет расцветший папоротник, тот приобретет власть повелевать всем; пред ним бессильны будут мощные правители, и нечистые духи будут в его полном распоряжении; он может знать, где скрыты клады; во всякую сокровищницу, какими бы замками она ни была заперта, он войдет как хозяин, ибо двери сами растворятся перед ним, стоит только приложить к замку чудный цветок; невидимкою обладатель его проберется к любой красавице — и нет ничего, что было бы невозможно для него.

И. П. Калинский, Н. П. Степанов

ИВАНОВО, областной центр в междуречье Волги и Клязьмы, на берегах р. Уводь. Население 472 тыс. чел.

Образован в 1871 как город Иваново-Вознесенск из села Иванова (впервые упоминается в 1561) и Вознесенского Посада (образован в 1853). В XVIII в. возникли первые полотняные и ситценабивные мануфактуры (к 1825 насчитывалось свыше 100 мелких фабрик; Иваново называли русским Манчестером).

ИВАНОВСКИЙ женский монастырь, Московская еп., в Москве, близ улицы Солянки. Когда был учрежден монастырь, — с точностью неизвестно. Одни полагали, что он был основан вел. кн. Иоанном III, другие — вел. кн. Еленой Глинской. Несомненно только, что существовал он в XVI в. В 1812 был разорен; в 1859 восстановлен. Здесь находилась древняя чудотворная икона св. Иоанна Предтечи.

С. В. Булгаков

ИВАНТЕЕВКА, город в Московской обл. Расположен на Среднерусской возвышенности, на р. Уча (приток Клязьмы). Население 51,4 тыс. чел.

Впервые упоминается в 1586 как с. Вантеево, принадлежавшее Троице-Сергиевой лавре (позднее называлось Ивантеевка).

ИВЕРСКАЯ, чудотворная икона Пресвятой Богородицы. Икона находится в Иверском монастыре на Афоне с 999, куда чудесно прибыла по водам Мраморного моря, пущенная на воду из г. Никеи во времена гонений на иконы в IX в. В царствование Алексея Михайловича, при патр. Никоне, в бытность его тогда еще архим. Новоспасского монастыря, по его желанию, в 1648 был привезен в Москву список с сей иконы, который совершенно сходен с подлинником и прославился в Москве многими чудотворениями. Иверская икона очень чтится в Москве (см.: Иверская часовня). Сказание об Иверской иконе следующее. В IX в. по Р. X., в царствование греческого имп. Феофила, свирепствовало жестокое гонение на св. иконы. Православные чтители святыни были предаваемы истязаниям, а сами иконы извергались из храмов и сжигались. По всем городам и селениям были разосланы тайные соглядатаи отыскивать скрытые иконы со строгим повелением истреблять их. В то время жила недалеко от Никеи одна богатая, благочестивая и добродетельная вдова с юным сыном. У нее была чудотворная икона Божией Матери, к которой она имела особенную веру и благоговение. Устроив близ своего дома церковь, она поставила в ней сию св. икону и часто изливала пред нею теплые молитвы. Царские соглядатаи увидели сию святыню и грозно сказали вдове: «Давай денег, или мы сейчас исполним царскую волю — замучим тебя». Вдова уверила их, что к завтрашнему дню приготовит требуемую ими сумму. Корыстолюбивые истязатели согласились подождать. Вдова, по уходе воинов, вместе с сыном ночью пошла в церковь, долго молилась там пред св. иконою, преклонив колена, воздевая руки к небу и омочая землю слезами, и потом с трепетом и благоговением отнесла образ на морской берег. Там снова она пала пред иконою и умиленно взывала к Царице Небесной: «Владычица мира! Ты, яко Матерь Божия, имеешь власть над всеми тварями. Ты можешь избавить нас от гнева нечестивого царя и образ Свой от потопления!» С сими словами она пустила икону в море и увидела чудную вещь: святая икона не упала ниц на воду, но стала прямо и в таком положении понеслась по волнам к западу. Утешенная сим видением, вдова возблагодарила Господа и Пречистую Матерь Его и, обратясь к сыну своему, сказала: «Теперь исполнится наше желание и надежда, не тщетно будет наше благочестие к Богу и благоговение к Пресвятой Богородице, теперь я готова за любовь к Ней умереть от рук мучителей, но не желаю твоей смерти. Я не могу удалиться отсюда, а тебя прошу и умоляю бежать». Сын послушался убеждений матери, простился с нею и немедля отправился в Солунь; впоследствии же перешел оттуда в те пределы Афонской Горы, где была устроена Иверская обитель, сделался иноком и, проведши жизнь в подвигах благочестия, мирно преставился ко Господу. Конечно, это переселение его на Афон устроилось по особенному Божию Промышлению, потому что от него и узнали тамошние пустынножители об иконе, пущенной на воду его матерью. Где и сколько времени сокрывался сей чудотворный образ Приснодевы, знает только Всеведущий и славная и дивная Творящий Бог. Уже после кончины никейского пришельца иноки Иверской обители увидели на море пламенный столп, касавшийся своею вершиною неба. Объятые изумлением и ужасом, они не могли сдвинуться с места и только восклицали: «Господи, помилуй!» Несколько дней и ночей сряду повторялось это видение; из всех окрестных монастырей собрались пустынножители и увидели, что огненный столп стоял над иконою Божией Матери; но чем ближе приближались они к ней, тем более икона удалялась. Иноки Иверского монастыря, по приглашению своего настоятеля, собрались в храме и со слезами молили Господа, чтобы Он даровал их обители сие сокровище — св. икону Пречистой Его Матери, и Господь милостиво услышал их усердную молитву. В то время в Иверской обители жил старец грузин Гавриил. Он отличался строгостью жизни и простотой нрава, летом удалялся безмолвствовать на вершину неприступных скал, зимою сходил с гор в нижайшие места или в обитель, всегда носил власяницу, питался былием, пил одну воду и жил как земной ангел и небесный человек. Сему благочестивому старцу явилась во сне Пресвятая Богородица, сияющая небесным светом, и сказала: «Возвести настоятелю и братии, что Я хочу дать им икону Мою в покров и помощь; потом войди в море и ступай с верою по волнам: тогда все узнают Мою любовь и благоволение к вашей обители». Старец объявил настоятелю о сем видении, и наутро все монахи Иверской обители, с молебным пением, с кадилами и лампадами, выступили на морской берег; Гавриил вошел в море, чудодейственно прошел по водам, как по суше, и сподобился принять в свои объятия св. икону. Иноки с благоговейной радостью встретили ее на берегу, устроили там молитвенную храмину, в коей три дня и три ночи совершали молебствие пред иконою; потом внесли ее в соборную церковь и поставили в алтаре.

В следующий день, пред заутреней, монах, зажигающий лампады, вошедши в храм, не нашел в нем новоявленной иконы. После долговременного искания иноки обрели ее на стене, над монастырскими воротами, и отнесли на прежнее место, но в следующее утро снова нашли ее над воротами. Подобное перенесение образа в церковь и чудесное возвращение его на ограду обители повторялось многократно. Наконец Пречистая Дева опять явилась во сне Гавриилу и сказала ему: «Объяви братии, чтобы они более не искушали меня. Я не желаю быть охраняема вами, а хочу быть вашею Хранительницею не только в настоящей жизни, но и в будущей. Да уповают на милосердие Сына Моего и Владыки все иноки, которые на горе сей будут жить добродетельно, с благоговением и страхом Божиим. Я испросила у Него сей дар, и вот вам знамение: доколе будете видеть икону Мою в обители сей, дотоле благодать и милость Сына Моего к вам не оскудеет!» Братия, услышавши от Гавриила об этом видении, исполнилась несказанной радостью; построили небольшого объема во славу Пресвятой Богородицы храм при вратах обители и в нем поставили чудотворный Ее образ. С того времени и доныне пребывает она на сем месте, избранном Богоматерью, почему и называется иконою Пресвятой Богородицы Портаитиссы, т. е. Вратарницы, а от имени обители — иконою Иверскою.

Чудеса и исцеления, истекшие от Иверской иконы, неисчислимы, укажем только некоторые. Обитель Иверская обязана ей своим спасением от нашествия нечестивых врагов. Однажды персы под предводительством Амиры на пятнадцати кораблях пристали к берегу Святой Горы и обступили монастырь Иверский. Устрашенные иноки, взяв из храмов священные сосуды и св. икону Иверскую, скрылись в одной крепкой башне, а враги ворвались в монастырь, опустошили его, опутали канатами столпы соборной церкви и пытались обрушить их и вместе с ними весь храм. Монахи, видя это, из глубины сердца, со слезами, вопияли к Пречистой Деве, и всесильная Владычица не отвергнула их моления. По Ее велению вдруг началась сильная буря, от которой все корабли персидские и все враги, на них бывшие, потонули в пучине морской. В живых остался один военачальник Амира, находившийся в то время в монастыре. Видя погибель своих воинов и судов, он раскаялся в своей дерзости, просил иноков умолить истинного Бога об избавлении его от погибели и вручил им много золота и серебра на построение новых стен вокруг монастыря, которые и были воздвигнуты гораздо выше прежних.

Однажды в монастыре не стало муки, настоятель весьма скорбел о том. Богородица, явившись ему во сне, сказала: «Что скорбишь, чадо, об оскудении муки? Иди в житницу и увидишь, как Я непрестанно пекусь о вас». Игумен, пробудившись от сна, пошел и увидел житницу наполненной доверху мукой. Он созвал братию, и все единогласно прославили Бога и покровительницу свою, Преблагословенную Богоматерь. В некое время Владычица мира восполнила в монастыре недостаток вина, а в другое наполнила елеем бывшие пустыми сосуды. Повествуют, что чудотворный Иверский образ, находясь в монастырских вратах, часто не допускал входить туда людей, имеющих какую-нибудь душевную нечистоту, так что некоторые из тяжких грешников, покушаясь войти внутрь ограды монастырской, падали мертвыми.

Вид Богоматери на сей иконе строг и наводит невольный трепет на паломников, самый размер и очертание Ее Божественного лика величественны, и Матерь щедрости и утехи является как будто более Материю правосудного и грозного Судии. Черты лица Ее чрезвычайно выразительны. На ланите Богоматери и поныне виден знак кровавой раны: по преданию, эту рану нанес ей один из арабов-пиратов по имени Варвар. Удар святотатственной руки сопровождался чудесным истечением из раны крови, а для самого Варвара — побуждением к спасительному покаянию. Пораженный чудом, он принял в монастыре крещение, а потом и ангельский образ.

На Афоне чудотворному образу Иверской Божией Матери совершается торжественное празднование во второй день Светлой седмицы Пасхи, бывает крестный ход с сею св. иконою на берег, где она была принята с моря отшельником Гавриилом, и там совершается литургия. Место это, невдалеке от монастыря, обозначено несколькими кельями и церковью Богоматери. Иверской иконе празднуется 12/25 февраля, 31 марта/13 апреля, 13/26 октября.

Прот. И. Бухарев

ИВЕРСКАЯ ЧАСОВНЯ (Иверской Божией Матери часовня) в Москве, в Воскресенских воротах Китай-города. Одна из главных святынь русского народа. По традиции православные русские люди, пришедшие в Москву, обязательно отправлялись помолиться в часовню перед иконой Иверской Божией Матери. Русские цари при въезде в Первопрестольную останавливались у Воскресенских ворот, с внешней стороны которых находилась часовня, и молились в ней перед входом в Кремль. Китайгородская стена с Воскресенскими воротами была построена в 1534—38. В 1635 над воротами поставлена светлица, а в 1680–е — палатка с двумя шатрами над нею.

По ночам святую икону Иверской Божией Матери из часовни возили из дома в дом в закрытой карете, запряженной четверкой лошадей, в сопровождении священнослужителей. Впереди скакал всадник с факелом.

В 1929 часовня была разрушена еврейскими большевиками, восстановлена по воле Божией в 1990–х.

ИВЕРСКАЯ МОНРЕАЛЬСКАЯ икона БОГОМАТЕРИ — См.: МИРОТОЧЕНИЕ и ПЛАЧ ИКОН.

ИВЕРСКИЙ БОГОРОДИЧНЫЙ СВЯТОЕЗЕРСКИЙ мужской монастырь, Новгородская еп., близ г. Валдая, на одном их островов Валдайского озера. Основан в 1653 патр. Никоном по образцу Афонского Иверского монастыря. Здесь находилась часть мощей блж. Иакова Боровичского. В Успенском соборе, построенном патр. Никоном, находилась принесенная сюда с Афона в 1656 Иверская икона Божией Матери.

Оглавление