История в историях

Глава 38

Бедственное положение русской культуры. – Наступление идеологии «малого народа». – Антирусский характер шестидесятничества. Еврейское засилье в учреждениях культуры. – Погром исторической Москвы. – Русское противостояние космополитическому реваншу. Превосходство русских писателей. – Убожество кумиров «малого на рода». – Пресмыкательство космополитов перед Хрущевым. – Политический характер присуждения Нобелевской премии Б. Пастернаку.

Бедственное положение сложилось в русской культуре. Здесь космополитический реванш выбросил на поверхность значительное число деятелей, преисполненных ненависти к России и готовности свести счеты с Русским народом.

Под разными вывесками начинают действовать кружки, по своему характеру близкие к масонским. В конце 50-х годов возрождаются так называемые никитинские субботники. Основателями этих «субботников», своего рода литературно-философского кружка, космополитического по духу, стали еще в 1914 году присяжный поверенный масон А.М. Никитин и его жена, писательница Е.Ф. Никитина. В 30-е годы субботники прекратились, чтобы возобновиться в «оттепель», но уже с другой целью. Никитина и «зубры» либеральной интеллигенции 20-х годов привлекали сюда молодежь, стремясь воспитать ее в духе космополитических идеалов.

Духовная и патриотическая цельность русского общества сознательно деформируется в пользу космополитической идеологии «малого народа». Начинает выходить из подполья и расширяться слой людей, у которых понятие русского патриотизма и величие Русского государства вызывали ненависть и активное неприятие. Постепенно формируются группы единомышленников, узнававших друг друга по общим символам. Хорошими в их понимании были те, кто любил Эренбурга, предпочитал иностранную литературу русской, увлекался фальшивой и деланной поэзией Евтушенко, Вознесенского, Рождественского. Плохими и отсталыми – кто восхищался Шолоховым и другими русскими писателями, считал себя патриотом, любил поэзию Есенина.

Еврейские литераторы, вроде того же Эренбурга, не стесняются выступать с нападками на русских писателей, привычно обвиняя их в антисемитизме. Их неудовольствие вызывают даже А.Т. Твардовский и А.И. Солженицын, которых они обвиняют во враждебности интеллигенции, имея в виду только интеллигенцию «малого народа».1679

Интеллигенция «малого народа» создает себе особый иллюзорный мир ориентированный на Запад. Духовным ценностям русской культуры, продолжавшим существовать в произведениях русских писателей, художников, она предпочитает вымышленный мир (удивительно напоминающий западный), куда она пытается поселить и нашего современника, своеобразно трактуются модные произведения тех лет «Алые паруса» и «Человек-амфибия». Проводится мысль, что все хорошее только за горизонтом, из нашей мрачной (русской) действительности можно уйти в прекрасный зарубежный мир, где «красивая жизнь», где «благородные дамы и господа» научат народ, как надо жить по-настоящему. Репертуар театров переполняют переводные зарубежные пьесы, которые с упоением и своеобразными акцентами и трактовками играют преимущественно еврейские актеры, смакующие бытовые подробности нездешнего мира.

Если в 20-30-е годы интеллигенция «малого народа» воспевала геноцид русских и восхищалась разрушением России, то после Сталина она по-прежнему привержена «героике» тех лет, но уже посматривает в сторону Запада и как бы духовно эмигрируют из России.

Именно на этой закваске возникает новая модификация идеологии «малого народа» – так называемое шестидесятничество. Движение это апеллировало к «золотой эре» советской власти, «двадцатым годам» и по своей сути было антирусским. Оно выступало не столько против советской системы, сколько против ценностей Русской цивилизации и Русского государства, частично возрожденных при Сталине.

Ортодоксальный большевизм и его новая модификация «шестидесятничество» были ветвями одного антирусского дерева. И тех, и других объединила общая ненависть к исторической России. Недаром в 60-е годы большевистский журнал «Октябрь» и орган либеральных шестидесятников «Новый мир» совместно ополчились на журнал «Молодая гвардия», робко отстаивавший русские национальные интересы.

Как в свое время советская интеллигенция 20-х годов призывала народ отречься от своего прошлого, порвать со своими темными предками, интеллигенция 60-х годов призывает отречься от сталинского прошлого, заклеймить своих отцов. Даже лучшие представители советской интеллигенции, такие, как К. Чуковский, не стеснялись заявлять об этом. В частности, в разговоре с редактором «Литературной газеты» он высказался так: «Я старый интеллигент, не могу сочувствовать тому, что происходит сейчас в литературе. Я радуюсь тому, что “дети” ненавидят “отцов”».1680 Волна огульного отрицания эпохи Сталина почти повально охватила советскую интеллигенцию, еще раз, таким образом. проявившую свой антирусский характер.

Ядром интеллигенции «малого народа» по-прежнему оставалось еврейство. Пользуясь поддержкой сверху, еврейские деятели открыто выступают против любых проявлений коренной русской культуры, настаивают на участии евреев в любом русском органе печати.

В конце августа 1956 года русский художник В.А. Серов напечатал в «Правде» статью, где пытался защищать национальные корни русского искусства. В ответ на его статью восстала вся еврейская публицистика, привычно обвиняя художника в черносотенстве и антисемитизме.

Обострение национальной борьбы среди интеллигенции в 1962 году привело к реорганизации газеты «Литература и жизнь» и созданию на ее основе газеты «Литературная Россия», что вызвало приступ откровенной злобы со стороны космополитических сил. В. Шкловский, С. Образцов, С. Щипачев демонстрировали свой протест против довольно робкой попытки русских писателей создать умеренный национальный орган, требуя ввести туда целую группу евреев, в частности, воинствующего еврейского националиста 3. Паперного. Образцов, например, нагло заявил на совещании, что не будет сотрудничать с новой газетой, пока в ее редакции состоит писатель Г.М. Марков, обвинив его и многих других русских писателей в антисемитизме, угрожая им физической расправой.1681

В 60-х годах в московской организации Союза писателей 65% составляли евреи, кроме того, у многих русских писателей были жены еврейки.1682 Один из старейших русских поэтов той поры Иван Молчанов, когда литераторы «малого народа» исключили его из Союза писателей, дал по адресу К. Симонова такую телеграмму:

Примерно такое же положение было в творческих Союзах художников, архитекторов, композиторов. Далекие от национальных интересов Русского народа, деятели этих Союзов стремились разрушить национальную самобытность России, административно, насильственно вытесняя ее космополитическими «идеалами».

В этом вытеснении русской культуры невежество и малограмотность руководителей и чиновников хрущевского режима шло рука об руку с представителями интеллигенции «малого народа», поддерживавшими все антирусские начинания того времени.

Как писал кончивший жизнь самоубийством в атмосфере травли и преследований со стороны интеллигенции «малого народа» А.А. Фадеев1684:

«Искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии „…“ Литература – это святая святых – отдана на растерзание бюрократам и самым отсталым элементам народа, из самых „высоких“ трибун – таких, как Московская конференция или XX партсъезд – раздался новый лозунг „Ату ее!“ Тот путь, которым собираются „исправить“ положение, вызывает возмущение: собрана группа невежд, за исключением немногих честных людей, находящихся в состоянии такой же затравленности и потому не могущих сказать правду „…“ Литература отдана во власть людей неталантливых, мелких, злопамятных. Единицы тех, кто сохранил в душе священный огонь, находятся в положении париев и – по возрасту своему – скоро умрут. И нет никакого уже стимула в душе, чтобы творить».

Ярким примером войны против русской культуры, которую вели совместно хрущевский режим и интеллигенция «малого народа», стала варварская реконструкция великого русского города Москвы. План реконструкции был разработан еще Кагановичем в 1935 году. Новый этап этого плана предусматривал снос только в центре города сотен памятников русского зодчества и построение на их местах уродливых модернистских коробок.

Против варварской акции выступила группа русских архитекторов, художников, писателей, заявивших, что новое строительство не должно противопоставляться памятникам русского зодчества, а гармонично увязываться с ними. Предлагалось не «утюжить» холмистый рельеф Москвы, а вписывать новые постройки в московский пейзаж, так чтобы они только подчеркивали древность, самобытность и неповторимый характер лица русской столицы.

У архитекторов-космополитов и поддерживавших их деятелей культуры «малого народа» – вроде академика Поспелова (Фогельсона) отпор русских патриотов вызвал взрыв ненависти. Новый вариант проекта еще более усиливал варварские, антирусские подходы к реконструкции Москвы.

Как отмечал доктор архитектуры П. Ревякин, «здесь у проектировщиков была своя теория: новое должно вытеснять старое. Это догматическое положение они (космополитические архитекторы – О.П.) распространяют, не задумываясь, даже на памятники архитектуры. В силу этой „теории“ некоторые наши градостроители стремятся запроектировать свое сооружение именно так, чтобы оно либо превосходило своими размерами памятник архитектуры и подавляло его, либо шло вразрез с его архитектурным решением… Подобные методы проектирования приводят к тому, что целые районы старого города обречены на пестрое, неорганизованное и архитектурно-случайное нагромождение зданий».

Защитники сохранения национальной самобытности Москвы предлагали следующее: «Центр Москвы должен быть сохранен, его нужно оставить как заповедник, в котором будут сосредоточены памятники нашей культуры с древних времен и до наших дней. В кольце „А“ следует установить особый режим строительства, эксплуатации зданий и территорий, ибо каждый метр этой земли имеет историческую ценность… Нельзя допустить, чтобы здесь возводились дома более четырех-пяти этажей».

Зачем сосредотачивать именно в центре гигантский поток машин? Не проще ли перенести ряд учреждений и министерств из центра, рассредоточив таким образом потоки движения? А центр вместе с ансамблем Кремля должен стать архитектурным заповедником. Это имеет важнейшее не только художественно-эстетическое, но и политическое значение.

Реакция, которая последовала за предложениями русских патриотов, показала, насколько были велики антирусские силы в архитектуре и каких высоких покровителей они имели.

11 мая 1962 года в «Правде» появилось большое письмо в духе 20-х годов, в котором сторонники сохранения самобытного лица Москвы обвинялись «в вопиющей безответственности, профессиональном невежестве и злопыхательстве». Их взгляды объявлялись «давно отброшенной, политически несостоятельной идеей о консервации исторически сложившейся части Москвы как музейного города, о подчинении всей жизни нашей столицы традициям старины».

Архитекторы-космополиты демонстративно противопоставляли старое и новое, демагогически провозглашая, что «мы не можем предпочесть прошлое Москвы ее настоящему и будущему». Разгромное письмо подписали руководители Союза архитекторов и разных строительных организаций, возглавляемых преимущественно евреями.

Как и в 20-е годы, Москва подвергается чудовищному погрому. Взрывается ряд ценных архитектурных построек в Кремле, сносятся церковь Благовещенья, что на Бережках, 1697 год (на Ростовской набережной), Тихвинская церковь в Дорогомилове, 1746 года (около Киевского вокзала), Преображенская церковь XVIII века (на Преображенской площади), церковь Иоакима и Анны XVII-XVIII веков (на ул.Б. Якиманка) и Николая Чудотворца в Ямах XVII-XVIII веков; исчезают с лица земли Собачья площадка, дом Хомякова (где в 1920-е годы находился музей 40-х годов XIX века), десятки старинных московских домов и особняков.

Вместо разрушенных самобытных старинных московских построек возводятся безликие, однообразные коробки, спроектированные архитекторами-космополитами Посохиным, Макаревичем, Иоафаном, Гельфрейхом и т.п. Ни одна столица мира не знала такого варварства в отношении к бесценным памятникам национального зодчества, которое в Москве осуществляют «творцы» вроде Посохина. Этот архитектор-космополит, «подаривший» Москве унылое, стеклянное здание Дворца съездов в Кремле, при осуществлении своего плана застройки Арбата (Калининского проспекта) с какой-то патологической яростью настаивал на сносе русской церкви XVII века на Поварской улице. К счастью, русские патриоты в буквальном смысле слова легли под бульдозер, но не позволили уничтожить святыню.

Бульдозер идеологии «малого народа» стремился снести все, что не соответствовало космополитическому взгляду на жизнь и отражало духовные особенности Русского народа.

Несмотря на культурные погромы и неблагоприятные условия для русского национального творчества, оно продолжало существовать в трудах истинных русских писателей.

Патриотические мотивы поведения русского человека на войне отражаются в лучших произведениях этого времени: книгах М. Шолохова «Судьба человека» и «Последние залпы» и «Тишина» Ю. Бондарева, «Живые и мертвые» К. Симонова. Вехой в понимании русской крестьянской жизни стали «Районные будни» В. Овечкина. Весьма знаменательно – они начали печататься еще при жизни Сталина, отражая тот сдвиг в общественном сознании, который требовал изменения отношения к крестьянству.

Именно в этот период, несмотря на злобное противодействие космополитов в условиях жесткого раскрестьянивания, внутренним духовным, даже демонстративным протестом рождается новая, глубоко народная русская литература, корнями связанная с деревней, с крестьянством.

Создаются (хотя некоторые публикуются позднее) такие выдающиеся произведения русской литературы, как «Дело было в Пенькове» С. Антонова, «Линяги» С. Крутилина, «Пряслины» Ф. Абрамова, «Деньги для Марии» В. Распутина, «Привычное дело» В. Белова, «Горькие травы» П. Проскурина, а также произведения В. Астафьева, Е. Носова, В. Шукшина. Эти писатели рисуют замечательные по своей цельности и духовному богатству образы русских людей на селе. Многие из них становятся как бы певцами уходящей, но по-прежнему духовно великой крестьянской Руси.

В русле этой русской народной литературы появляются рассказы А.И. Солженицына. Особенно хорошо написан рассказ «Матренин двор». Простая русская женщина Матрена Васильевна выражает самые характерные черты коренных русских людей: трудолюбие, добротолюбие, нестяжательство – те самые черты, которые так нещадно и жестоко эксплуатировали большевики. Матрена любила самозабвенно работать, так работать, «чтобы звуку не было, только ой-ой-ойиньки, вот обед подкатил, вот вечер подступил». Как и для всех коренных русских крестьян работа для нее была смыслом жизни, «верным средством вернуть себе доброе расположение духа». Матрена «не гналась за обзаводом… Не выбивалась, чтобы купить вещи и потом беречь их больше своей жизни. Не гналась за нарядами. За одеждой, приукрашивающей уродов и злодеев». Именно на таких людях, заключал автор, стояло и стоит наше село, наш город и вся земля наша.

Народная русская литература была принята космополитами в штыки. Лучшие ее произведения с большим трудом попадали в печать. Московские журналы отвергали «Районные будни» В. Овечкина, повесть В. Белова «Привычное дело» (и только позднее она была опубликована в журнале «Север»), не давали ходу первому роману Ф. Абрамова «Братья и сестры», а когда он вышел, всячески травили, как и за предыдущие «Пути – перепутья», «Вокруг да около». Сколько страданий испытал Шукшин с одной только «Калиной красной». А Яшина травили за его рассказ «Рычаги» и очерк «Вологодская свадьба».1685

И коммунистические идеологи, и критики «малого народа» смыкались в единый фронт, не давая развиваться корневой русской литературе.

На Втором съезде писателей интеллигенция «малого народа» организовала выступление против М. Шолохова. Руководил действом сам член Политбюро Суслов. Этот партийный функционер перед съездом позвонил Ф. Гладкову и сказал: «Вы должны дать Шолохову отпор». Гладков выступил, страшно волнуясь. На следующее утро ему позвонили: «Вашим выступлением вполне удовлетворены, вы должны провести последнее заседание».1686 На этом последнем заседании Гладков снова выступил против Шолохова. Письма, которые стали поступать Гладкову, не оставляли сомнения, что большинство писателей поняло антирусский характер выступления Гладкова.

Острое неприятие коренной русской литературы в стане «малого народа» выразилось в злых нападках на рассказ А. Солженицына «Матренин двор». Больше всего наследников комиссаров раздражал образ самой Матрены. Антирусская еврейская публицистка Л. Иванова заявляла: «Не такие „праведницы“ восстанавливали колхозы и теперь работают, чтобы сделать их передовыми. Жизнь преобразуют сильные и активные люди, воодушевленные высокими гражданскими идеалами».1687 А по мнению другого еврейского критика Г. Бровмана, не следует изображать таких людей, как Матрена, с ее «костным страдальческим праведничеством», так как не они «составляют действительную моральную опору и села, и города, и всего нашего советского мира».1688

Самыми шумными кумирами «малого народа» в хрущевский период были несколько еврейских литераторов и один еврейский скульптор. Имена И. Эренбурга, Е. Евтушенко (Гангнуса), Б. Окуджавы, А. Вознесенского, В. Аксенова, Э. Неизвестного подавались русским людям как самые выдающиеся явления современности. Благодаря бесстыдной саморекламе и наглому нахрапу, эти творчески бесцветные личности сумели завоевать доверие коммунистического руководства, сочиняя дежурные партийные стишки вроде этих:

Не обладая творческим талантом, эти деятели привлекали к себе внимание периодическими скандалами, которые сами организовывали вокруг своих имен.1689 Будучи обычными прислужниками космополитического режима, они создавали себе образ «гонимых».

На встрече Хрущева с творческой интеллигенцией в декабре 1962 года именно еврейские литераторы больше всего пресмыкались перед партийной верхушкой. Тот же Евтушенко в своей речи, в частности, сказал: «Вся наша жизнь – борьба, и, если мы забудем, что должны бороться неустанно, каждодневно за окончательную победу идей ленинизма, выстраданных нашим народом (по-видимому, он имел в виду народ, к которому принадлежали еврейские большевики – О.П.), мы совершим предательство по отношению к народу».

«Бой за Советскую власть, – патетически восклицал этот еврейский поэт, – бой за Советскую власть продолжается! Я как никогда понимаю, что мы отвечаем за завоевания революции, за каждую ниточку знамени нашей революции. И на наших плечах сегодня как никогда лежит большая ответственность перед ленинскими идеями, перед завоеваниями революции, как никогда!»

В таком же духе обращались к Хрущеву В. Аксенов и Э. Неизвестный. Прохиндеи благодарили КПСС за заботу о них, восхваляли марксистко-ленинскую философию, твердили о верности идеям XX и XXII съездов партии. При всем удивительном пресмыкательстве этих деятелей «малого народа» перед Хрущевым, в одном они безусловно были искренни – в стремлении сохранить «завоевания нашей революции», имея в виду главный ее результат – господство над Русским народом еврейских большевиков.

Русские писатели презирали подобных деятелей и избегали их. А. Твардовский, например, не считал Евтушенко настоящим поэтом, а видел в нем только фигляра, который вечно чувствует себя под прожектором.1690 Эта точная оценка «творчества» Евтушенко разделялась многими. Подобным образом русские писатели оценивали и В. Аксенова. Чивилихин записывает в своем дневнике в 1963 году, какое отталкивающее впечатление производил этот еврейский литератор. «Эти фаты (имея в виду Аксенова), – записывает в дневнике Чивилихин, узаконили в нашей литературе тип молодого литератора – фанфарона, всезнайку и трепача. Когда наступят другие времена? Что этим щеглам до народа, до его бед и проблем. Прочирикать, и ладно».

Пользуясь особым благоволением литераторов «малого народа», занимавших сильные позиции в Союзе писателей и Агитпропе ЦК КПСС, Аксенова в 1963 году направляют представлять молодой советский роман на Ленинградский симпозиум европейских писателей. На этом симпозиуме Аксенов (по словам Чивилихина) произнес «гимназическую» речь, в которой между прочим ввернул такую фразу: «Свою-то страну я знаю неплохо».1691

Ностальгические нотки по ушедшей эпохе 20 – начала 30-х годов олицетворялись у интеллигенции «малого народа» в понятии «Арбат».1692 певцом которого при хрущевском режиме стал сын видного еврейского большевика Б. Окуджава. «Ах, Арбат, мой Арбат, ты моя религия», – пел, бренча на гитаре, этот еврейский бард, тоскуя по временам, когда «малый народ» чувствовал себя полным господином великой страны.

Сын большевика декларировал:

Или:

Недаром примерно в это же время другой еврейский литератор Рыбаков писал роман «Дети Арбата» (опубликован в 1980-е годы), в котором также ностальгически описывал эпоху 20-х годов.

Особняком среди творческих деятелей «малого народа» стоял Б. Пастернак. Этот воистину выдающийся поэт стал козырной картой в нечистой игре, которую вели против Русского народа западные спецслужбы при поддержке еврейских диссидентов и эмигрантов.

В начале 1956 года Б. Пастернак тайным образом переправил в итальянское издательство рукопись своего романа «Доктор Живаго», который явно не принадлежал к лучшим образцам русской литературы. Например, известного литературоведа К. Чуковского роман Б. Пастернака сильно разочаровал. Роман этот, писал Чуковский, «не слишком понравился – есть отличные места, но в общем вяло, эгоцентрично, гораздо ниже его стихов».1693 Появление этого романа на Западе было использовано в целях антисоветской (и прежде всего антирусской) пропаганды. С помощью западных спецслужб организуются шумная кампания и массовая публикация книги в ряде стран. В течение 1957 года за рубежом вышло восемь изданий романа, а уже в 1958 году Шведская Академия наук присудила за него Нобелевскую премию. Сам писатель, казалось, с горечью понял, что шумиха, поднятая вокруг него, имела мало отношения к художественным достоинствам книги. «По истечении недели, писал Пастернак, – когда я увидел, какие размеры приобретает политическая кампания вокруг моего романа, и убедился, что это присуждение – шаг политический, теперь приведший к чудовищным последствиям, я по собственному побуждению, никем не принуждаемый, послал свой добровольный отказ».1694 Однако на самом деле Пастернак занял двуличную позицию. Утверждая о своей верности советской родине, он вместе с тем продолжал отправлять за границу материалы, которые способствовали дальнейшему усилению пропагандистской шумихи вокруг его имени. Подобная лукавая позиция взаимоотношений между писателем и властью с легкой руки Пастернака стала своего рода образцом для представителей советской интеллигенции. Убеждение в том, что только на Западе могут понять и оценить настоящий талант, широко распространяется, особенно среди интеллигенции «малого народа». Характерно настроение Пастернака:

«Жить мне в Советском Союзе невозможно, и я вижу только два выхода из создавшегося положения: покончить с собой или уехать в Англию, там я буду жить свободно, и меня оценят по достоинству и побеспокоятся обо мне».1695

Предыдущая главаОглавлениеСледующая глава