Присоединение к Москве княжества Нижегородского. - Столкновение великого князя с дядею Владимиром Андреевичем Донским. - Договоры великого князя с родными братьями. - Отношения к Новгороду Великому. - Внутренние движения в Новгороде. - Ссора Новгорода со Псковом. - Отношения Москвы к Рязани и Твери. - Усобицы между тверскими князьями. - Нашествие Эдигея на Москву. - Отношение великого князя к татарам после Эдигеева нашествия. - Отношения литовские: взятие Смоленска Витовтом; намерение Витовта овладеть Новгородом; битва Витовта с татарами на Ворскле; вторичное взятие Смоленска Витовтом; борьба московского князя с литовским и мир на Угре; взгляд летописца на литовские и татарские отношения. - Отношения Литвы к Польше и Тевтонскому ордену. - Борьба Пскова и Новгорода с Ливонским орденом. - Борьба Новгорода со шведами. - Смерть Василия Димитриевича. - Его духовные грамоты. - Бояре Василия

Молодой сын Донского в самом начале княжения своего показал, что останется верен преданию отцовскому и дедовскому. Через год после того, как посол ханский посадил его на великокняжеский стол во Владимире, Василий отправился в Орду и купил там ярлык на княжество Нижегородское, которое незадолго перед тем выпросил себе в Орде же Борис Константинович. Услыхав о замыслах Васильевых, Борис созвал к себе бояр своих и стал говорить им со слезами: "Господа и братья, бояре и друзья мои! вспомните свое крестное целование, вспомните, как вы клялись мне". Старшим боярином у него был Василий Румянец, который и отвечал князю: "Не печалься, господин князь! Все мы тебе верны и готовы головы свои сложить за тебя и кровь пролить". Так он говорил своему князю, а между тем пересылался с Василием Димитриевичем, обещаясь выдать ему Бориса. Василий на возвратном пути из Орды, доехавши до Коломны, отправил оттуда в Нижний Тохтамышева посла с своими боярами. Борис сначала не хотел пускать их в город, но Румянец стал говорить ему: "Господин князь! посол ханский и бояре московские идут сюда за тем, чтоб мир покрепить и любовь утвердить вечную, а ты сам хочешь поднять брань и рать; впусти их в город; что они могут тебе сделать? Мы все с тобою". Но только что посол и бояре въехали в город, как велели звонить в колокола, собрали народ и объявили ему, что Нижний принадлежит уже князю московскому. Борис, услыхав об этой новости, послал за боярами и стал говорить им: "Господа мои и братья, милая дружина! вспомните крестное целование, не выдайте меня врагам моим". На это отвечал ему тот же Румянец: "Господин князь! не надейся на нас, мы уже теперь не твои и не с тобою, а на тебя". Борис был схвачен. Немного спустя приехал в Нижний Василий Димитриевич, посадил здесь своих наместников, а князя Бориса с женою, детьми и доброхотами велел развести в оковах по разным городам и держать за крепкою стражею. По тому же ярлыку кроме Нижнего Василий приобретал Городец, Муром, Мещеру, Тарусу.

Но у Бориса нижегородского оставалось двое племянников - Василий и Семен Димитриевичи, родные дядья по матери московскому князю; как видно, они оставались княжить в Суздальской волости, обхваченной теперь со всех сторон московскими владениями, или по крайней мере оставались жить в Суздале; но в 1394 году, тотчас по смерти Бориса Константиновича, оба племянника его вследствие притеснений от московского князя, как шел слух, выбежали из Суздаля в Орду добиваться ярлыков на отчину свою - Нижний, Суздаль и Городец. Московский князь послал за ними погоню, но им удалось избежать ее и благополучно достигнуть Орды. В 1399 году князь Семен Димитриевич вместе с каким-то татарским царевичем Ейтяком, у которого было 1000 человек войска, подступил к Нижнему Новгороду, где затворились трое московских воевод; три дня бились татары под городом, и много людей пало от стрел, наконец нижегородцы сдали город, взявши с татар клятву, что они не будут ни грабить христиан, ни брать в плен. Но татары нарушили клятву, ограбили всех русских донага, а князь Семен говорил: "Не я обманул, а татары; я в них не волен, я с ними ничего не могу сделать". Две недели пробыли татары в Нижнем с Семеном, но потом, услыхавши, что московский князь собирается на них с войском, убежали в Орду. Василий Димитриевич послал большую рать с братом своим князем Юрием, воеводами и старшими боярами; они вошли в Болгарию, взяли города: Болгары, Жукотин, Казань, Кременчук, в три месяца повоевали всю землю и возвратились домой с большою добычею.

После этого Семен крылся все в татарских местах, не отказываясь от надежды возвратить себе родовое владение. Это заставило московского князя в 1401 году послать двоих воевод своих, Ивана Уду и Федора Глебовича, искать князя Семена, жену, детей, бояр его. В земле Мордовской отыскали они жену Семенову, княгиню Александру, на месте, называемом Цыбирца, у св. Николы, где бусурманин Хазибаба поставил церковь. Княгиню ограбили и привели вместе с детьми в Москву, где она сидела на дворе Белеутове до тех пор, пока муж ее не прислал к великому князю с челобитьем и покорился ему. Василий, быть может по увещанию св. Кирилла белозерского, дал ему опасную грамоту, получивши которую Семен приехал в Москву, заключил мир с великим князем, взял семейство и больной отправился в Вятку, издавна зависевшую от Суздальского княжества: здесь он через пять месяцев умер.

Этот князь, говорит летописец, испытал много напастей, претерпел много истомы в Орде и на Руси, все добиваясь своей отчины; восемь лет не знал он покоя, служил в Орде четырем ханам, все поднимая рать на великого князя московского; не имел он своего пристанища, не знал покоя ногам своим - и все понапрасну. Брат Семенов, Василий, как видно, также помирился с великим князем московским, потому что под 1403 годом встречаем известие о смерти его, случившейся в Городце, и в некоторых летописях он называется прямо князем городецким; но Василий не мог оставить Городца сыну своему Ивану, которого мы видим после в изгнании, а Городец в числе московских владений.

Неизвестно, каким образом освободились сыновья Бориса Константиновича - Иван и Даниил. Имеем, впрочем, право отнести к Ивану Борисовичу следующее место в договорной грамоте великого князя с дядею своим Владимиром Андреевичем: уступая дяде Городец с волостями, великий князь говорит: "А чем я пожаловал князя Ивана Борисовича, в то князю Владимиру и его детям не вступаться". Но в 1411 году встречаем уже известие о бое между сыновьями Борисовыми и князем Петром Димитриевичем на Лыскове; изгнанники с союзниками своими, князьями болгарскими и жукотинским, остались победителями. В том же году князь Даниил Борисович, призвавши к себе какого-то татарского царевича Талыча, послал вместе с ним ко Владимиру тайно лесом боярина своего Семена Карамышева. Татары и дружина Даниилова подкрались к городу в полдень, когда все жители спали, захватили городское стадо, взяли посады и пожгли их, людей побили множество. В соборной Богородичной церкви затворился ключарь, священник Патрикий, родом грек; он забрал сколько мог сосудов церковных и других вещей, снес все это в церковь, посадил там несколько людей, запер их, сошел вниз, отбросил лестницы и стал молиться со слезами пред образом богородицы. И вот татары прискакали к церкви, кричат по-русски, чтоб им ее отперли; ключарь стоит неподвижно перед образом и молится; татары отбили двери, вошли, ободрали икону богородицы и другие образа, ограбили всю церковь, а Патрикия схватили и стали пытать: где остальная казна церковная и где люди, которые были с ним вместе? Ставили его на огненную сковороду, втыкали щепы за ногти, драли кожу - Патрикий не сказал ни слова; тогда привязали его за ноги к лошадиному хвосту и таким образом умертвили. Весь город после того был пожжен и пограблен, жителей повели в плен; всей добычи татары не могли взять с собою, так складывали в копны и жгли, а деньги делили мерками; колокола растопились от пожару, город и окрестности наполнились трупами. В 1412 году Борисовичи успели выхлопотать себе в Орде ярлыки на отчину свою; но один ярлык давно уже потерял значение на Руси, ив 1416 году приехали в Москву нижегородские князья Иван Васильевич, внук Димитрия, и Борисович Иван, а сын последнего Иван приехал еще за два года перед тем; в следующем году явился и князь Даниил Борисович, но в 1418 году убежал отсюда опять вместе с братом Иваном. Дальнейших летописных известий о судьбе князей суздальских не встречаем; но имеем право заключать, что Суздальская волость оставалась за ними, потому что великий князь Василий в завещании своем ни слова не говорит о Суздале, отказывая сыну только два примысла свои - Нижний и Муром.

Утверждение нового порядка вещей не обошлось без сопротивлений и в самом роде князей московских: в первый же год княжения Василиева встречаем известие о ссоре великого князя с дядею Владимиром Андреевичем, который выехал из Москвы сперва в свой наследственный город Серпухов, а потом в новгородскую область, в Торжок. Но в начале следующего года находим уже известие о мире между дядею и племянником: Василий придал Владимиру к его отчине два города - Волок и Ржеву. Договор дошел до нас: великий князь выговаривает себе право посылать дядю в поход, и тот должен садиться на коня без ослушания. Следующее условие показывает сильную недоверчивость между родственниками. "Если я, - говорит великий князь дяде, - сам сяду в осаде в городе (Москве), а тебя пошлю из города, то ты должен оставить при мне свою княгиню, своих детей и своих бояр; если же я тебя оставлю в городе, а сам поеду прочь, то я оставлю при тебе свою мать, своих братьев младших и бояр". Предположение "Если переменит бог Орду" находится в договоре; видно также, что при заключении договора Василий уже имел намерение примыслить Муром, Торусу и другие места: "Найду я себе Муром, или Торусу, или другие места, то ты (князь Владимир) не участвуешь в издержках, которые я понесу при этом; если же тебе бог даст какие другие места кроме Мурома и Торусы, то мы (великий князь с братьями) не участвуем в твоих издержках". Потом заключен был второй договор с Владимиром, по которому он уступил великому князю Волок и Ржеву и взял вместо них Городец, Углич, Козельск и некоторые другие места. Владимир обязался не вступаться в примыслы великого князя - Нижний Новгород, Муром, Мещеру и ни в какие другие места татарские и мордовские, которые были за дедом Василиевым Димитрием Константиновичем и за ним самим. Владимир обязался в случае смерти великого князя признать старшим, отцом, сына его, а своего внука, Ивана; здесь, впрочем, выговорена небольшая перемена в отношениях. "Если, господин! - говорит Владимир, - будет сын твой на твоем месте и сядет сын твой на коня, то и мне с ним вместе садиться на коня; если же сын твой сам не сядет на коня, то и мне не садиться, а пошлет детей моих, то им сесть на коня без ослушанья". В 1410 году умер князь Владимир Андреевич. В завещании он разделил свою волость на пять частей по числу сыновей своих, которых вместе с княгинею своею и боярами приказал великому князю Василию с просьбою печаловаться об них; споры между сыновьями решает княгиня, мать их, и великий князь должен привести в исполнение приговор ее, причем завещатель прибавляет: "А вотчине бы их и уделам было без убытку". В случае смерти одного из сыновей завещатель распорядился так: "Если не будет у него сына и останется дочь, то все дети мои брата своего дочь выдадут замуж, а брата своего уделом поделятся все поровну".

До нас дошли также договорные грамоты Василия Димитриевича с родными его братьями. В них нет отмен против прежних подобного же рода грамот. Для объяснения последующих событий нужно заметить, что князья Андрей и Петр Димитриевичи обязываются в случае смерти Василия блюсти великое княжение и под сыном его, тогда как в договорной грамоте Юрия этого условия не находится. Подобно Юрию, и самый младший брат великокняжеский, Константин, не хотел сначала отказаться от прав своих в пользу племянника. Мы видели, что Константин родился незадолго до смерти отца, так что ему в духовной Донского не было назначено никакого удела, и Василий Димитриевич в первом завещании своем, распорядившись насчет родного сына, говорит: "А брата своего и сына, князя Константина, благословляю, даю ему в удел Тошню да Устюжну по душевной грамоте отца нашего, великого князя". Но когда Василий в 1419 году потребовал от братьев, чтоб они отреклись от прав своих на старшинство в пользу племянника, то Константин оказал явное сопротивление. "Этого от начала никогда не бывало", - говорил молодой князь; Василий рассердился, отнял у него удел, и Константин ушел в Новгород, убежище всех недовольных князей; однако скоро он уступил требованиям старшего брата и возвратился в Москву.

С Новгородом Великим началась у московского князя вражда в 1393 году. Давно уже новгородцы одним из главных условий своих с великими князьями ставили, чтоб не звать их к суду в Низовые города; в 1385 году они вздумали приобресть то же право и в отношении к суду церковному; посадник и тысяцкий созвали вече, где все укрепились крестным целованием не ходить в Москву на суд к митрополиту, а судиться у своих владык по закону греческому; написали об этом и утвержденную грамоту. Когда в 1391 году митрополит Киприан приехал в Новгород, то целые две недели уговаривал граждан разодрать эту грамоту. Новгородцы отвечали одними устами: "Целовали мы крест заодно, грамоты пописали и попечатали и души свои запечатали". Митрополит говорил им на это: "Целованье крестное с вас снимаю, у грамот печати порву, а вас благословляю и прощаю, только мне суд дайте, как было при прежних митрополитах". Новгородцы не послушались, и Киприан поехал от них с большим гневом. Московский князь, хорошо зная, что зависеть от митрополита значило зависеть от Москвы, не хотел позволить новгородцам отложиться от суда митрополичьего: примысливши Нижний Новгород, он послал сказать гражданам Великого, чтоб дали ему черный бор, заплатили все княжеские пошлины (княжчины) и чтоб отослали грамоту о суде к митрополиту, который снимет с них грех клятвопреступления. Новгородцы не согласились, и великий князь отправил дядю своего Владимира Андреевича и брата Юрия с войском к Торжку. Новоторжцы побежали с женами и детьми в Новгород и другие места, и много народу из новгородских волостей сбежалось с домочадцами своими в Новгород. Князь Владимир и Юрий сели в Торжке, а рать распустили воевать новгородские волости; взяты были Волок Ламский и Вологда. Остальные жители Торжка возмутились было и умертвили великокняжеского боярина Максима; но Василий послал перехватать убийц, которые были привезены в Москву и казнены различными муками. Между тем новгородская охочая рать с двумя князьями (Романом литовским и Константином белозерским) и пятью своими воеводами начала воевать великокняжеские волости, взяла Кличен городок и Устюжню, а из Заволочья новгородцы с двинянами взяли Устюг. Много было кровопролития с обеих сторон, и новгородцы, по словам их летописца, не желая видеть большего кровопролития между христианами, отправили послов к великому князю с челобитьем о старине, а к митрополиту отослали грамоту целовальную; митрополит отвечал: "Я грамоту целовальную беру, грех с вас снимаю и благословляю вас". Великий князь также принял новгородское челобитье и взял мир по старине. Новгородцы дали князю черный бор по своим волостям, заплатили 350 рублей князю и митрополиту зато, что последний благословил их владыку и весь Новгород; те, за которыми были княжчины, поклялись не утаивать их.

Три года прошло мирно: в 1395 году митрополит Киприан приехал в Новгород вместе с послом патриаршим и запросил суда; новгородцы суда ему не дали, и несмотря на то, при отъезде он благословил владыку Ивана и весь Великий Новгород. Но в 1397 году великий князь вдруг послал за Волок на Двину бояр своих, приказавши объявить всей Двинской свободе (колонии): "Чтоб вам задаться за великого князя, а от Новгорода бы отняться? Князь великий хочет вас от Новгорода оборонять, хочет стоять за вас". В дошедших до нас летописях выставлена одна причина такого поступка великокняжеского: Василий Димитриевич вместе с Витовтом литовским отправили послов своих к новгородцам с требованием разорвать мир с немцами; новгородцы не послушались князей и дали такой ответ в Москву: "Князь Василий! С тобою у нас мир, с Витовтом другой, с немцами третий!" Но есть очень вероятное известие, что великий князь решился захватить Заволоцкую свободу, узнавши о сношениях новгородцев с Витовтом литовским, который склонял их поддаться ему. Как бы то ни было, бояре двинские и все двиняне задались за великого князя и целовали ему крест; но Василий не удовольствовался этим, послал войско захватить Волок Ламский, Торжок, Бежецкий Верх, Вологду, после чего сложил с себя крестное целование к Новгороду и крестную грамоту скинул. Новгородцы сделали то же самое, но хотели кончить дело миром, и когда митрополит прислал ко владыке, чтоб тот ехал в Москву по святительским делам, то вместе с архиепископом новгородцы отправили к великому князю послов своих: владыка подал великому князю благословение и доброе слово, а послы - челобитье от Новгорода; владыка говорил Василию: "Чтоб тебе, господин сын князь великий, мое благословение и доброе слово и новгородское челобитье принять, от Новгорода от своих мужей вольных нелюбье отложить, принять их в старину; чтобы при твоем, сын, княжении другого кровопролития между христианами не было; а что ты, сын князь великий, на крестном целовании отнял у Новгорода Заволочье, Торжок, Волок, Вологду, Бежецкий Верх, того, князь великий, отступись, пусть пойдет то к Новгороду по старине, и общий суд на порубежьи отложи потому что это не старина". Но великий князь не принял ни благословения, ни доброго слова от владыки, ни челобитья от послов новгородских и мира не взял.

Тогда на следующий (1398) год, весною, новгородцы сказали своему господину владыке отцу Иоанну: "Не можем, господин отец, терпеть такого насилия от своего князя великого, Василия Димитриевича, что отнял у нас, у св. Софии и у Великого Новгорода пригороды и волости, нашу отчину и дедину, хотим поискать их", - и целовали крест все за один брат, что отыскивать им пригородов и волостей св. Софии и Великого Новгорода, сказали: "Или найдем свою отчину, или головы свои положим за св. Софию и за своего господина, за Великий Новгород". Владыка Иоанн благословил своих детей, и новгородцы с тремя воеводами отправились за Волок, на Двину, к городку Орлецу. На дороге встретил их вельский волостель владыкин, Исаия, и сказал: "Господа воеводы новгородские! наехал князя великого боярин Андрей с двинянами на Софийскую волость Вель в самый велик день, волость св. Софии повоевали, а на головах окуп взяли; от великого князя приехал в засаду, на Двину, князь Федор ростовский городок беречь, судить и пошлины брать с новгородских волостей, а двинские воеводы, Иван да Конон, с своими друзьями волости новгородские и бояр новгородских поделили себе на части". Услыхавши об этом, новгородские воеводы сказали друг другу: "Братья! если так вздумал господин наш князь великий с клятвопреступниками двинскими воеводами, то лучше нам умереть за св. Софию, чем быть в обиде от своего великого князя", - и пошли на великокняжеские волости, на Белоозеро, взяли их на щит, повоевали и пожгли; старый городок белозерский пожгли, а из нового вышли князья белозерские с великокняжескими воеводами и добили челом воеводам новгородскими всему войску, заплативши 60 рублей окупа. Новгородцы захватили и Кубенские волости, воевали около Вологды, взяли и сожгли Устюг, где оставались четыре недели; отсюда двое воевод с детьми боярскими ходили к Галичу и только одного дня не дошли до него. Добычу взяли новгородцы страшную; пленников отпустили на окуп, потому что уже лодьи не поднимали, и многое принуждены были бросить. С Устюга Двиною пошли новгородцы к городку Орлецу, стояли под ним четыре недели, но когда начали бить пороками, то двиняне вышли из городка с плачем, и воеводы, по новгородскому слову, приняли их челобитье, схватили только воевод заволоцких, которые водили Двинскую землю на зло, по словам летописца: одних казнили смертию, других сковали, у князя Федора ростовского взяли присуд и пошлины, которые он побрал, а самого с товарищами оставили в живых; у гостей великокняжеских взяли окупа 300 рублей; у двинян за их вину взяли 2000 рублей да 3000 лошадей. С торжеством возвратилось новгородское войско домой, из 3000 человек потерявши только одного. Пленный воевода заволоцкий Иван Никитин как главный переветник скинут был с моста; братья его Герасим и Родион выпросили себе у Великого Новгорода жизнь с условием постричься в монахи; четвертый, Анфал, убежал с дороги; за ним погнался Яков Прокофьев с 700 человек и пригнал к Устюгу, где в то время был ростовский архиепископ Григорий и князь Юрий Андреевич; Яков спросил владыку Григория, князя Юрия и устюжан: "Стоите ли за беглеца новгородского Анфала?" Те отвечали, что не стоят. Тогда Яков пошел дальше за Анфалом и настиг его за Медвежьею горою, где беглец с товарищами своими устроил себе острог и бился из-за него с новгородцами; устюжане обманули Якова и в числе 2000 человек пришли на помощь к Анфалу и бились с новгородцами крепко на реке Сухоне, у порога Стрельного: Яков победил, убил 400 человек устюжан и дружины Анфаловой, перетопил других в Сухоне, но сам Анфал убежал в Устюг. Это было уже в 1399 году; но еще в предыдущем 1398 новгородцы, несмотря на свои успехи, отправили к великому князю архимандрита, посадника, тысяцкого и двоих житых людей со вторичною просьбою о мире и получили его на старинных условиях.

Но в Москве не могли забыть неудачи относительно Заволоцкого края, не могли забыть и того, что владыка Иоанн благословил новгородцев на войну с великим князем. В 1401 году владыка был позван к митрополиту Киприану в Москву для святительских дел, но был задержан там и пробыл в наказании и смирении с лишком три года. В то же время на Двине возобновлена была прежняя попытка: известный нам Анфал Никитин с братом Герасимом, которому удалось выбежать из новгородского монастыря, с полками великокняжескими явились нежданно в Двинской земле и взяли ее всю на щит, жителей посекли и повешали, имение их забрали, захватили и посадников двинских; но трое из них, собравши вожан, нагнали Анфала и Герасима, бились с ними на Холмогорах и отняли у них бояр новгородских. В то же время великий князь послал двоих бояр своих с 300 человек в Торжок, где они захватили двоих бояр новгородских и взяли имение их, хранившееся в церкви. Как шли дела дальше, неизвестно; в 1402 году великий князь отпустил бояр новгородских, захваченных в Торжке, а в 1404 отпущен был и владыка Иоанн. Потом, под 1406 годом, встречаем известие о приезде в Новгород князя Петра, брата великокняжеского; в 1408 году великий князь послал наместником в Новгород брата своего Константина, чего уже давно не бывало. Анфал Никитич не беспокоил более владений новгородских: в 1409 году он пошел с вятчанами Камою и Волгою на город Болгары, но был разбит татарами и отведен в Орду; избавившись от плена, он явился опять в Вятку, но был здесь убит другим новгородским беглецом, Разсохиным, в 1418 году. Этот Разсохин шел по следам Анфала относительно Новгорода; в 1417 году из Вятки, из отчины великого князя, как выражается новгородский летописец, боярин князя Юрия Димитриевича, Глеб Семенович, с новгородскими беглецами - Жадовским и Разсохиным, с устюжанами и вятчанами наехали в насадах без вести на Заволоцкую землю и повоевали волости Борок, Емцу и Холмогоры, захватили и двоих бояр новгородских. Но четверо других бояр новгородских нагнали Глеба Семеновича и отбили свою братью со всеми другими пленниками и добычею, после чего четверо воевод новгородских пошли с заволочанами в погоню за разбойниками и пограбили Устюг. Это было последнее враждебное столкновение Москвы с Новгородом в княжение Василия Димитриевича, который первый ясно показал намерение примыслить к Москве Заволоцкие владения. Овладевши Нижним Новгородом с помощию тамошних бояр, великий князь попытался сделать то же самое и в Двинской области; первая попытка была неудачна, но московский князь, верный преданиям своего рода, не теряет надежды на успех, повторяет попытку, не упускает из виду раз намеченной цели. Почетный прием, оказанный новгородцами в 1419 году князю Константину Димитриевичу, поссорившемуся с старшим братом, как видно, не имел неприятных следствий для Новгорода.

Следы внутреннего разделения в Новгороде, разделения между лучшими и меньшими людьми, опять обнаруживаются: в 1418 году какой-то простолюдин Степан схватил боярина Даниила Ивановича и стал кричать прохожим: "Господа, помогите мне управиться с этим злодеем!" Прохожие кинулись на Даниила, поволокли его к толпе, собравшейся на вече, и стали бить; между прочим, выскочила из толпы какая-то женщина и начала бранить и бить его как неистовая, крича, что он ее обидел; наконец полумертвого Даниила свели с веча и сбросили с моста; но один рыбак, Личков сын, захотел ему добра и взял на свой челн; народ разъярился на рыбака и разграбил его дом, а сам он успел скрыться. Дело этим не кончилось, потому что боярин Даниил хотел непременно отомстить Степану: он схватил его и стал мучить. Когда разнеслась в народе весть, что Степан схвачен, то зазвонили вече на дворе Ярославовом, собралось множество народа, и несколько дней сряду кричали: "Пойдем на этого Даниила, разграбим его дом!" Подняли доспехи, развернули знамя и пошли на Козмодемьянскую улицу, где разграбили дом Даниилов и много других домов, а на Яневой улице пограбили берег. Тогда козмодемьянцы, боясь, чтоб не было с ними чего хуже, решились выпустить Степана и, пришедши к архиепископу, стали умолять его, чтоб вступился в дело и послал к людскому собранию; святитель исполнил их просьбу и послал священника козмодемьянского вместе с своим боярином, которые и освободили Степана. Но и этим дело не кончилось: народ встал, как пьяный, на другого боярина, Ивана Иевлича, разграбил его дом на Чудинцевой улице и много других домов боярских, мало того, разграбили и Никольский монастырь на поле, говоря, что тут житницы боярские; потом, в то же утро, разграбили много дворов на Люгоще улице, говоря, что там живут их супостаты, пришли было и на Прусскую улицу, но жители ее отбились от грабителей, и это послужило поводом к большому смятению. Вечники прибежали на свою Торговую сторону и начали кричать, что Софийская сторона хочет на них вооружиться и домы их грабить, начали звонить по всему городу - и вот с обеих сторон толпы повалили, как на рать, в доспехах на большой мост, стали уже и падать мертвые: одни от стрел, другие от лошадей; в то же самое время страшная гроза разразилась над городом с громом и молниею, дождем и градом; ужас напал на обе стороны, и многие начали уже переносить имение свое в церкви. Тогда владыка Симеон пошел в церковь св. Софии, облачился, велел взять крест и образ богородицы и пошел на большой мост, за ним следовали священники, причет церковный и толпа народу. Многие добрые люди плакали, говоря: "Да укротит господь народ молитвами господина нашего святителя!"; другие, припадая к ногам владыки, с плачем говорили: "Иди, святитель, благослови народ, да утишит господь твоим благословением усобную рать!"; а иные прибавляли: "Пусть все зло падет на зачинщиков!" Между тем крестный ход, невзирая на тесноту от вооруженных людей, достиг большого моста; владыка стал посреди него и начал благословлять крестом на обе стороны: тогда одни, видя крест, начали кланяться, другие прослезились; от Софийской стороны пришел старый посадник Федор Тимофеевич с другими посадниками и тысяцкими и стал просить владыку, чтоб установил народ; владыка послал духовника своего, архимандрита Варлаама, и протодьякона на двор Ярославов к св. Николе отнести благословение степенному посаднику Василью Осиповичу, тысяцкому, всему народу и сказать им, чтоб расходились по домам. Те отвечали: "Пусть святитель прикажет своей стороне разойтись, а мы здесь своим, по его благословению, приказываем то же самое", и таким образом все разошлись.

Мы видели, как дорого поплатились новгородцы за своих ушкуйников при Димитрии Донском; это заставляло их строго смотреть, чтоб шайки людей, обремененных долгами, холопей, рабов не собирались в их волостях и не отправлялись разбойничать на Волгу; это же повело и к ссоре Новгорода со Псковом в 1390 году. Пошли новгородцы с войском ко Пскову под предводительством князя Семена Олгердовича и стали на Солце. Но тут явились к ним послы псковские и заключили мир с обязательством не вступаться за должников, холопей и рабов, которые ходили на Волгу, но выдавать их. Ушкуйничество, впрочем, не прекратилось: под следующим же годом встречаем известие, что новгородцы, устюжане и другие собрались и пошли в насадах и ушкуях рекою Вяткою и Камою, взяли Жукотин, Казань, выплыли потом на Волгу и пограбили всех гостей. Не прекратилась и вражда Новгорода со Псковом: в 1394 году новгородцы пошли с войском ко Пскову и стояли под ним 8 дней; был у них бой с псковичами, где они потерпели неудачу и принуждены были ночью бежать домой, побросавши свои стенобитные орудия; вследствие этого-то неудачного похода свергнут был, как видно, посадник Осип Захарович. Несмотря, однако, на свое торжество, псковичи не хотели продолжать войны с старшим братом и отправили послов в Новгород; но на этот раз послы возвратились без мира; через два года явились в Новгород новые знатные послы из Пскова и били челом владыке Иоанну: "Чтоб ты, господин, благословил детей своих Великий Новгород, чтобы господин наш Великий Новгород нелюбье нам отдал и принял бы нас в старину". Владыка благословил детей своих: "Вы бы, дети, мое благословение приняли, псковичам нелюбье отдали и свою братью младшую приняли по старине; потому что, дети, видите, уже последнее время приходит, надобно христианам быть заодно". Новгородцы послушались и заключили мир по старине.

Но если после этого не было войны между Новгородом и Псковом, зато не было и единодушного союза между ними, какого желал владыка; и после псковский летописец постоянно жалуется, что новгородцы не помогают псковичам. Отношения между старшим и младшим братом были таковы, что они не могли действовать заодно; но этот недостаток единства между ними пролагал московским князьям путь к усилению своей власти, к собранию Русской земли. Действительно, по словам новгородского владыки, приходило теперь последнее время, но последнее время для особного существования Новгорода, Пскова и других русских волостей. Угрожаемый немцами и Литвою, оставляемый без помощи Новгородом, Псков необходимо должен был обратиться к сильному князю московскому, который теперь имел возможность заняться его делами, оборонить отчину св. Ольги, и вот с последнего года XIV века во Пскове происходит важная перемена: он начинает принимать князей от руки великого князя московского. Таким образом, сын Донского примыслил богатые волости на берегах Оки и Волги, утвердил свое влияние во Пскове, заставил новгородцев держать свое княжение честно и грозно, потому что грозил постоянно их богатым колониям заволоцким. Рязань и Тверь, слабые, волнуемые усобицами, не могли и думать о борьбе с Москвою, но все более и более подчинялись ее влиянию. В 1402 году великий князь московский Василий от имени всех родичей - дяди Владимира Андреевича и троих родных братьев - Юрия, Андрея и Петра - заключил договор с великим князем рязанским Федором Ольговичем. В этом договоре московский князь делит своих родичей на два разряда - братьев младших (князь Владимир Андреевич и князь Юрий Димитриевич) и братьев меньших (князья Андрей и Петр Димитриевичи). Великий князь рязанский обязывается держать великого князя московского старшим братом, младших его братьев равными себе братьями, меньших братьев младшими. Обязывается не приставать к татарам; выговаривает себе право отправлять посла (киличея) в Орду с подарками, право принять у себя татарского посла с честию для добра христианского; но при этом обязывается давать знать в Москву, если вздумает послать киличея, равно как передавать в Москву все вести ордынские. "А отдалится от нас Орда, тогда тебе с нами учинить по думе", - прибавляет великий князь московский. Не раз было упомянуто о наследственной вражде между великими князьями - рязанским и пронским; московский князь ставит себя посредником между ними и вносит в договор следующее условие: "С князем великим Иваном Владимировичем (пронским) взять любовь по прежним грамотам, а если учинится между вас какая обида, то вам послать бояр своих для решения спора, если же они не решат, то третий (судья) им митрополит: кого митрополит обвинит, тот и должен отдать обидное; а не отдаст, то я, великий князь Василий Димитриевич, заставлю его исправиться". Московский князь обязывает рязанского помириться с князьями новосильским и торусским по прежним грамотам и жить с ними без обиды, потому что те князья один человек с московским. Если случится у этих князей спор с князем рязанским о земле или о воде, то решают его бояре, высланные с обеих сторон; если же бояре не уладятся, то избирают третьего судью, приговор которого приводится в исполнение князем московским. Если князь литовский Витовт захочет любви с князем рязанским, то последний может взять с ним любовь, но только по думе с князем московским, как будет годно. Но, несмотря на посредничество московского князя, вражда между князьями рязанским и пронским не стихла: в 1408 году князь Иван Владимирович пронский пришел нечаянно с татарами и выгнал из Рязани князя Федора Ольговича, который бежал за Оку. Московский князь послал на помощь к изгнанному воевод коломенского и муромского с тамошними полками; на реке Смядве встретились они с пронским князем и были разбиты: коломенский воевода был убит, муромский взят в плен. Несмотря, однако, на эту победу, пронский князь уступил Рязань опять Федору, вероятно вследствие угроз князя московского.

В 1399 году умер тверской князь Михаил, последний опасный соперник московского князя. Договорная грамота его с сыном Донского дошла до нас: в ней отношения князя тверского к московскому и его братьям не определены родовыми счетами: Михаил называется просто братом Василия. Тверской князь обязывается за себя, за детей своих, за внучат и за племянников не искать ни Москвы, ни великого княжения Владимирского, ни Великого Новгорода; обязывается быть заодно с московским князем на татар, на литву, на немцев и ляхов. Если на московских князей нападут татары, литва, немцы или поляки и сам Василий с братьями сядет на коня, то Михаил обязан послать к ним на помощь двоих сыновей да двоих племянников, оставив у себя одного сына; если же татары, литва или немцы нападут на Тверское княжество, то московский князь обязан сам идти на помощь к Михаилу с своею братьею. Эта разница в обязательствах объясняется старостию Михаила относительно Василия. Тверской князь обязан объявить Витовту литовскому, что он один человек с московским князем. К Орде тверскому князю путь чист, равно его детям, внучатам и людям. В первый раз московский князь упоминает о князьях, которых ему или его младшей братье бог поручил: если кто-нибудь из них отъедет к тверскому князю, то последний не может вступаться в их вотчины: они остаются за московским князем.

Распределение Тверских волостей между сыновьями, сделанное князем Михаилом, замечательно, и здесь ясно обнаруживается намерение завещателя увеличить волость старшего брата пред волостями младших, чтоб сделать восстание последних и усобицы невозможными: старший сын Михаила, Иван, получил Тверь с семью городами, а двое других сыновей, Василий и Федор, - только по два города; притом можно думать, что в Кашинском же уделе второго сына, Василия Михайловича, помещен был и внук Михайлов Иван, сын умершего при жизни отцовой Бориса Михайловича. Мы видели упорную борьбу Михаила с Дмитрием московским, которая обличила большую энергию в тверском князе; мы видели также стремление Михаила подчинить себе Кашинское княжество; это стремление увенчалось успехом, несмотря на сопротивление Москвы, ибо мы видим Кашин во власти Михаила, и он завещает этот город второму сыну своему Василию. Мир, господствовавший в Тверских волостях в продолжение 25 лет по окончании борьбы с Москвою, дал Михаилу досуг обратить свою деятельность на устроение внутреннего наряда; и автор сказания о его смерти говорит, что в княжение его разбойники, воры и ябедники исчезли, корчемники, мытари и торговые злые тамги истребились, о насилиях и грабежах нигде не было слышно; вообще о Михаиле встречаем в летописях такой отзыв: был он крепок, сановит и смышлен, взор имел грозный и дивный.

Новый тверской князь Иван Михайлович, по обычаю, немедленно же хотел воспользоваться полученными от отца средствами для приведения в свою волю младших братьев. Тверские бояре великокняжеские начали обижать удельных князей. Василий Михайлович кашинский пришел к своей матери, великой княгине Евдокии и стал говорить ей: "Бояре брата нашего крестное целование к нам сложили, тогда как они клялись отцу нашему - хотеть нам добра". Великая княгиня тотчас же отправила своих бояр с боярами младших сыновей к старшему, которому они должны были сказать: "Господин князь великий! вопреки грамоте отца нашего, бояре твои сложили к нам крестное целование, и ты б, господин князь великий, пожаловал, велел своим боярам крестное целование держать по грамотам отца нашего". Но Иван велел им прямо сказать, что бояре тверские сложили к ним крестное целование по его приказу, и начал с тех пор сердиться на мать, братьев и племянника. Но мать последнего, вдова Бориса Михайловича, родом смольнянка, взяла сына, боярина Воронца и явилась в Тверь к великому князю с оправданием, что она не посылала своих бояр вместе с другими удельными. Эта лукавая лесть, по выражению летописца, понравилась Ивану; он отнял у брата Василия кашинского Луское озеро и отдал его племяннику Ивану Борисовичу. Тщетно Василий чрез владыку тверского Арсения просил у брата общего суда: тот велел отвечать ему: "Суда тебе не дам". Скоро Иван успел примыслить новую волость к своей отчине: в 1402 году умер двоюродный брат его Иван Всеволодович холмекий и мимо родного брата Юрия отказал свой удел сыну великого князя Александру; в следующем году этот Александр выгнал дядю Василия Михайловича из Кашина; тот убежал в Москву, и великий князь успел на этот раз помирить его с старшим братом; но чрез год, когда кашинский князь приехал за чем-то в Тверь к старшему брату, то последний велел схватить его вместе с боярами; двоюродный брат их Юрий Всеволодович, боясь такой же участи, убежал в Москву; неизвестно, что заставило Ивана выпустить своего пленника и поцеловать с ним крест; но через месяц кашинский князь был уже в Москве, и тверские наместники сидели в Кашине, угнетая его жителей продажами и грабежом. Дела литовские мешали московскому великому князю вступиться в усобицу тверских князей. Как видно, он дал изгнанному Василию Михайловичу Переяславль в кормление; но когда явился из Литвы более важный для Москвы выходец, князь Александр Нелюб, то великий князь Василий отдал Переяславль ему; вероятно, это самое обстоятельство заставило кашинского князя вступить в переговоры с старшим братом своим, Иваном тверским, который возвратил ему Кашин.

Между тем Юрий Всеволодович холмский все жил в Москве и вдруг в 1407 году поехал в Орду искать великого княжения Тверского под двоюродным братом своим Иваном. Последний, узнав об этом, также отправился в Орду судиться с Юрием; но легко было предвидеть, кто из двух будет оправдан на этом суде - богатый ли Иван или безземельный Юрий? Все князья ордынские, говорит летописец, оправили князя Ивана Михайловича и с честию отпустили его в Тверь, а Юрий остался в Орде. В 1408 году поднялась вражда между князем Иваном Михайловичем и племянником его Иваном Борисовичем, которому он до сих пор покровительствовал: услыхав о приближении дяди с войском к Кашину, Иван Борисович бежал в Москву, но мать его отвезена была пленницею в Тверь, и в Кашине сели наместники великого князя тверского, т. е., как надобно полагать, в той части Кашина, которою владел Иван Борисович, ибо тут же сказано, что князь Иван Михайлович заключил мир с братом своим, Василием кашинским. Мир этот, однако, продолжался не более трех лет: в 1412 году встало опять между братьями нелюбье великое, по выражению летописца: князь Иван Михайлович тверской велел схватить брата своего Василия Михайловича кашинского вместе с женою, боярами и слугами; княгиню велел отвезти в Тверь, а самого Василия Михайловича в Старицу; но при переправе через реку Тмаку, когда все провожатые сошли с лошадей, князь в одном терлике, без кивера погнал свою лошадь вброд, переправился через реку и потом поскакал по неезжалым дорогам; в одном селе посчастливилось ему найти преданного человека, который заботился об нем, укрывал в лесу, перенимал вести и, улучив наконец удобное время, убежал с князем в Москву.

В это самое время явился из Орды в Тверь посол лютый звать князя Ивана к хану; тот поехал, но еще прежде него отправился в Орду из Москвы брат его Василий, прежде и возвратился и, пользуясь отсутствием старшего брата, попытался было овладеть Кашином с татарами; но князь Иван Борисович с тверскою заставою (гарнизоном) не пустил его в город. Это показывает, во-первых, что Василий успел склонить хана на свою сторону, ибо тот дал ему татар в помощь, во-вторых, видим, что князь Иван Борисович помирился уже с старшим дядею и действовал за него, против младшего. Скоро перемена хана в Орде переменила и дела тверские: враждебный князю Ивану Михайловичу хан Зелени-Салтан был убит, и преемник его отпустил тверского князя с честию и пожалованием.

Этим оканчиваются известия о тверских делах в княжение Василия Димитриевича. Дела ордынские и литовские мешали московскому князю пользоваться тверскими усобицами; сначала князь Иван Михайлович был в союзе с Москвою и послал полки свои на помощь Василию Димитриевичу против Витовта к реке Плаве; но тут московский князь скрыл свои переговоры с Витовтом от князей и воевод тверских; кроме того, в договорной грамоте с литовским князем написал имя тверского великого князя ниже имен родных братьев своих Димитриевичей, вследствие чего тверичи с гневом ушли домой, и князь их с тех пор перестал помогать Москве 26. Несмотря на то, однако, он не смел и думать об открытой борьбе с Москвою. Опасение тверского князя затронуть могущественную Москву видно из того, что когда Эдигей во время осады Москвы послал звать его к себе на помощь с войском, то князь Иван показал вид, что послушался приказа, и поехал к Эдигею, только один, без войска; а потом под предлогом болезни возвратился с дороги. Современники считали этот поступок тверского князя мастерским делом; вот что говорит летописец: "Таковым коварством перемудрова, ни Эдигея разгнева, ни князю великому погруби, обоим обоего избежа; се же створи уменски, паче же истински".

Тверской князь боялся князя московского наравне с ханом татарским; это всего лучше показывает значение Москвы при сыне Донского; несмотря на то, Василий Димитриевич не мог еще смотреть на хана как только на равного себе владетеля, не мог совершенно избавиться от зависимости ордынской. Мы видели, что в начале своего княжения московский князь ездил в Орду искать благосклонности Тохтамыша, с ярлыком которого овладел Нижним. Между тем летописи говорят о нападениях татар на Рязань: два раза пустошили они это пограничное с степью княжество безнаказанно, в третий были побиты князем Олегом; в 1391 году Тохтамыш послал какого-то царевича Бектута, которому удалось взять Вятку, перебить и попленить ее жителей; как видно, этот поход был предпринят с целию отомстить вятчанам за их ушкуйничество. Более важных предприятий нельзя было ожидать со стороны Тохтамыша, потому что к смятениям внутренним присоединялась еще борьба с Тамерланом. В конце XIV века для Азии повторились времена Чингисхановы: сын небогатого чагатайского князька, Тимур, или Тамерлан, начал в половине XIV века поприще свое мелким грабежом и разбоями, а в 1371 году владел уже землями от Каспийского моря до Маньчжурии. Ему был обязан Тохтамыш престолом Кипчакским, но не хотел быть благодарным и вооружился против Тамерлана. В 1395 году на берегах Терека Тохтамыш потерпел поражение и принужден был спасаться бегством в лесах болгарских, а Тамерлан вошел в русские пределы, взял Елец, пленил его князя, опустошил окрестную страну. Нападение не было нечаянное, и Василий Димитриевич имел время приготовиться: он собрал большое войско и стал на границе своего княжества, на берегу Оки. Но он не дождался врага; простоявши 15 дней в земле Рязанской, опустошивши оба берега Дона, Тамерлан вышел из русских пределов в тот самый день, когда москвичи встретили образ богородицы, принесенный из Владимира.

После разгрома Тамерланова Золотая Орда долго не была опасна московскому князю; в продолжение 12 лет летописец раза три упоминает только о пограничных сшибках хищнических отрядов татарских с рязанцами, причем успех большею частию оставался на стороне последних. Несколько ханов переменилось в Орде, а великий князь московский не думал не только сам ездить к ним на поклон, но даже не посылал никого: на требование дани отвечал, что княжество его стало бедно людьми, не на ком взять выхода, тогда как татарская дань с двух сох по рублю шла в казну великокняжескую. Наконец, обращение с татарами переменилось в областях московских: над послами и гостями ордынскими начали смеяться и мстить им за прежнее разными притеснениями. В это время, как во время Мамаево, всеми делами в Орде заведовал князь Эдигей; долго терпел он презрительное обращение московского князя с бывшими повелителями; наконец решился напомнить ему о себе. Но, подобно Тохтамышу, и Эдигей не осмелился явно напасть на Москву, встретиться в чистом поле с ее полками; только от хитрости и тайны ждал он успеха; дал знать великому князю, что хан со всею Ордою идет на Витовта, а сам с необыкновенною скоростию устремился к Москве. Василий Димитриевич, застигнутый врасплох, оставил защищать Москву дядю Владимира Андреевича да братьев своих Андрея и Петра Димитриевичей, а сам с княгинею и детьми уехал в Кострому. Жители Москвы смутились, от страха побежали в разные стороны, не заботясь об имении, чем воспользовались разбойники и воры и наполнили руки свои богатством. Посады были уже выжжены, когда явились татары Эдигеевы и со всех сторон облегли город. Остановившись у Москвы, Эдигей разослал в разные стороны отряды, которые опустошили Переяславль, Ростов, Дмитров, Серпухов, Верею, Новгород Нижний, Городец, Клин; много народу погибло от татар, много и от жестокого холоду и вьюг. Тридцатичетырехтысячный отряд послан был в погоню за великим князем, ноне успел догнать его. Между тем Эдигей стоял спокойно под Кремлем; сберегая людей и помня неудачу Тохтамышеву, он не делал приступов, а хотел зимовать и принудить к сдаче голодом; уже месяц стоял Эдигей под Москвою, как вдруг пришла к нему весть из Орды от хана, чтоб шел немедленно домой, потому что какой-то царевич напал на хана. Осажденные ничего не знали об этом, и когда Эдигей прислал к ним с мирными предложениями, то они с радостию заплатили ему три тысячи рублей за отступление; Эдигей поспешно поднялся и вышел из русских пределов, взявши по дороге Рязань (1408 г.).

Но и после нашествия Эдигеева московский князь три года не ездил в Орду сам и не посылал туда ни родственников своих, ни бояр больших; только в 1412 году, когда новый хан Зелени-Салтан (Джелаледдин Султан), сын Тохтамыша, дал изгнанным нижегородским князьям ярлык на их отчину, Василий Димитриевич поехал в Орду с большим богатством и со всеми своими вельможами. Это последнее известие об отношениях Москвы к Орде в княжение Василия Димитриевича; после встречаем только известия о нападениях татарских на пограничные с степью русские области: в 1410 году татары напали нечаянно на Рязань, но были отбиты и потеряли добычу; в 1414 они воевали по Задонью, взяли Елец и убили тамошнего князя; в 1422 году они прогнаны были из области Одоевской; в 1424 году хан Куидадат вошел в Одоевскую область, простоял здесь три недели и отправился к Рязани; но вдесь встречен был русскими войсками и поражен.

Опаснее была Литва. Когда еще в 1386 году Василий Димитриевич спасался бегством из Орды от Тохтамыша, то, разумеется, не мог бежать прямою дорогою, а направлял путь к западным странам, свободным от татарского влияния; сначала он укрывался в Молдавии, а оттуда пробирался в Москву чрез литовские владения; известия разногласят насчет того, где именно Василий встретился с Витовтом, ведшим тогда борьбу с Ягайлом; но согласны в том, что молодой московский князь дал или принужден был дать Кейстутову сыну слово жениться на его дочери Софии. Слово было сдержано, как только Василий стал великим князем: в 1390 году трое бояр великокняжеских привезли невесту в Москву из-за моря, от немцев, по выражению летописца, т. е. из владений Ордена, где жил тогда Витовт. Но эта близкая родственная связь не принесла Москве никакой пользы, когда Витовт, помирившись с Ягайлом, стал великим князем литовским и начал стремиться к увеличению своих владений, ибо это увеличение единственно могло произойти чрез покорение областей Руси Восточной.

Сначала Орден не давал Витовту досуга обратить свое внимание на восток; великий магистр Конрад фон Юнгинген хотел воспользоваться борьбою между Ягайлом и младшим братом его, Свидригайлом Олгердовичем витебским (который, по обычаю, отдался под покровительство Ордена), и в 1394 году осадил Вильну. Но, несмотря на многочисленность осаждавших, их искусство, опытность вождей, превосходную по тому времени артиллерию, осажденные отбивались с таким мужеством, что магистр, потеряв треть войска, множество лошадей и снарядов, принужден был снять осаду и заключить мир с Витовтом, чтоб только беспрепятственно выйти из Литвы. Мир с немцами дал Витовту возможность обратить внимание на восток и примыслить важную волость Смоленскую. В Смоленске происходила в это время сильная усобица между князем Юрием Святославичем и братьями его за уделы и за то, что ни один брат не хотел служить другому. Князь Юрий был принужден уехать из Смоленска к тестю своему князю Олегу рязанскому, а Витовт спешил воспользоваться этим обстоятельством, ибо удаление Юрия не примирило остальных Святославичей; литовский князь распустил слух, что идет на татар, - вместо того вдруг явился под Смоленском. Один из князей, Глеб Святославич, выехал к нему навстречу с небольшою дружиною, был принят с честию, отпущен с миром, причем Витовт велел сказать остальным князьям: "Чтоб вам, всем князьям братьям, выехать ко мне с любовию, по охранной грамоте (по опасу); слышал я, что между вами нет единства и вражда большая; так если будет между вами какой спор, то вы сошлитесь на меня как на третьего, и я вас рассужу справедливо". Смоленские князья обрадовались, что нашелся беспристрастный третий судья, который рассудит их по всей справедливости и разделит им вотчину по жребию: все они собрались и поехали к Витовту с дарами; но Витовт, взявши дары, велел перехватать всех князей и отослал их в Литву, потом подступил к городу, пожег посады, взял крепость и посадил здесь своих наместников (1395 г.).

Но старший из смоленских князей, Юрий, оставался на свободе, в Рязани, и в конце 1395 года тесть его Олег вместе с ним и другими князьями опустошил литовские владения; но еще не успел Олег возвратиться в Рязань, как услыхал, что Витовт пустошит его собственные волости. Тогда, оставив свою добычу в надежном месте, Олег ударил врасплох на литовцев, рассеявшихся для грабежа, и поразил их; Витовт испугался и ушел домой. Великий князь московский при всех этих событиях явно держал сторону тестя: в 1396 году он ездил на свидание с ним в Смоленск, праздновал здесь пасху, я когда рязанский князь снова вошел с полками в землю Литовскую и осадил Любутск, то Василий отправил к нему посла и отвел его от того города. Потом, когда Витовт вошел в рязанские владения и пролил здесь кровь, как воду, по выражению летописей, и людей побивал, сажая их улицами, то из Москвы не было ему никакого препятствия, напротив, зять встретил его в Коломне, поднес дары и оказал большую честь. Мы видели, что в 1397 году оба князя, и московский и литовский, заодно посылали требовать от новгородцев, чтоб те разорвали мир с немцами; но тогда же московский князь мог узнать, какого союзника он имел в своем тесте, ибо в то же время Витовт требовал от новгородцев, чтобы те поддались ему; получивши отказ, он послал в 1399 году в Новгород грамоту разметную (объявление войны) и велел сказать новгородцам: "Вы меня обесчестили: что было вам мне поддаться, а мне было вашим князем великим быть и вас оборонять: но вы мне не поддались". Но не один Витовт объявлял свои притязания на Новгород: еще в 1389 году приехал туда князь Симеон-Лугвений Олгердович, был принят новгородцами с честию и за эту честь дал брату своему королю Ягайлу следующую запись: "Так как господин Владислав (Ягайло), король польский, литовский, русский и иных земель многих господарь, поставил нас опекуном над мужами и людьми Великого Новгорода, то мы королю и Ядвиге королеве вместе с новгородцами обещались и обещаемся, пока держим Новгород в нашей опеке, быть при короне Польской и никогда не отступать от нее".

Намерение Витовта овладеть Новгородом обнаруживается и в договоре его с Орденом в 1398 году; здесь Витовт обещался Ордену помогать ему в завоевании Пскова, за что Орден с своей стороны обязался помогать Витовту в завоевании Великого Новгорода. Но война с последним была отложена, потому что Витовт обратил внимание на дела ордынские, вмешательство в которые обещало ему выгоды более важные. По удалении Тамерлана на юг Тохтамыш попытался было снова утвердиться в Золотой Орде, но был изгнан ханом Темир-Кутлуем (Kotlogh-Timur) и отдался в покровительство Витовту, который обещал ему возвратить Кипчак с тем, чтобы Тохтамыш потом помог ему овладеть Москвою.

В 1399 году Витовт собрал огромное войско; кроме руси, литвы, жмуди и татар Тохтамышевых здесь были полки волошские, польские и немецкие, ибо и находившийся тогда в мире с Витовтом великий магистр Ордена прислал ему отряд войска; одних князей летописцы насчитывают до пятидесяти. Перед выступлением в поход к Витовту явились послы от Темира-Кутлуя. "Выдай мне беглого Тохтамыша, - велел сказать ему хан, - он мой враг, не могу оставаться в покое, зная, что он жив и у тебя живет, потому что изменчива жизнь наша: нынче хан, а завтра беглец, нынче богат, завтра нищий, нынче много друзей, а завтра все враги. Я боюсь и своих, не только что чужих, а хан Тохтамыш чужой мне и враг мой, да еще злой враг; так выдай мне его, а что ни есть около его, то все тебе". Витовт велел отвечать на это: "Хана Тохтамыша не выдам, а с ханом Темир-Кутлуем хочу видеться сам". На берегах Ворсклы произошло это свидание, в поле чистом, в земле Татарской. Но перед битвою начались опять переговоры; Темир-Кутлуй послал сказать Витовту: "Зачем ты на меня пошел? Я твоей земли не брал, ни городов, ни сел твоих". Витовт велел отвечать: "Бог покорил мне все земли, покорись и ты мне, будь мне сыном, а я тебе буду отцом, и давай мне всякий год дани и оброки; если же не хочешь быть сыном, так будешь рабом, и вся орда твоя будет предана мечу". Испуганный хан соглашался на все требования Витовта, который, видя такую уступчивость, начал требовать, чтоб на деньгах ордынских чеканилось клеймо литовского князя; хан просил три дня срока подумать. Но в это время пришел к нему Эдигей; старик, узнавши об условиях, сказал хану: "Лучше нам умереть, чем согласиться на них", - и послал к Витовту требовать личных переговоров; литовский князь выехал на берег Ворсклы, и Эдигей стал ему говорить с другого берега: "По праву взял ты нашего хана в сыновья, потому что ты стар, а он молод; но я старше еще тебя, так следует тебе быть моим сыном, дани давать каждый год, клеймо мое чеканить на литовских деньгах". Витовт рассвирепел и велел немедленно полкам своим сходиться на битву. Сначала полки Витовтовы схватились с полками Эдигеевыми; с обеих сторон стреляли из самострелов и пищалей; но пушки и пищали плохо действовали в чистом поле. Несмотря на то, Витовтова рать крепко боролась, падали стрелы как дождь, и стали полки Витовтовы перемогать князя Эдигея. Но в это время обошли кругом полки Темир-Кутлуевы, вступили в битву и одолели силу литовскую. Тохтамыш первый обратился в бегство и в этом бегстве много народа побрал и много Литовской земли пограбил. Победители взяли весь обоз Витовта, который едва успел убежать с небольшою дружиною; татары гнались за ним пятьсот верст до самого Киева: ставши под этим городом, Темир-Кутлуй распустил свою силу воевать Литовскую землю, и ходила татарская рать до самого Луцка, опустошив все на своем пути. Киев откупился тремя тысячами рублей, причем Печерский монастырь заплатил от себя 30 рублей, и хан ушел в степи, оставив Литовскую землю в плаче и скудости: летописец насчитывает между убитыми с лишком 20 князей.

Битва Куликовская возвестила падение татарского владычества в Восточной Европе; Мамай пришел на Дон с целию напомнить Руси Батыя, восстановить порядок вещей, утвердившийся после сражения при Сити; Мамай был побежден, и битва при Ворскле показала ясно следствия этой победы: Темир-Кутлуй пришел не нападать, но защищаться от замыслов одного из государей Восточной Европы: унизительные условия, которые он соглашался принять, показывают всего лучше перемену отношений; татары победили, но какие же были следствия этой победы? Опустошение некоторой части литовских владений - и только! Темир-Кутлуй должен был удовольствоваться тем, что освободился от страха пред Тохтамышем. Важность битвы при Ворскле для судеб Восточной Европы не подлежит сомнению: конечно, нельзя нисколько утверждать, что торжество Витовта и Тохтамыша над Темир-Кутлуем имело бы необходимым следствием подчинение Москвы и остальных княжений Восточной Руси Витовту; но нельзя также не признать, что опасность Москве от этого торжества грозила большая.

Витовт приутих и заключил с новгородцами мир по старине в 1400 году. В то же время и смольняне, которым тяжко было господство литовское, завели сношения с родным князем своим, Юрием Святославичем, жившим по-прежнему у тестя в Рязани. Юрий пришел к Олегу и стал говорить ему со слезами: "Пришли ко мне послы из Смоленска от доброхотов моих, говорят, что многие хотят меня видеть на отчине и дедине моей; сотвори, господин, христову любовь, помоги, посади меня на отчине и дедине моей, на великом княжении Смоленском". И вот в 1401 году Олег вместе с Юрием, князьями пронским, муромским и козельским отправился к Смоленску: время он улучил удобное, говорит летописец, потому что Витовт оскудел тогда до конца людьми после побоища при Ворскле, и в Смоленске была крамола: одни хотели здесь Витовта, а другие многие - своего отчича, старинного князя Юрия. Пришедши под Смоленск, Олег велел повестить его жителям: "Если не отворите города и не примете господина вашего, князя Юрия, то буду стоять здесь долго и предам вас мечу и огню; выбирайте между животом и смертию". Смольняне сдались, и многие из них были рады князю своему Юрию, но другие ненавидели его. Вошедши в город, Юрий начал тем, что убил Витовтова наместника, князя Романа Михайловича брянского, с его боярами, а потом перебил и смоленских бояр, преданных Витовту, Олег, возвративши зятю его отчину, не был этим доволен, но вошел со всем войском в литовские владения и возвратился оттуда с большою добычею.

В августе месяце утвердился в Смоленске Юрий, а осенью того же года Витовт уже стоял с полками под этим городом, где поднялась сторона, ему преданная; но противники Литвы осилили, перебили много ее приверженцев, и Витовт, простоявши четыре недели понапрасну, заключил перемирие и отступил от Смоленска. Следующий 1402 год был счастливее для Витовта: сын рязанского князя Родослав Ольгович пошел на Брянск, но у Любутска встретили его двое князей Гедиминовичей - Симеон-Лугвений Олгердович и Александр Патрикиевич стародубский, разбили его и взяли в плен; три года просидел он в тяжком заключении у Витовта, наконец отпущен в Рязань за 3000 рублей. В 1403 году победитель Родослава Лугвений взял Вязьму, а в 1404 сам Витовт опять осадил Смоленск, и опять неудачно: три месяца стоял он под городом, много трудился и бил пушками, но взять не мог и, опустошив окрестности, ушел в Литву, Смоленский князь Юрий видел, однако, что один он не в состоянии противиться Витовту, который показывал ясно намерение овладеть во что бы то ни стало Смоленском, внутри которого была у него сильная сторона; Олег рязанский умер (1402 г.), следовательно, отсюда нечего было ожидать помощи. Оставался только один русский князь, могший поспорить с Витовтом, то был князь московский, но последний, зять Витовта, до сих пор был с ним в постоянном союзе; трудно было надеяться и отсюда помощи бескорыстной; Юрий видел, что из двух подданств надобно выбрать менее тяжкое, и потому, взявши опасную грамоту, приехал в Москву и стал умолять Василия Дмитриевича о помощи. "Тебе все возможно, - говорил он, - потому что он тебе тесть, и дружба между вами большая, помири и меня с ним, чтоб не обижал меня. Если же он ни слез моих, ни твоего дружеского совета не послушает, то помоги мне, бедному, не отдавай меня на съедение Витовту, если же и этого не хочешь, то возьми город мой за себя; владей лучше ты им, а не поганая Литва". Василий обещался помочь ему, но медлил; в некоторых источниках эта медленность объясняется доброжелательством московского князя к тестю, хотя она может, естественно, объясняться и без этого. Как бы то ни было, в то время, когда медлили в Москве, в Смоленске и Литве не теряли времени: бояре смоленские, доброжелательствовавшие Витовту, послали сказать ему, чтоб шел как можно скорее к их городу, прежде чем придет Юрий с помощию московскою. Витовт явился, и бояре сдали ему город вместе с женою Юрьевою, дочерью Олега рязанского. Витовт отослал княгиню в Литву вместе с некоторыми боярами, других бояр, самых сильных себе противников, казнил смертию, посадил в городе своих наместников, а жителям дал большие льготы, отводя их тем от князя Юрия, чтоб земля Смоленская не хотела последнего и не любила. В Москве сильно рассердились или по крайней мере показали вид, что рассердились, когда узнали о сдаче Смоленска; желая, как видно, сложить всю вину на самого Юрия и поскорее освободиться от него, Василий сказал ему: "Приехал ты сюда с обманом, приказавши смольнянам сдаться Витовту", и Юрий, видя гнев московского князя, уехал в Новгород, где жители приняли его и дали тринадцать за городов; Юрий и новгородцы целовали друг другу крест - не разлучаться ни в жизни, ни в смерти; если пойдут какие иноплеменники на Новгород ратью, то обороняться от них князю Юрию с новгородцами заодно. Так пало знаменитое княжество Ростиславичей, отчина Мстислава!

Новгородцы, заключая договор с князем Юрием против иноплеменников, по всем вероятностям, имели в виду самого опасного из этих иноплеменников, князя литовского. И действительно, в следующем же 1405 году Витовт, пославши объявление войны в Новгород, сам пошел с войском в Псковскую волость, тогда как псковский посол жил еще в Литве, и псковичи, ничего не зная, не могли приготовиться: Витовт взял город Коложе и вывел 11000 пленных, мужчин, женщин и детей, не считая уже убитых; потом стоял два дня под другим городом, Вороначем, где литовцы накидали две лодки мертвых детей: такой гадости, говорит летописец, не бывало с тех пор, как Псков стал. Между тем псковичи послали в Новгород просить помощи, и новгородцы прислали к ним полки с тремя воеводами; но Витовт уже вышел из русских пределов. Псковичи вздумали отомстить ему походом в его владения и звали с собою новгородцев: "Пойдемте, господа, с нами на Литву мстить за кровь христианскую"; но воеводы новгородские побоялись затрагивать страшного литовского князя и отвечали псковичам: "Нас владыка не благословил идти на Литву, и Новгород нам не указал, а идем с вами на немцев". Псковичи рассердились, отправили новгородцев домой, а сами выступили в поход, повоевали Ржеву, в Великих Луках взяли стяг Коложский, бывший в плену у Литвы, и возвратились с добычею. Мало этого, в 1406 году псковичи подняли всю свою область и пошли к Полоцку, под которым стояли трое суток.

Но ни псковичи, ни новгородцы не надеялись одними собственными силами управиться с Витовтом и потому послали просить защиты у московского князя. Мы не знаем, какие были уговоры у Василия Дмитриевича с Витовтом относительно Смоленска, уже прежде принадлежавшего литовскому князю; нет ничего странного, что Москва действовала нерешительно в смоленском деле. Но нападение на псковские волости показывало ясно, что Витовт, ободренный вторичным взятием Смоленска, не хочет удовольствоваться этим одним примыслом, и московский князь не хотел ему уступать Пскова и Новгорода: Василий разорвал мир с тестем за псковскую обиду, отправил брата Петра в Новгород; потом, сложивши вместе с тверским князем крестное целование к Витовту, собрал полки и послал их в Литовскую землю: они приступали к Вязьме, Серпейску и Козельску, но безуспешно. Витовт за это велел перебить всех москвичей, находившихся в его владениях; но здесь уже отозвался разрыв с московским князем: до сих пор те из южных русинов и литвинов, которые были недовольны новым порядком вещей, начавшим утверждаться со времени соединения Литвы с Польшею, должны были сдерживать свое неудовольствие, ибо негде было искать помощи, кроме иноверного Ордена: сильный единоверный московский князь находился постоянно в союзе с Витовтом. Но когда этот союз переменился на вражду, то недовольным литовским открылось убежище в Москве: первый приехал из Литвы на службу к великому князю московскому князь Александр Нелюб, сын князя Ивана Ольгимантовича, и с ним много литвы и поляков; Василий Димитриевич принял его с любовью и дал ему в кормление Переяславль. С обеих сторон, и в Москве и в Литве, собирали большое войско, и осенью 1406 года московский князь выступил в поход и остановился на реке Плаве, близ Кропивны, куда пришли к нему на помощь полки тверские с четырьмя князьями и татарские от хана Шадибека. Литовский князь также вышел навстречу к зятю с сильным войском, поляками и жмудью, но, по обычаю, битвы между ними не было: князья начали пересылаться, заключили перемирие до следующего года и разошлись, причем татары, уходя, пограбили русские области.

В 1407 году литовцы начали неприятельские действия, взявши Одоев. Московский князь пошел опять с большим войском на Литовскую землю, взял и сжег город Дмитровец; но, встретившись с тестем у Вязьмы, опять заключил перемирие, и оба князя разошлись по домам. В следующем году отъехал из Литвы в Москву родной брат короля Ягайла, северский князь Свидригайло Олгердович, постоянный соперник Витовта, и соперник опасный, потому что пользовался привязанностию православного народонаселения в Южной Руси. Свидригайло приехал не один; с ним приехал владыка черниговский, шесть князей Юго-Западной Руси и множество бояр черниговских и северских. Московский князь не знал, чем изъявить свое радушие знаменитому выходцу: он дал Свидригайлу в кормление город Владимир со всеми волостями и пошлинами, селами и хлебами земляными и стоячими, также Переяславль (взятый, следовательно, у князя Нелюба), Юрьев Польский, Волок Ламский, Ржеву и половину Коломны. В июле приехал Свидригайло, в сентябре Василий с полками своими и татарскими уже стоял на границах, на берегу Угры, а на другом берегу этой реки стоял Витовт с Литвою, поляками, немцами и жмудью. Но и тут битвы не было: постоявши много дней друг против друга, князья заключили мир и разошлись.

Витовт был сдержан: после мира на Угре, во все остальное время княжения Василиева, он не обнаруживал больше неприятельских замыслов ни против Москвы, ни против Новгорода и Пскова. Во время войны между князьями московским и литовским новгородцы, по обычаю, не хотели быть ни за того, ни за другого: не отступали от Москвы и между тем держали у себя на пригородах князя Симеона-Лугвения Олгердовича, присяжника Ягайлова. Напрасно после того Ягайло и Витовт уговаривали новгородцев заключить тесный союз с Польшею и Литвою и воевать вместе с немцами; те не соглашались, причем высказалась уже главная причина, которая будет постоянно препятствовать тесному союзу Новгорода с Гедиминовичами: последние уже были латины, поганые. В 1411 году Симеон-Лугвений, видя, что мало пользы служить на пригородах новгородских, уехал в Литву, свел и наместников своих, и в начале следующего года Ягайло, Витовт и Лугвений разорвали всякий союз с новгородцами, прислали им взметные грамоты и велели сказать: "Что было вам взяться служить нам, разорвать мир с немцами, с нами стать заодно и закрепиться на обе стороны в запас; пригодился бы этот союз - хорошо; а не пригодился, так ничего бы дурного не было; мы к вам посылали бояр своих Немира и Зиновья Братошича спросить вас, стоите ли в прежнем договоре? И вы отвечали Немиру: "Не может Новгород исполнить королевского требования: как он с литовским князем мирен, так и с немцами мирен". Мы князя Лугвения вывели от вас к себе, с немцами заключили мир вечный, и с венграми, и со всеми нашими соседями (граничниками), а вы слово свое забыли, да еще ваши люди нас бранили и бесчестили, погаными звали; кроме того, вы приняли нашего врага, сына смоленского князя". Лугвений велел прибавить: "Держали вы меня у себя хлебокормлением, а теперь старшим моим братьям, королю и Витовту, это не любо и мне не любо, потому что я с ними один человек, и с меня крестное целование долой". Войны, однако, у Новгорода с Литвою не было: в 1414 году новгородские послы ездили в Литву и заключили с Витовтом мир по старине; псковичи же заключили мир с литовским князем еще в 1409 году по старине, на псковской воле, по докончанию великого князя Василия Димитриевича; следовательно, при заключении мира на Угре московский князь выговорил у Витовта и мир со Псковом. Но в 1418 году Витовт писал к великому магистру Немецкого ордена, поднимая его против псковичей; магистр отговаривался тем, что у Ордена со Псковом заключен десятилетний мир; Витовт возражал, что Орден учрежден для постоянной борьбы с неверными и, следовательно, должен помогать ему, Витовту, как единоверному государю против неверных псковичей; представлял в пример собственное поведение: в прошлом году московский великий князь прислал звать его на немцев, но он не согласился. Неизвестно, потому ли Витовт хотел поднять Орден на псковичей, что сам не мог напасть на них без нарушения договора с Москвою; известно только то, что войны со Псковом не было.

Витовт был сдержан; но на северо-востоке не умели понять необходимости войны с литовским князем; видели вооружения сильные, но с первого взгляда бесполезные, видели странную борьбу, кончившуюся как будто ничем; сильно досадовали, что иноплеменнику Свидригайлу дано так много богатых волостей; всего больше боялись и ненавидели татар: от них опасались вредных замыслов, и вот действительно Эдигей страшно опустошил московские владения. "Эдигей, - по мнению летописца, - ссорил тестя с зятем, чтоб они тратили свои силы в борьбе и тем легче стали бы добычею татар; Эдигей посылал в Москву к великому князю Василию, побуждая его на Витовта, давая ему помощь свою, а князья и бояре и все думцы великокняжеские и вся Москва радовались Эдигеевой любви к Василию Дмитриевичу и говорили: "Вся Орда в воле великого князя, кого хочет воюет". Вот и начали воевать Литву, водя с собою рать татарскую, а Литва воевала москвичей, крови лилось много. Татары обогащались добычею, а московские бояре, воеводы и вельможи веселились. Но старикам старым это не нравилось: не добра дума бояр наших, говорили они, что приводят на помощь к себе татар, нанимают их серебром и золотом; не оттого ли в старину Киеву и Чернигову приключились большие напасти и беды? И там братья воевали друг с другом, поднимая половцев на помощь; а половцы, рассмотревши весь наряд и всю крепость князей наших, потом их всех одолевали.

Что, если и теперь то же случится? Князь великий Василий Димитриевич воевал с тестем своим, великим князем Витовтом Кейстутовичем, утомились и заключили перемирие; а вражда между ними умножилась, и оба понесли много убытков и томления. Не было в то время на Москве бояр старых, но молодые обо всем советовали, радуясь войне и кровопролитию, а между тем Эдигей беспрестанно ссорил князей, рассматривая весь русский наряд и все войско, дожидаясь удобного времени, когда бы напасть на Русь. В это время прислал в Москву к великому князю Свидригайло Олгердович, желая с ним вместе воевать Литву. Свидригайло был верою лях, но устроен к брани, муж храбрый и крепкий на ополчение; обрадовался ему князь великий со всеми боярами своими, дали ему городов много, чуть-чуть не половину всего княжения Московского и даже славный город Владимир, где соборная златоверхая церковь Пречистой богородицы: и это все ляху-пришельцу дано было; оттого и многие беды постигли нас: храбрый князь Свидригайло Олгердович и храброе его воинство смутились и испугались, как дети малые, во время Эдигеева нашествия и обратились в бегство".

Так рассуждает летописец. Свидригайло действительно не оправдал надежд великого князя, хотя, быть может, союз этого Олгердовича с московским князем и заставил Витовта ускорить заключением мира с последним. Свидригайло не мог быть доволен таким окончанием войны, которое нисколько не изменяло его положения к лучшему относительно Литвы: ему не удалось свергнуть Витовта с московскою помощию. Вот почему он вошел в тесную дружбу с братом великого князя Юрием, который уже тогда был в размолвке с Василием, не желая уступать старшинства племяннику; этим объясняется поступок Свидригайла, который во время Эдигеева нашествия не оказал великому князю никакой помощи и скоро отъехал назад в Литву (1409 г.), обнаружив свою вражду к Москве тем, что на дороге ограбил Серпухов.

Неизвестно, чего надеялся Свидригайло в Литве; известно только то, что по приезде своем сюда он был схвачен в Кременце, заключен в темницу Ягайлом и Витовтом и пробыл в цепях около девяти лет: только в 1418 году он был освобожден острожским князем и убежал в Венгрию. Но заключение Свидригайла не могло положить конца волнениям в Литве и Руси, ибо эти волнения зависели не от личности одного человека, но от взаимных отношений двух или трех народов, приведенных в неожиданную связь одним случайным обстоятельством. Следя за отношениями московского князя к литовскому, мы видели обширные честолюбивые замыслы последнего: примыслив важную волость Смоленскую, Витовт хотел сделать то же с Новгородом и Псковом, хотел посадить своего хана в Кипчаке и с его помощию подчинить себе Москву; но этот могущественный и честолюбивый князь был не иное что, как вассал двоюродного брата своего, короля польского: мог ли Витовт терпеливо сносить такое положение, могли ли терпеливо сносить его Литва и Русь? В 1398 году королева Ядвига прислала к Витовту письмо, в котором говорилось, что Ягайло отдал ей княжества Литовское и Русское в вено, вследствие чего она имеет право на ежегодную дань от них. Витовт собрал сейм в Вильне и предложил боярам литовским и русским вопрос: "Считают ли они себя подданными короны Польской в такой степени, что обязаны платить дань королеве?" Все единогласно отвечали: "Мы не подданные Польши ни под каким видом; мы всегда были вольны, наши предки никогда полякам дани не платили, не будем и мы платить, останемся при нашей прежней вольности". После этого поляки больше уже не толковали о дани. Но Витовт и бояре его не могли забыть этой попытки со стороны Польши и должны были подумать о том, как бы высвободиться и из-под номинального подчинения. Однажды на обеде, данном по случаю заключения мира с Орденом, бояре провозгласили тост за Витовта, короля литовского и русского, и просили его, чтоб он позволил всегда так величать себя. Витовт на этот раз притворился скромником и отвечал, что не смеет еще почитать себя достойным такого высокого титула. Королем литовским и русским могли провозглашать его вельможи, потому что еще в 1396 году древняя собственная Русь, или Киевская область, лишилась своего великого князя Скиргайла-Ивана и соединилась опять с Литвою. Но если князь литовско-русский с своими боярами хотел независимости от Польши, то вельможи польские старались всеми силами соединить неразрывно Литву и Русь с своим государством: в 1401 году на Виленском сейме в присутствии Ягайла и Витовта было определено, что по смерти Витовта Литва и Русь возвращаются снова под власть Ягайла; по смерти же королевской ни Литва без Польши не выбирает великого князя, ни Польша без Литвы не выбирает короля: оба народа имеют общих врагов и друзей. Ходили слухи еще об одном пункте договора, а именно что по смерти Ягайла престол польский переходит к Витовту. В 1413 году связь с Польшею была еще более скреплена на сейме Городельском: дворянство литовское сравнено в правах с дворянством польским, за исключением, однако, православных.

Последний пункт показывал ясно, как мало прочности было для будущего в этой связи Литвы с Польшею; но пока она еще не рушилась, и первым важным следствием ее для Восточной Европы было сокрушение Немецкого ордена. В конце XIV века Витовт, чтобы заняться делами на востоке, хотел жить в мире с немцами и даже отдал им на жертву Жмудь, упорно державшуюся язычества. В 1399 году, пользуясь прибытием заграничных крестоносцев, в том числе Карла, герцога лотарингского, великий магистр выступил на Жмудь, жители которой одни не могли сопротивляться немцам и принуждены были принять подданство и крещение; некоторые из них, однако, по примеру старых пруссов убежали в Литву. Когда Орден неотступно требовал их выдачи у Витовта, то последний отвечал: "Вы, верно, хотите, чтоб я всем жмудинам за раз велел возвратиться в их землю? Хорошо; но знайте, что эти люди самые горячие приверженцы независимости, которую вы отняли у их земляков; никто лучше их не защитит ее". Угроза Витовта скоро исполнилась: восстание вспыхнуло во всей Жмуди, толпы вышли из лесов и ударили на новопостроенные замки орденские, сожгли их, изрубили гарнизоны, начальников, рыцарей, духовных побрали в неволю, после чего отправлены были послы к Витовту с просьбою, чтоб он взял Жмудь под свою власть. Витовт согласился; жмудины разослали всюду грамоты с жалобою на Орден: "Выслушайте нас, угнетенных, измученных, выслушайте нас, князья духовные и светские! Орден не ищет душ наших для бога, он ищет земель наших для себя; он нас довел до того, что мы должны или ходить по миру, или разбойничать, чтобы было чем жить. Как они после того смеют называть себя братьями, как смеют крестить? Кто хочет других умывать, должен быть сам чист. Правда, что пруссы покрещены; но они так же ничего не смыслят в вере, как и прежде: когда войдут с рыцарями в чужую землю, то поступают хуже турок, и чем злее свирепствуют, тем больше похвал получают от Ордена. Все плоды земли нашей и улья пчелиные рыцари у нас забрали; не дают нам ни зверя бить, ни рыбы ловить, ни торговать с соседями; что год, увозили детей наших к себе в заложники; старшин наших завезли в Пруссию, других со всем родом огнем сожгли; сестер и дочерей наших силой увлекли - а еще крест святой на платье носят! Сжальтесь над нами! Мы просим крещения, но вспомните, что мы люди же, сотворенные по образу и подобию божию, а не звери какие... От всей души хотим быть христианами, но хотим креститься водою, а не кровию".

Началась война. Рыцари, пользуясь отсутствием Витовта к брату в Краков, опустошили окрестности Гродна, за что Жмудь взяла Мемель; два раза потом сильное орденское войско опустошало Литву; Витовт отплатил рыцарям опустошением Пруссии; с обеих сторон, впрочем, не сделали ничего важного и заключили перемирие, а в 1404 году вечный мир. Витовт принужден был спешить заключением мира с Орденом, потому что должен был обратить внимание свое на отношения к Северо-Восточной Руси; он уступил опять Жмудь рыцарям, обязавшись даже в случае сопротивления жмудинов помогать Ордену при их покорении. Несмотря на это. Жмудь не думала покоряться добровольно. Когда орденские и Витовтовы войска входили в ее области, жители преклонялись на время перед силою, но потом восставали опять. "Немало у нас (говорили они) прелатов, ксендзов и тому подобных людей, которые отбирают у нас шерсть и молоко, а в учении христианском не наставляют нас". Между тем Витовт, управившись на востоке, начал думать, как бы опять овладеть Жмудью, стал поддерживать жителей ее в их восстаниях, следствием чего были новые войны Польши и Литвы с Орденом. В 1410 году Витовт соединился с Ягайлом и встретил орденское войско под Грюнвальдом: у рыцарей было 83000 войска, у Витовта и Ягайла - 163000, между которыми находились русские полки: смоленский, полоцкий, витебский, киевский, пинский и другие. В начале битвы успех был в стороне рыцарей; но отчаянное мужество русских смоленских полков, выдержавших натиск немцев, дало возможность Витовту поправить дело: рыцари потерпели страшное поражение, потеряли великого магистра Ульриха фон Юнгингена, более 40000 убитыми и 15000 взятыми в плен вместе со всем обозом. Грюнвальдская битва была одна из тех битв, которые решают судьбы народов: слава и сила Ордена погибли в ней окончательно, покорители разъединенных пруссов встретили громадное ополчение из трех соединенных народов Восточной Европы, пред которым силы, мужество, искусство рыцарей оказались недостаточными; военное братство, существовавшее для борьбы, не имело более ни средств, ни цели для борьбы; силы его поникли пред соединенными силами трех народов христианских, в ополчении врагов Ордена не приносилось более языческих жертв, в нем раздавалась христианская молитва: "Богородице, дево, радуйся!" Орден был предоставлен собственным средствам: потерянные силы не восполнялись более толпами рыцарей из разных краев Европы, потому что Орден не вел более войн с неверными, следовательно, существование его становилось уже бесцельным, ненужным, и существование это после Грюнвальдской битвы представляет только продолжительную агонию.

В то время, как орден Тевтонский в Пруссии оканчивал борьбу свою с Литвою, другая половина его, орден Меченосцев в Ливонии, продолжала борьбу со Псковом и Новгородом, В 1406 году, по возвращении псковичей с войны литовской, из-под Полоцка, магистр ливонский пришел со всею силою и ходил две недели по их волости: но известно, что значило тогда ходить по чужой волости. Жители пригорода Велья выехали в числе 150 человек железной рати, помолились богу и св. Михаилу и ударили на немцев; поганые не выдержали и обратились в бегство, потерявши много людей и знамя; а из вельян никто не был не только убит, но даже и ранен; одного только немцы взяли в плен, но и тот убежал. Это было в августе месяце; в октябре псковичи подняли всю свою волость и пошли на Немецкую землю, подстерегли немецкую рать, убили у нее 20 человек да 7 взяли живых; потом пошли за Новый городок, встретили другую немецкую рать, ударили и на нее, убили 315 немцев, потеряли своих 34 человека и возвратились домой с большою добычею. В следующем году приехал во Псков брат великого князя московского Константин; первым делом его было послать слугу своего в Новгород на добро Пскову, просить помощи на немцев; новгородцы, однако, отказались, не помогли псковичам ни словом, ни делом. Тогда князь Константин, будучи юн верстою, по выражению летописца, но совершен умом, поднявши всю область Псковскую и пригороды, пошел воевать за Нарову; повоевали много погостов, взяли много добычи; со времен князей Довмонта и Давыда псковичи не бывали еще так далеко в Немецкой земле. Благополучно возвратились псковичи из похода; но скоро князь Константин уехал от них, и дела переменились; магистр пришел ко Пскову со всею немецкою силою; псковичи вышли к нему навстречу, четыре дня стояли неприятели друг против друга и бились об реку; немцы не отважились перейти ее и пошли уже назад, как псковичи, ободренные этим отступлением, перешли реку в погнались за ними; тогда немцы оборотились и нанесли им сильное поражение на Логозовицком поле, убили трех посадников, множество бояр и сельских людей, всего 700 человек; немцам победа стоила также дорого, и они не могли воспользоваться ею. Это побоище, по словам летописца, было так же сильно, как Ледовое и Раковорское. В то же самое время другая рать псковская потерпела неудачу за Наровою, принуждена была бросить свои лодки и бежать от неприятеля. Псковский летописец при этом продолжает жаловаться на новгородцев: они взяли князя из Литвы, говорит он, все псковичам наперекор, вложил им дьявол злые мысли в сердце - водить дружбу с Литвою и немцами, а псковичам не помогают ни словом, ни делом. В следующем 1408 году магистр пришел опять со всею силою на Псковскую волость, ходил по ней две недели, но безуспешно, осаждал Велье; потом встречаем известие о новом неудачном набеге немцев на Велье и о неудачном походе псковичей на Немецкую землю. В 1409 году новое нашествие немцев, опять без важных последствий, кроме поражения псковских охочих людей. Наконец, в 1410 году псковские посадники и бояре съехались с рыцарями у Киремпе и заключили мир по старине, на псковской воле; в 1417 в Ригу приехал посол великокняжеский с двумя псковскими сановниками, и заключили договор о свободной торговле и непропуске врагов Ордена чрез псковские, а псковских - чрез орденские владения; в обидах положено искать управы судом, а не мечом; великий князь Василий в этой грамоте называется великим королем московским, императором русским. В 1420 году немецкие послы съехались с новгородскими на реке Нарове и заключили вечный мир по старине, как было при Александре Невском.

В 1392 году приходили шведские разбойники в Неву, взяли села по обе стороны реки, не доходя 5 верст до города Орешка; но князь Симеон (Лугвений) Олгердович нагнал их и разбил; в 1395 году новое безуспешное покушение шведов на город Яму; в следующем году опять нападение шведов на Корельскую землю, где они повоевали два погоста; в 1397 году они взяли семь сел у города Яма. В 1411 году успех шведов был значительнее: они овладели одним пригородом новгородским; тогда новгородцы с князем Симеоном Олгердовичем пошли сами в Шведскую землю, села повоевали и пожгли, народу много перебили и взяли в плен, а у города Выборга взяли наружные укрепления. В том же году двинский воевода с заволочанами по приказу из Новгорода ходил на норвежцев, последние отомстили в 1419 году: пришло их 500 человек в бусах и шнеках к берегам Белого моря, повоевали одиннадцать мест; заволочанам удалось истребить у них только две шнеки.

Когда войны стихли на всех концах Северо-Восточной Руси, тогда явилось бедствие физическое, начал свирепствовать странный мор. В это время умер великий князь московский Василий Димитриевич, 1425 года 27 февраля, после тридцатишестилетнего правления. До нас дошли три его духовные грамоты. Первая написана, когда еще у него был жив сын Иван, а Василий еще не родился. В это время великий князь не был уверен, достанется ли великое княжение Владимирское, равно как богатые примыслы Нижний и Муром, сыну его, и потому говорит предположительно: "А даст бог сыну моему князю Ивану княженье великое держать... А даст бог сыну моему держать Новгород Нижний да Муром". Во второй духовной грамоте великий князь благословляет сына Василия утвердительно своею отчиною, великим княжением; о Новгороде же Нижнем говорит опять предположительно: "Если мне даст бог Новгород Нижний, то я благословляю им сына моего князя Василия". В третьей грамоте утвердительно благословляет сына примыслом своим Новгородом Нижним и Муромом; но о великом княжении Владимирском говорит опять предположительно: "А даст бог сыну моему великое княженье". Замечательнее всего в этих духовных то обстоятельство, что великий князь приказывает сына тестю Витовту, братьям Андрею, Петру и Константину, равно как троюродным братьям, сыновьям Владимира Андреевича; но ни в одной грамоте не говорится ни слова о старшем из братьев Юрии Димитриевиче - знак, что этот князь еще при жизни Василия Димитриевича постоянно отрицался признать старшинство племянника, основываясь на древних родовых счетах и на кривотолкуемом завещании Донского, где последний говорит, что в случае смерти Василия удел его переходит к старшему по нем брату; но здесь, как и во всех других завещаниях, разумеется кончина беспотомственная, ибо речь идет о целом уделе Василиевом, которого отчинная часть по крайней мере, если исключим великое княжение Владимирское, должна была переходить к сыновьям покойного; притязания брата Юрия, как видно, и заставили Василия в последней своей духовной грамоте сказать предположительно о великом княжении; в третьей грамоте нет также имени Константина Димитриевича в числе князей, которым Василий поручал своего сына.

На первом плане в княжение Василия Димитриевича стоят, бесспорно, отношения литовские. Почти в одно время со вступлением на московский стол Василия в Литве окончательно утверждается тесть его Витовт; оба ознаменовывают начало своего княжения богатыми примыслами: Василий овладевает Нижним Новгородом и Муромом, Витовт - Смоленском. Примыслы эти достались им нелегко, не вдруг, и на берегах Волги и на берегах Днепра не обошлось без борьбы, довольно продолжительной. В этой борьбе оба князя не только не мешают друг другу, но находятся, по-видимому, в тесном союзе, живут как добрые родственники, хотя Витовт и выговаривает себе Москву у Тохтамыша. Но как скоро литовский князь, утвердившись в Смоленске, начинает теснить Псков и Новгород, то Василий вооружается против него. Кажется, наступает решительная минута, в которую должен решиться вопрос о судьбах Восточной Европы, но ни потомки Всеволода III, ни потомки Гедимина не любят средств решительных: тесть и зять не раз выходят с полками друг против друга и расходятся без битвы; дело оканчивается тем, что Витовт отказывается от дальнейших покушений на независимость Пскова, куда московский князь посылает своих наместников; с другой стороны, и Василий принужден отказаться на время от богатого примысла - Двинской земли. Но мы видели, что порвание мира между тестем и зятем возбудило сильное неудовольствие в Москве; летописец жалуется, что не было больше в думе княжеской старых бояр, и обо всех делах начали советовать молодые. Кто ж были эти старые бояре, державшиеся союза с Литвою и осторожно поступавшие относительно татар, и кто были эти молодые, начавшие действовать иначе? Это мы узнаем из письма Эдигеева, которое он прислал великому князю, возвращаясь от Москвы в степи.

"Добрые нравы, и добрая дума, и добрые дела в Орде были от боярина Федора Кошки; добрый был человек; которые были добрые дела ордынские - и он тебе об них напоминал; но это время прошло. Теперь у тебя сын его Иван казначей твой и любимец, старейшина, из которого слова и думы ты не выступаешь. А от этой думы улусу твоему теперь разорение и христиане изгибли. Так ты вперед поступай иначе, молодых не слушай, а собери старших своих бояр: Илью Ивановича, Петра Константиновича, Ивана Никитича да иных многих стариков земских - и думай с ними добрую думу".

Итак, важнейшее влияние на дела оказывал сначала боярин Федор Андреевич Кошка, а потом сын его Иван, подле которых видим и родичей их младших сыновей Федора Кошки - Федора Федоровича и Михаила Федоровича и родного племянника его Игнатия Семеновича Жеребцова, бывшего коломенским воеводою и убитого в сражении с пронским князем. Старшими боярами Эдигей называет Илью Ивановича, Петра Константиновича, Ивана Никитича, из которых первый, по родословным, оказывается сыном известного Ивана Родионовича Квашни. Этот Иван Родионович умер в 1390 году, и известие об его смерти занесено в летопись. Из Вельяминовых по соображении с родословными книгами можно указать только Федора Ивановича, сына казненного Ивана Васильевича. Знаменитый боярин Донского Федор Андреевич Свибл больше не упоминается; но в духовных грамотах своих великий князь Василий говорит о селах Федора Свибла, которые он взял за себя, и о холопах, которых он отнял у него: это выражение указывает на опалу; но между боярами Василия упоминается родной брат Свибла Михаил Андреевич Челядня. Из известных нам прежде родов и лиц упоминаются также между боярами: Константин Димитриевич Шея, сын Димитрия Александровича Зерна, внук Четов; Иван Димитриевич, сын Димитрия Всеволожа; Владимир Данилович Красный-Снабдя, бывший наместником в Нижнем Новгороде; Даниил и Степан Феофановичи Плещеевы, родные племянники св. митрополита Алексия; о Данииле сказано в летописи под 1393 годом: "Преставился Данило Феофанович, который много служил великому князю в Орде, и на Руси, и по чужим землям". Наконец, упоминаются в летописи Иван Уда и Александр Белеут. Из неизвестных упоминаются: Димитрий Афинеевич, подписавшийся на первой духовной Василия на третьем месте; Андрей Албердов, занявший Двинскую землю; Александр Поле, Иван Марин (оба под 1401 годом); Селиван (или Селиван Борисович, внук Димитрия Михайловича Волынского, или Селиван Глебович Кутузов); Димитрий Васильевич; Степан Васильевич; наместниками в Нижнем Новгороде вместе с Владимиром Даниловичем Красным были Григорий Владимирович и Иван Лихорь; в 1393 году новоторжцы убили великокняжеского боярина Максима; в битве с пронским князем вместе с Игнатием Жеребцовым погибли Михайла Лялин и Иван Брынка, тут же попался в плен муромский воевода Семен Жирославич; наместником во Владимире упоминается Юрий Васильевич Щека; под 1390 годом встречаем известие, что в Коломне на игрушке был убит Осей, кормиличич великого князя. Как при Донском новоприезжий боярин Димитрий Михайлович Волынский оттеснил на низшую степень или заехал, по тогдашнему выражению, некоторых старых бояр, так при Василии Димитриевиче литовский князь, Юрий Патрикеевич, внук Наримантов, вступивши в службу к московскому князю, заехал также некоторых бояр, и его имя встречаем на первом месте в духовных великокняжеских. Брат его, князь Федор Патрикеевич, был наместником великого князя в Новгороде в 1420 году. Дьяками великокняжескими были: Тимофей Ачкасов и Алексей Стромилов.