История в историях

ЕДИНОДУШИЕ

Вызывает удивление тот факт, что февральская буржуазно-демократическая революция свершилась без острых конфликтов. Произошло нечто редко случающееся в истории: верховная власть пала как бы сама собой, без государственного переворота, под гул огромных митингов, демонстраций и под редкие выстрелы.

Вряд ли можно сомневаться, что это свидетельствовало о необычайной слабости и малой популярности царской власти.

Можно объяснять это тем, что успешно действовали агитаторы-революционеры. Но ведь и официальная пропаганда не дремала, не молчали и ярые приверженцы царя – черносотенцы.

Правда, контрреволюционная деятельность последних осуществлялась не столь решительно, без того масштабного террора, который культивировали некоторые революционные партии. Согласно исследованию современного историка С.А. Степанова: «В ходе первой русской революции (1905-1907 гг. – Авт.) только эсеры, эсдеки (социал-демократы) и анархисты убили более 5 тысяч правительственных служащих».

Но все эти убийства вовсе не увеличивали популярности террористов среди населения. Скорее – наоборот, вызывали настороженность, опаску, неприязнь, возмущение.

Была ли камнем преткновения война, малопопулярная в народе? Тоже – вряд ли. Хотя пропаганда военных действий велась значительно менее убедительно, чем агитация пацифистов. Вот, к примеру, что писал Федор Сологуб:

Понятно, что «мы» в данном случае вовсе не отражает мнение русского народа, который о войне, тем более захватнической, не мечтал. Ему не нужно было, чтобы российские дали – и без того неоглядные – стали еще шире.

Николай Гумилев постарался придать войне религиозный оттенок, как будто речь шла об отстаивании христианских святынь:

И хотя сам поэт был на фронте и проявил мужество, ничего величавого там не обнаружил… Нет, не совсем так. В «Записках кавалериста» он высказался: «Дивное зрелище – наступление нашей пехоты». И описал это наступление, которое видел издали с вершины холма: «Действительно, по слову поэта, нас призвали всеблагие, как собеседников на пир, и мы были зрителями их высоких зрелищ».

Ему даже было как-то невдомек, что происходило смертельное сражение, а не театральное зрелище; что здесь убивали и калечили людей не понарошку. Приведя рассказ одного бывалого унтер-офицера, Гумилев сделал вывод: «Было бы дико видеть этого человека за плугом или у рычага заводской машины. Есть люди, рожденные только для войны…» Быть может, такие люди и есть, но они вряд ли неспособны к мирному труду. Несравненно больше тех, кто значительно лучше чувствует себя у плуга или у станка, чем в шинели с винтовкой или за пулеметом. Тем более что у них есть семьи, о которых надо заботиться.

Так проявляется чрезвычайно резкое разделение на тех, для кого война – захватывающее зрелище или профессиональное занятие, и на тех, кому она – горе и беда, которую можно терпеть, если знаешь, за что постоянно рискуешь своей жизнью.

Когда прошла по войскам весть, что царь отрекся от престола, а затем произошла революция, солдаты-фронтовики в большинстве своем пожелали вернуться домой, ибо ожидался передел земли. Недаром в Государственную Думу от крестьян проходили преимущественно эсеры с их лозунгом – «Земля – крестьянам!»

Учтем вдобавок, что по существу теряла смысл присяга, а среди солдат работали агитаторы-пацифисты. Это деморализовало армию, хотя Временное правительство приказывало вести войну до победы.

Все это способствовало смуте в войсках, постоянным митингам. Но самым важным фактором полного духовного разлада в вооруженных силах стал пресловутый приказ № 1, опубликованный 2 (15) марта 1917 года от имени Центрального исполнительного комитета Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Приказ был адресован конкретно Петроградскому гарнизону, хотя оказался распространенным по всей армии. Он вводил «демократические» порядки в войсках – типа самоуправления; нижние чины получали даже больше прав, чем офицеры.

Это был сильнейший удар по армейским порядкам, после чего многие части стали небоеспособны: многие офицеры избивались и расстреливались взбунтовавшимися солдатами. В мае, став военным министром, Керенский издал «Приказ по армии и флоту», который вновь был направлен на «демократизацию» армейских порядков. Эти два приказа нанесли более мощный удар по российской армии, чем агитация большевиков.

Впрочем, мы несколько опередили события. Ведь волнения среди солдат начались раньше, еще до отречения Николая II. Волнения, начавшиеся в Петрограде во второй половине февраля, правительство попыталось подавить силой. Полиция и войска открывали огонь по демонстрантам. Но в конце февраля некоторые части стали переходить на сторону восставших. Теперь уже речь шла не об ограничении, а о свержении самодержавия. В общей смуте ясно обозначилась цель. Значит, действительно свершалась революция.

Отречение Николая II

Как известно, вынужденное отречение Николая II было не абсолютным, упраздняющим самодержавие, а в пользу брата, великого князя Михаила Александровича. Обратим внимание на начало акта отречения: «Божьей милостью Мы, Николай II, император всероссийский, царь Польский…» Здесь показательна ссылка на милость Божью. Понятно, что такова форма. Но насколько расходится она с сутью ситуации. Получается, что государь лишился этой милости или пренебрег ею.

По всей вероятности, мало кто в те бурные дни обратил внимание на эту несуразицу. Получалось, что отрекается царь не только от власти, но и от сопряженной с ней Божьей милости. Так что в призыве «За Бога, царя и Отечество» оставался теперь только последний элемент этой триады.

После того как великий князь Михаил не принял корону, участь самодержавия была окончательно решена. Казалось бы, в таком случае, когда рухнули многовековые устои государственности в России, должна была начаться невиданная смута, полное смятение умов и кровопролитные столкновения враждующих сторонников самых разных партий.

Действительно, начавшийся период более всего напоминал анархию: сильной централизованной власти уже не было (да и царская в конце концов сделалась слишком слабой), а было, можно сказать, ослабленное двоевластие Временного правительства и Совета рабочих и солдатских депутатов. В этой ситуации местные выборные органы власти обретали решающее знач ение.

Приказ № 1, подписанный Соколовым, Нехамкесом и Скобелевым, по какой-то причине (нет ли тут «германского следа»?) получил значительно более широкое распространение и оказал свое негативное влияние и на действующую армию. Ослабевшие государственные скрепы грозили полным развалом всей России.

Вот как рассуждал на этот счет в марте 1917-го проницательный политик, посол Франции в России Морис Палеолог: «Французская Революция начала с объявления Республики единой и неделимой. Этому принципу принесены были в жертву тысячи голов, и французское единство было спасено. Русская Революция берет лозунг Россия разъединенная и раздробленная… (имеется в виду, по-видимому, реальная ситуация, а не конкретный лозунг, который тогда вряд ли провозглашался. – Авт.) Анархическая пропаганда заразила уже большую часть фронта.

Со всех сторон мне сообщают о сценах возмущения, об убийстве офицеров, о коллективном дезертирстве. Даже на передовой линии фронта группы солдат покидают свои части, чтобы отправиться посмотреть, что происходит в Петрограде или в их деревнях».

Морис Палеолог вел, можно сказать, хронику тогдашней русской смуты, в то же время стараясь осмыслить ее особенности. Полезно ознакомиться с его мнением на этот счет:

«1. Радикальное различие психологии революционера латинского или саксонского от революционера-славянина. У первого воображение логическое и конструктивное: он разрушает, чтобы воздвигнуть новое здание, все части которого он предусмотрел и обдумал. У второго оно исключительно разрушительное и беспорядочное: его мечта – воплощенная неопределенность.

2. Восемь десятых населения России не умеют ни читать, ни писать, что делает публику собраний и митингов тем более чувствительной к престижу слова, тем более покорной влиянию вожаков.

3. Болезнь воли распространилась в России эпидемически; вся русская литература доказывает это. Русские неспособны к упорному усилию. Война 1812 года была сравнительно непродолжительна. Нынешняя война своей продолжительностью и жестокостью превосходит выносливость национального темперамента.

4. Анархия с неразлучной с ней фантазией, ленью, нерешительностью – наслаждение для русского. С другой стороны, она доставляет ему предлог к бесчисленным публичным манифестациям, в которых он удовлетворяет свою любовь к зрелищам и к возбуждению, свой живой инстинкт поэзии и красоты.

5. Наконец, огромное протяжение страны делает из каждой губернии центр сепаратизма и из каждого города очаг анархии; слабый авторитет, какой еще остается у Временного правительства, совершенно этим парализуется».

В этих мыслях, пожалуй, есть доля истины. Русские, возможно, более эмоциональны, чем рассудительны, в отличие от обывателей Запада, более мечтательны, идеалистичны, а также склонны к анархии. Однако несмотря на это, как показал дальнейший исторический процесс, граждане СССР оказались способны к упорнейшему труду и к достижению победы в тяжелейшей и затяжной войне.

Совершенно справедливо Палеолог опасался того, что распространение анархии приведет к распаду страны. «Что Россия обречена на федерализм, – писал он, – это вероятно. Она предназначена к этому беспредельностью своей территории, разнообразием населяющих ее рас, возрастающей сложностью ее интересов».

Так почему же держава не распалась? Почему безудержная анархия, отчасти узаконенная свыше, не привела к катастрофическим последствиям?

И каким образом удавалось сохранить порядок в огромных массах демонстрантов, которые периодически шествовали по улицам, останавливаясь для стихийных митингов? Сам Палеолог описал одно такое шествие – похороны жертв революции, состоявшиеся в конце марта (5 апреля по старому стилю):

«Сегодня с утра огромные, нескончаемые шествия с военными оркестрами во главе, пестря черными знаменами, извивались п о городу, собрав по больницам д вести деся ть гробов, предназначенных для революционного апофеоза. По самому умеренному расчету, число манифестантов превышает девятьсот тысяч. А между тем ни в одном пункте по дороге не было беспорядка или опоздания. Все процессии соблюдали при своем образовании, в пути, при остановках, в своих песнях идеальный порядок. Несмотря на холодный ветер, я хотел видеть, как они будут проходить по Марсову полю. Под небом, закрытым снегом и разрываемым порывами ветра, эти бесчисленные толпы, которые медленно двигаются, эскортируя красные гробы, представляют зрелище необыкновенно величественное».

И ведь это не блестяще организованный парад специально обученных войсковых частей, которые автоматически подчиняются своим командирам. Это – шествие стихийных толп народа, включая множество солдат, получивших самоуправление. Полное торжество анархии и в то же время – порядка!

Странно, что об этом не подумал Морис Палеолог. Поэтому он не мог себе представить, что революция в России может завершиться созданием великой державы. Напротив, по его словам: «Русская революция по существу анархична и разрушительна. Предоставленная самой себе, она может привести лишь к ужасной демагогии черни и солдатчины, к разрыву всех национальных связей, к полному развалу России. При необузданности, свойственной русскому характеру, она скоро дойдет до крайности: она неизбежно погибнет среди опустошения и варварства, ужаса и хаоса…»

Через месяц, наблюдая происходящее в России, Палеолог записывает: «Анархия поднимается и разливается с неукротимой силой прилива в равноденствие…

Полиции, бывшей главной, если не единственной, скрепой этой огромной страны, нигде больше нет…»

Что же творится в Петербурге в то время, когда полностью отсутствует эта самая «скрепа»? Вот свидетельство самого французского посла, наблюдавшего первомайскую манифестацию:

«С утра по всем мостам, по всем улицам стекаются к центру шествия рабочих, солдат, мужиков, женщин, детей; впереди высоко развеваются красные знамена, с большим трудом борющиеся с ветром.

Порядок идеальный. Длинные извилистые вереницы двигаются вперед, останавливаются, отступают назад, маневрируют так же послушно, как толпа статистов на сцене… Огромная площадь похожа на человеческий океан, и движения толпы напоминают движение зыби…»

Приходит на память трагедия на Ходынском поле в Москве во время коронации Николая II. Катастрофа произошла несмотря на то, что порядок тогда поддерживала полиция. Теперь же полиции не было вовсе, а порядок поддерживался идеальный. Как тут не вспомнить тезис: «Анархия – мать порядка!» Хочется задать вопрос: а кто же тогда отец? И ответ: самоконтроль при единодушии.

В этой петербургской разношерстной толпе людей сплотило ощущение себя свободными. Казалось бы, если так, то все дозволено! Да, конечно. Но это еще не означает, будто люди в таком случае должны непременно превратиться в скотов, в тупое злобное стадо.

Морис Палеолог наблюдал вблизи поведение этой толпы: «Ораторы следуют без конца один за другим, все люди из народа: в рабочем пиджаке, в солдатской шинели, в крестьянском тулупе, в поповской рясе, в еврейском сюртуке. Они говорят без конца, с крупными жестами. Вокруг них напряженное внимание; ни одного перерыва, все слушают, неподвижно уставив глаза, напрягая слух, эти наивные, серьезные, смутные, пылкие, полные иллюзии и грез слова, которые веками прозябали в темной душе русского народа. Большинство речей касаются социальных реформ и раздела земли…»

Похороны жертв февральской революции

Все тут очень реалистично. Вот только следовало бы сказать о СВЕТЛОЙ русской душе, ибо вся эта картина гигантской толпы при идеальном порядке, искренности и единодушии – доказательство именно светлости человеческих душ.

Пожалуй, этим объясняется основная причина того, что Февральская революция в России произошла без кровавых потрясений и яростных междоусобиц. Да и Октябрьский переворот, как известно, не отличался кровопролитием (кроме Москвы и еще ряда мест).

Анархия – это свобода. И когда народ достоин ее, он сохраняет порядок.

Создается такое впечатление, что смута была в России до 1917 года, и разрешилась она революционными переворотами, которые прошли на удивление просто, как-то естественно, с минимальным количеством жертв (на Ходынке погибло больше людей, чем в Питере во время Февральской революции!). Значит, страна была готова к революциям и государственным переворотам; значит, анархия не обернулась всеобщим хаосом; значит, русский народ был достоин свободы.

Предыдущая главаОглавлениеСледующая глава