Наука и традиция
К середине семнадцатого века, в то время когда патриархом был Иосиф, суровый и упорный консерватор, реформаторское движение сконцентрировалось в кружке, вдохновителями которого были украинские монахи, вызванные в Москву Ртищевым. Поставленные вместе с самым ученым из них, Епифанием Славеницким, исправлять священные книги, они привлекли на свою сторону царского духовника Степана Бонифатьева, протопопа Казанского собора, Ивана Неронова, а также будущего патриарха и творца великой реформы, Никона и одного из будущих руководителей раскола, попа Аввакума. Алексей увлекался тоже этим течением. Здесь вырабатывалась реформа, но ввиду различия идей и чувств, которое вскоре обнаружилось между членами группы, невозможно предположить, чтобы общая концепция могла существовать в ее инкубационном периоде.
Сначала все они были согласны видеть в Востоке неоспоримый источник великих истин, как и соответствующих им учений. И на деле Москва получила из этого резервуара все верования и все обряды, и продолжала еще черпать из него в то время. К несчастью, греческий канон не был ни неизменным, ни однообразным и, благодаря этому, постоянно возникали затруднения в его применении. В одном вопросе следовали по изолированному пути, в другом – отстали от общей эволюции восточных коммун. И там, и здесь, например, повторение аллилуйи приняло две формы: двойную или тройную, смотря по желанию, но вторая предпочиталась греками. Напротив, принятый последними трехперстный знак креста продолжали в московской обрядности быть двуперстным. И тот и другой знак были греческого происхождения, но об этом не задумывались. В принятых в древности обрядах время совершенно изгладило их происхождение. Они считались национальными.
Ценою некоторых взаимных жертв и определенных уступок, Епифаний Славеницкий с товарищами думал установить желанное единство между обеими церквами. Тщетная надежда! Плод их трудов, посланный на Афонскую гору для проведения в жизнь среди находившихся там многочисленных монахов – славян, встретил среди них строгое осуждение. Предложенные исправления признаны были неприемлемыми на соборе, собранном в святом месте, и книги, вышедшие из московской типографии вместе с этими указаниями, были осуждены и подверглись уничтожению.
Сразу произошел раскол в этой компании, душою которой были украинские монахи. Никон примирился, Бонифатьев и Неронов еще колебались, а Аввакум в негодовании разразился протестами. Греческая наука этим действительно доказала свою крайнюю гордость, национальная традиция заслуживала совершенно другого отношения. Слишком мало образованные лица, принимавшие участие в этом споре, едва были в состоянии его поддерживать на археологической почве, где они ничего не понимали. Путем сильных аргументов они перенесли этот спор на почву догмы, понимая под ней то, во что верили и что исполняли на практике. Не углубляясь в смысл слов и не объясняя символическое значение ритуала, не находя даже большой ценности ни в том, ни в другом, они видели в них лишь собирателей божественной благодати, которых нельзя коснуться, не совершив преступлении против Св. Духа.
Когда спор разгорался, партии протестантов одержала в нем верх. Иосиф только что умер (1652 г.), полураспавшаяся группа назначила ему Бонифатьева в преемники против Никона, который успел заранее завербовать себе избирателей. Так как Алексей не хотел отказаться от своего выбора, то Бонифатьев и Неронов соединились в последний момент, надеясь еще сохранить за собою руководство реформаторским движением, в котором новый патриарх, заваленный другими работами, должен был играть довольно жалкую роль. Они настаивали на реформе, но по-своему. Это значило совсем не считаться с властным характером и темпераментом принятого ими нового главы.
Никон начал с того, что отставил своих друзей от исправления книг. Для того чтобы спорить с греками по поводу греческих текстов, ни у Бонифатьева, ни у Неронова, заметил он справедливо, нет самого необходимого: ни тот, ни другой не знают ни слова на языке св. Златоуста. Новый патриарх вызвал для этого из Соловок грека Арсения. В Новгороде, как мы это знаем, Никон уже установил унисонное пение, употреблявшееся на востоке, и ввел в ритуал различные видоизменения, указанные в 1649 году Паисием. Он занялся, не без некоторой жестокости и крайности, обобщением и распространением этих принципов. Его натура мало была приспособлена к тому, чтобы останавливаться на полумерах. Все в божественной службе должно было отныне стать греческим, начиная с формы и ритма церемоний и вплоть до состава священнослужителей. Амвоны и посохи, рясы и головные уборы, архитектура и иконы, – ничто не ускользнуло от нового порядка.
Одна надежда оставалась у прежних сотрудников патриарха, пораженных таким революционным актом. Они очень надеялись на результат миссии, порученной в 1649 году игумену Епифаньевского монастыря, Суханову. Этот монах получил приказ последовать за Паисием на Восток и проверить там его указания. Ярко выраженный тип старого московского ученого, он являлся сторонником национальной традиции. Вернувшись оттуда в 1653 году, он не обманул возложенных на него надежд. Изложенные в двух сочинениях, его путевые впечатления произвели страшный шум, и они были не в пользу восточной церкви. Не считаясь, быть может, в достаточной степени с теми затруднениями, среди которых она влачила свое существование, автор видел в ее религиозной жизни лишь упадок и испорченность. Он доставил противникам реформы сильные аргументы, и оттуда должны были черпать обильный материал первые раскольники.
Никон тем не менее не был сбит с позиции. У московских писателей этой эпохи мысль никогда не была настолько точно выражена, чтобы она не могла подвергнуться самым разнообразным толкованиям. Патриарх нашел или полагал, будто бы нашел, в рапортах Суханова совершенно противоположное тому, что открыли в них противники реформы и, отправив их автора на Афонскую гору, поручил ему собрать документы, которые могли бы послужить к торжеству греческой доктрины.
Сделавшись таким образом против собственной воли сотрудником в работе, которую он сам отвергал, путешественник привез в 1655 году пятьсот рукописей, из которых одной приписывали более тысячи лет существования, причем вся эта коллекция приняла характер грозного боевого арсенала против разрозненных националистов и сторонников традиции. На деле, для разгоревшейся борьбы греческая доктрина не получила здесь никакого серьезного подкрепления, так как она не одна была представлена в этом багаже. Представленная Гомером, Софоклом, Демосфеном, Феокритом, в привезенном багаже имелась в большом количестве языческая литература, и таким образом это был скорее классический эллинизм, который проник с триумфом в старую Москву. Никто однако не подумал составить инвентарь, который мог бы учесть эти богатства. Как это всегда бывает при спорах такого рода, за спором осмысленным и аргументированным последовал слепой взрыв страстей, и таким образом видоизмененная борьба приняла решительный оборот.
