Русский парламентаризм
Для того чтобы перестать созывать соборы, которые на самом деле явились колыбелью новой династии, отец Петра Великого не был в состоянии вдохновиться ни одним из доводов, побудивших в эту же эпоху французских королей прекратить собрания Генеральных Штатов. По отношению к государю и его правительству московские парламентарии XVII в. подавали всегда пример полной лояльности. С другой стороны, благодаря тому, что примирение противоречий скрывалось в самой основе режима, частью которого являлись эти собрания, принцип божественной власти, воплощенной в личности царя, сам по себе не представлял никакого решительного препятствия такому вмешательству. Одною логикою вещей было сделано это дело. Соборы пережили царствование Алексея, но от первого, в 1548 году, до последнего, в 1693 году, число их созывов является неопределенным, и одно это доказывает, какое небольшое место они занимали в политической жизни страны. Документы как будто указывают на два собора во время Иоанна Грозного, один во время Василия Шуйского, десять во время Михаила и четыре во все долгое царствование его сына. Но эти цифры оспариваются.
Начиная с 1653 года, Алексей стал всячески воздерживаться от этого совещания с общественным мнением, просто потому, что не чувствовал в нем надобности. И отодвинутое таким образом на задний план, национальное представительство стушевалось без сопротивления или видимого сожаления, так как оно со своей стороны не чувствовало ровно никакого желания вернуть права, которыми всегда затруднялось воспользоваться, так как их природа, как и их применение, были лишены точного определения и даже юридического основания.
Обращаясь к народу при тяжелых обстоятельствах, московские цари признавали за ним безусловно частичную суверенность, но они боялись ее определить, и туманность идей, презрение к юридическим формам, являющаяся одною из характерных черт русского ума, позволяли им ограничиться на этот счет областью видимости, демонстраций и фикций, из которых не могло произойти никакое органическое и жизнеспособное учреждение.
Обычная в соборах процедура сама по себе свидетельствует об этом. Мы не видим там и следа разделения голосов, определяющих принятия решения. Они всегда считались единодушными, и это допускает возможность фиктивного вотирования. Согласие собрания считалось необходимым в известных случаях; как на западе, так и здесь в то время еще не существовало представления о «совещательном голосе». На деле от государя вполне зависело получить это согласие, когда и как ему захочется. А так как совещание теряло таким образом всякий интерес, представители такой призрачной власти, конечно, не интересовались ею.
Созывы обыкновенно производились в случае войны, когда нужны были люди и субсидии. Постепенно, то уменьшая, то уничтожая совершенно необходимость обращения к этой инстанции, – постоянная армия и установление правильного фиска повели к тому, что помощь ее оказалась совершенно бесполезной. А что касается массы народной, то она довольно легко утешилась в этой утрате своего представительства в советах государя, так как этот принцип, как это ни покажется странным, не был здесь никогда популярным.
Одна из народных песен, собранных Рыбниковым, указывает на это. Поляки просят у царя отдать им Смоленск и обещают дать в обмен Китай. Алексей советуется с собором. Говоря от имени бояр, «Астраханский царь» одобряет этот обмен, так как, по его словам, Смоленск польский город. «Эмир Бухарский» – говорит от имени купцов то же самое. Одни солдаты, в лице Даниила Милославского, протестуют. В ответ на это царь велит повесить одного из подавших особое мнение и обезглавить другого, после чего отдает храброму воину главное командование над своим войском.
Такова была идея, которую вкладывали избиратели этой страны в обязанность ими избранных представителей и в их способность принимать на себя бремя общих дел. Но можно ли вообще говорить здесь о каком-либо избирательном режиме? В 1651 году осудили одного воеводу за посылку на Собор двух представителей одного уезда, избранных им же самим. Но всегда ли так соблюдалось уважение к избирательным правам? На деле не существовало никакого закона о созыве и способе выборов, о функциях этих собраний и их компетенции. Правительство их созывало, когда это ему казалось нужным, и составляло их так, как ему нравилось. На Соборе 1648 года фигурировали представители знати и буржуазии, набранные в ста семнадцати уездах, но на Соборе 1642 года мы находим избранников лишь одной знати и притом только от сорока двух уездов. Иногда также представители того или другого класса, присутствовавшие в Москве в момент созыва, занимали исключительно место в собрании.
В шестнадцатом веке в Соборах заседали только избранные или представители слуг государственных. В 1613 году, под давлением момента, в соборе, призывавшем к власти новую династию и старавшемся сделаться с самого начала постоянным, были представлены все классы. Но вскоре потом, устранив от общественной жизни от 85 до 90 % сельского населения, закрепощение крестьян подорвало эту народную базу нарождающегося парламентаризма. Раздавленные в свою очередь все увеличивающимся деспотизмом государства, высшие классы не пытались ни развить в этой сфере какой-либо политический дух, ни добиться в ней какого-либо авторитета. Они были в состоянии лишь швырять шапками в ответ на предложения правительства, критикуя однако при этом часто и в довольно живой форме его мероприятия. Роль их представителей никогда не была, впрочем, точно обозначена, ни подчинена постоянной регламентации, переходя от голоса решающего к голосу чисто совещательному, смотря по тому, действовал ли Собор вместе с Думой или отдельно, а это зависело от обстоятельств, и еще чаще от доброй воли государя. Наконец даже монополизированный этими классами в их интересах избирательный принцип все же противоречил и беспокоил их инстинкт иерархического подчинения и этот институт не нашел таким образом нигде твердой точки опоры. Основанный на песке, он был осужден на исчезновение.
В самое же последнее время это учреждение получило более благоприятную оценку. После нового изучения этой проблемы я склонен остаться при мнении, первоначально мною высказанном, признавая однако некоторое участие одного, по крайней мере, из созванных Алексеем соборов в законодательной работе страны.
