Разгром Польши
В ноябре 1653 года царь официально сообщил о своих намерениях различным европейским дворам, с которыми он поддерживал более или менее постоянные сношения. Его жалобы против западных соседей были, как мы это знаем, не особенно серьезны. Так, в послании, отправленном со специальным курьером в Сен-Жермен, он жаловался, что поляки называли его отца Михаилом Филаретовичем, вместо того чтобы называть его Михаилом Михайловичем! Ответ заставил себя долго ждать. Известны связи, соединявшие в это время Польшу с Францией. Выйдя вторично замуж за Яна Казимира, вдова Владислава IV, Мария Гонзаго, сделала их еще более интимными. Мазарини между тем совсем не думал принять активного участия в объявленном конфликте и, после года молчания, уже в ноябре 1654 года, он разразился упреками, порицая по мотивам религиозным спор, возникший между двумя христианскими державами, и предложил им свое посредничество.
Бранденбургский курфюрст имел более настоятельные мотивы высказаться. Следя со страстным интересом за событиями в Украйне, он даже не отказался целиком от своих обязанностей вассала, и предложил различным германским принцам помочь его сюзерену. Но сам он не спешил подать им пример. Теперь он только удовольствовался декларацией о нейтралитете, но предложил себя в то же время посредником. На деле Польша осталась изолированной. Но владение Украйной не было, по-видимому, единственным козырем в начатой партии. Алексей был намерен довести борьбу до конца, и его усилия были направлены сначала на Литву, это оспариваемое наследие Гедемина и Витовта.
В феврале 1654 года в Вязьме была собрана многочисленная артиллерия; в мае туда прислали образ Грузинской Божией Матери с Афонской горы; на нее особенно рассчитывал благочестивый государь, и тотчас же после этого царь выступил в поход. С польской стороны вся граница почти была лишена защиты. Украйна все поглотила. Дорогобуж сдался без битвы. Невель и Белая едва сопротивлялись, и 23 сентября, после тяжелой осады, капитулировал в свою очередь Смоленск, а польский гарнизон, насчитывавший в своих рядах не более нескольких сот человек, сложил свои знамена к ногам победителя, как это сделала в 1634 году в том же месте побежденная армия Шеина.
В этот момент явился на помощь полякам союзник, на которого они никак не могли рассчитывать. В июле еще, по совету Никона, царица оставила столицу, убегая от приближавшейся чумы. Патриарх вскоре последовал за нею и искал убежища вместе с нею в Калязинском монастыре.
Для предохранения от чумы царя с его войсками были устроены сильные карантины по дорогам, ведущим к Смоленску. В Москве забивали наглухо ворота и окна Кремля; в домах, где уже появилась зараза, запирали их обитателей и повсюду жгли колдуний, подозревая их в том, что они «накликали смерть», тем более что несчастные признавались в своей вине. То были единственные известные в то время средства обеззараживания. Но их действие обнаружилось не раньше зимы, когда обычно распространение эпидемии останавливалось. Разрушение, произведенное чумою, было действительно ужасно в тех местах, где она свирепствовала. По собранным сведениям смертность от чумы колеблется между 85 % и 97 %.
Если не военная мощь Алексея, то воодушевление, которое он умел вложить в нее, не могло не ослабнуть под влиянием этого несчастия. Другой еще шанс явился у его противников. В июле 1654 года смерть Ислам-Гирея произвела в Крыму поворот в их пользу. Новый хан, Махмет-Гирей, ненавидел Хмельницкого. Он склонился к заключению союза против казаков и москвитян, и в январе 1655 года, когда гетман действовал в окрестностях Белой Церкви вместе с московским воеводою Шереметьевым, они были окружены под Ахматовым, и хотя спаслись благодаря обычной невыдержанности крымцев, но понесли большие потери.
Хмельницкий был этим совершенно обескуражен. Возвратившись в Чигирин, он не двинулся больше с места, парализуя скорее, чем поддерживая последующие действия московских войск, которым Алексей прислал подкрепление, и повел двусмысленные переговоры со шведами, трансильванцами и самими поляками.
Последним между тем судьба перестала уже улыбаться. Шведская королева, Христина, только что отказалась от трона в пользу своего двоюродного брата Карла Густава. Он был коронован под именем Карла X, и Ян Казимир нашел случай подходящим, чтобы предъявить хотя бы формально свои собственные права на шведский престол.
Новый король поспешил воспользоваться этим предлогом для осуществления давно намеченных агрессивных мер. Поссорившись еще в 1650 году с варшавским двором и убежав в Стокгольм, прежний доверенный Владислава IV, сделавшийся позже вице-канцлером, Радзеновский вмешался в это дело, заведя сношения с Ракочи и Хмельницким. Успехи Алексея усилили действие этих манипуляций, и в июле 1655 года шведский фельдмаршал Виттенберг двинулся из Померании в Великую Польшу.
Повинуясь советам изменника, провинциальная милиция, объединенная палатином Христофором Опалинским, капитулировала, открыв Карлу X, следовавшему за своим военачальником, дорогу в Варшаву и Краков. То был настоящий разгром. Вызванная из Украйны часть польской армии, находившаяся под начальством храброго Чарнецкого, не могла прикрыть обеих столиц и в сентябре почти вся Польша оказалась в руках новых победителей. В то же время Алексей, выступив в поход и не встретив никого на своем пути, занял вместе с Вильно, Ковно и Гродно всю северную Литву. Шведы явились туда в свою очередь под начальством Магнуса Делагарди. Вынужденный выбирать между обоими завоевателями, имея в распоряжении лишь пять тысяч солдат, великий генерал княжества, Янус Радзивилл, решил в пользу Карла X, подписав 18 августа в Кайданах договор о подчинении.
Ян Казимир сохранил на деле в этой части своих владений горсточку преданных ему людей, которые под командою витебского палатина, Павла Сапеги, осадили Радзивилла в Тыкоцине, где великий генерал, чуть не взятый в плен, умер от удара. Обе знаменитые фамилии, Сапеги и Радзивиллы, постоянно враждовали между собою. Но дела несчастного короля Польши не улучшились от этого. В то же время Лемберг был осажден москвитянами и казаками, причем Бутурлин явился туда в сопровождении Хмельницкого. Вся Красноруссия была таким образом потеряна для Польши, и трудно было догадаться, кто будет владеть ею. Потребовав от города вторую контрибуцию, гетман снялся с лагеря, заставив московского генерала сделать то же самое, заняв крайне двусмысленное положение. Он продолжал свои таинственные переговоры с Польшею и, при посредстве Выховского и Тетери, предложил лемберцам, если они не хотят отдаться в руки казакам, противостоять также москвитянам. Так по крайней мере поняли его осажденные, и это было тем более правдоподобно, что в тот же момент в Белоруссии казацкий полковник Иван Нечай и другие украинские начальники действовали по приказу Хмельницкого, доходя даже до изгнания царских войск из занятых ими городов.
Такой образ действий угрожал распространиться на всю Украйну, а вмешательство шведов в дела Литвы расстраивали также планы Алексея. Тогда он довольно неловко пустил в ход дипломатию, которая явилась для Польши, в том отчаянном положении, в котором она находилась, якорем неожиданного спасения.
