История в историях
Французская историография Бородинского сражения
В сущности, все книги о Бородинском сражении с удивительным постоянством воспроизводят в каждой отдельно взятой стране одни и те же национально-ограниченные сюжеты и вызывают одни и те же национально-определенные чувства. Историческая память каждого народа, участвовавшего в сражении или наблюдавшего его издалека (как, например, обстояло дело с англичанами и американцами), базируется на каком-то одном, строго определенном мифе, созданном под воздействием коллективных представлений той или иной нации и благодаря различным идеологическим манипуляциям, производимым государственной властью. В настоящей статье мы обратимся к тому мифу о Бородинском сражении, который сформировался во французской историографии.
Еще не закончилась Бородинская битва, как в 3 часа пополудни 7 сентября 1812 г. * начальник штаба наполеоновской армии маршал Л.-А. Бертье отправил министру иностранных дел Франции Г.-Б. Маре, герцогу Бассано, сообщение о выигранном сражении:
"Его величество атаковал врага в 5 часов утра. Он (враг. - В.3.) совершенно разбит. Сейчас 3 часа, враг полностью отходит, император его преследует".
Через 3 дня в Можайске Наполеон собственноручно составил 18-й бюллетень Великой армии , где попытался представить "битву при Москве-реке" как полную и решительную победу над русскими войсками. По утверждению бюллетеня, уже к 8 часам утра неприятель был выбит со всех позиций и, хотя еще пытался затем их возвратить, всюду был отброшен, а к 2 часам пополудни сражение фактически было закончено. Русские потери оценивались в 40-50 тыс. человек, французские - в 10 тыс. "Не было подобного поля битвы, - говорилось в бюллетене. - Из шести трупов один принадлежал французу, а 5 - русским". Согласно бюллетеню, битва представала как упорное сражение, которое благодаря героизму солдат французской армии и гению Наполеона было решительно выиграно: русская армия полностью разбита, а дорога на Москву открыта. Конечно, эта картина сражения во многом была рассчитана на публику, как свою, так и европейскую.
Было бы неверно утверждать, что все, написанное в бюллетене, являлось выдумкой хитроумного политика и полководца. Проявив 7 сентября величайшую доблесть и отбросив противника, солдаты Великой армии ощущали себя победителями. Впереди была Москва, которая ассоциировалась с почетным миром. Из 93 сохранившихся писем, отправленных чинами наполеоновской армии после Бородинского сражения в сентябре 1812 г. (25 из них принадлежат маршалам и генералам, 52 - офицерам, 3 - чиновникам, 7 - рядовым, а у авторов 12 писем чины и должности идентифицировать не удалось), ни в одном нет сомнений в одержанной победе, хотя многие авторы и признают большие потери французов .
Последующие события (пожар в Москве, полное трагизма отступление из России, ожесточенная борьба в 1813-1814 гг. и реставрация Бурбонов) заставили французов на время отложить воспоминания о сражении при Москве-реке, однако уже после первого отречения императора в 1814 г. в Париже стали выходить публикации о русской кампании, авторы которых писали и о Бородинском сражении. При этом первая попытка оценить действия Наполеона в Бородинской битве была явно неудачной. Гораздо более аргументированной была точка зрения участника сражения Э. Лабома (1783-1849), служившего в 1812 г. в штабе 4-го корпуса вице-короля Италии Е. Богарне.
Его повествование выходило за рамки обычных воспоминаний, и перед читателем впервые предстала панорамная картина сражения. Основываясь почти исключительно на своих воспоминаниях и записях, которые он делал во время похода, Лабом все же смог показать, как важно было для наполеоновской армии заставить русских принять сражение, разгромить их и войти в Москву. Автор нс пытался дать глубокий анализ хода и результатов сражения, но посвященные ему страницы были проникнуты трагическим ощущением бесполезности великих жертв французской армии. Работа Лабома, написанная в атмосфере поиска французами новых политических и нравственных ориентиров, быстро завоевала популярность. Наполеон, изгнанный на остров Св. Елены, и его ближайшее окружение восприняли эту книгу как "очередной пасквиль".
Но голос бывшего императора французы услышали только после его смерти. Пока же от имени не сломленных бонапартистов выступил барон Ф. -Ф.Г. де Водонкур, в 1812 г. бригадный генерал, командир 2-й бригады 15-й пехотной дивизии 4-го армейского корпуса. Его книга вышла в Лондоне на французском языке. Генерал, пережив все перипетии кампании 1812 г. и побывав в русском плену, что сделало его убежденным русофобом, сохранил веру в величие Наполеона и французского солдата. Избегая скоропалительных выводов об итогах Бородинского сражения, Водонкур сделал попытку выяснить численность участвовавших в нем войск, их размещение, передвижения и потери. Однако ограниченность документальной базы заставила его следовать главным образом за 18-м бюллетенем, внося, правда, некоторые коррективы.
Мало-помалу стала расширяться и документальная база, необходимая для описания Бородинского сражения. В 1817 г. были опубликованы мемуары главного хирурга французской армии Д.-Ж. Ларрея. Значительную часть 4-го тома он посвятил 1812 г. и десятка два страниц битве при Бородино. Не стремясь давать собственные оценки хода военных действий, Ларрей тем не менее представил катастрофическое состояние санитарной службы французской армии, проистекавшие, как можно было понять, из стратегических просчетов наполеоновского командования.
Это и предопределило то, что в результате изнурительной погони за русской армией ради генерального сражения французские войска оказались к его началу чрезвычайно измотанными. Одновременно с мемуарами главного хирурга в Париже вышли явно отредактированные перед изданием письма интенданта Л.-Г. Пюибюска о войне в России. Они подтверждали, что уже накануне генерального сражения наполеоновская армия оказалась в критическом положении из-за недостатка средств, а после сражения эта ситуация стала катастрофической, в особенности в кавалерии.
В 1821 г., когда умер Наполеон, были переизданы бюллетени Великой армии и опубликованы рапорты Мюрата, Нея, Богарне и Понятовского о битве при Москве-реке. Однако основная масса материалов о походе в Россию все еще хранилась в архивах. Военный министр Франции в 1821-1823 гг. маршал К.-Ф. Виктор, понимая важность обобщения опыта русской кампании, предоставил возможность полковнику маркизу Ж. де Шамбрэ, участвовавшему в походе в Россию и попавшему при Березине в русский плен, возможность работать с документами архива военного министерства. В 1823 г. вышло первое издание работы Шамбрэ "История экспедиции в Россию", свободной от разного рода идеологических воздействий национального, личностного и иного характера.
По мнению автора, необходимость догнать и уничтожить русскую армию заставила Наполеона решиться на уникальный в истории современных войн стремительный марш на Москву, который с неизбежностью "принял характер варварского вторжения", когда местность совершенно разорялась передовыми частями французской армии, обрекая всех остальных на голод и болезни. Перекличка 2 сентября 1812 г. в Гжатске, накануне генерального сражения, показала, что у Наполеона могло быть в строю не более 133 тыс. 819 человек. В это число входили и те, кто должен был присоединиться к главным силам в течение последующих 5 дней. Но, как отмечал Шамбрэ, успели подойти далеко не все. Настигнув русскую армию 5 сентября Наполеон немедленно атаковал Шевардинский редут, который мешал французской армии развернуться. Захватив его, император стал действовать более осторожно, опасаясь, что русские продолжат свое отступление. Это обстоятельство предопределило и общий план генеральной битвы, сводившийся к тому, чтобы "столкнуть" русских с их позиций до Московской дороги и отсечь им путь к отступлению. В результате большая часть армии М.И. Кутузова должна была оказаться зажатой в угол между реками Колоча и Москва.
Пытаясь оценить соотношение сил перед битвой, Шамбрэ отметил превосходство французской армии в тяжелой кавалерии и то, что пехота состояла в основном из опытных закаленных солдат, тогда как у русских было много новобранцев. Но французская артиллерия уступала по численности русской (587 против более 600 орудий). Результат битвы Шамбрэ оценил как недостаточно полный успех французской армии. Причины этого он видел в нерешительности Наполеона в день сражения, что, в свою очередь, объяснял досаждавшим императору насморк. Во время поворотного момента в сражении, когда русские "флеши" были взяты и надо было бросать в огонь гвардию, Наполеон промедлил полчаса и упустил шанс добиться полной победы. Книга Шамбрэ должна была вывести французскую историческую науку в изучении Бородинского сражения на новый уровень, предполагавший опору на строгий документальный материал и сознательный уход от каких-либо предвзятых оценок.
Но именно в это время зазвучал голос Наполеона. В 1822 г. Г. Гурго - ординарец императора в 1812 г., и не менее известный наполеоновский генерал Ш.-Т. Монтолон, бывшие с императором на Св. Елене, начали публиковать его воспоминания. В 1823 г. вышли 8 томов знаменитого "Мемориала" О.-Э.-Д.-М. Лас Каза, также представлявшие собой "устные мемуары" Наполеона. Находясь в заточении, император, как выразилась королева Гортензия, "с изощренным кокетством хорошего драматурга аранжировал свою жизнь, свою защиту и свою славу". Не придумывая факты, но искусно их истолковывая, он создавал легенду о себе самом, вновь включаясь тем самым "в развитие истории". Наполеон стремился представить поход на Россию общеевропейским делом, являвшимся борьбой с "казацкой" опасностью. Он якобы должен был завершиться в случае успеха созданием процветающей европейской системы.
Причину неудачи русского похода император объяснял исключительно варварством русских, которые сожгли свою столицу, и морозами. Не русская армия, а дикость, соединенная с природной стихией, - вот что оказалось сильнее Наполеона. В этой связи было важно представить Бородино абсолютной победой французов и их полководца.
"Разумеется, русская кампания, - рассуждал он 25 октября 1816 г., - наиболее славная, наиболее трудная и наиболее почетная для галлов из тех, о которых упоминает древняя и новая история".
"Затем, - продолжает запись Лас Каз, - император отдал справедливость и великую дань, расточая похвалы нашим генералам и нашим героям - Мюрату, Нею, Понятовскому, которые стали героями дня битвы при Москве-реке; славным кирасирам, которые захватывали редуты, порубив канониров своими палашами; храбрым артиллеристам, которые с полной решимостью боролись не на жизнь, а на смерть с численно превосходившим неприятелем, и этим неустрашимым пехотинцам, которые в наиболее критический момент, вселяя в себя храбрость, кричали своему командиру: «Будь покоен, твои солдаты обречены сегодня победить», и они победили, и т.д., и т.д.".
Год спустя Наполеон рисовал картину Бородинской битвы уже в совершенно фантастическом духе:
"...Я атаковал с 80-ю тысячами русскую армию, которая была в 250 тысяч и вооруженной до зубов, и полностью разгромил ее. Семьдесят тысяч русских остались на поле боя. Они (русские. - В .3.) имели неосторожность сказать всем, что выиграли баталию, в то время как я маршировал на Москву".
Наполеон еще не раз говорил о Бородинском сражении как о своей победе. Только однажды у него проскользнула фраза, выдававшая подлинную оценку Бородинской битвы. Битва "при Москве-реке, - заявил он, - была битвой, где проявлено наиболее доблести и достигнуты наименьшие результаты". Хотя некоторые историки, особенно русские, позже обратили на эту фразу особое внимание, для французских читателей "Мемориала" и других апокрифических произведений, связанных с островом Св. Елены, это было не главным. Бородино стало яркой победой Франции, доказавшей, что французов смогло победить только варварство русских, спаливших свою столицу, и природные стихии Севера, против которых даже гений Наполеона оказался бессилен.
Одновременно с началом публикаций "устных воспоминаний" Наполеона, в 1824 г. вышла двухтомная книга графа Ф.-П. де Сегюра "История Наполеона и Великой армии в 1812 г.". Племянник бывшего посла в Петербурге, автор не был обделен литературным даром. Если добавить к этому близость к Наполеону в 1812 г. (в чине бригадного генерала он стал славным квартирьером Главной квартиры императора), а также вынужденный уход со службы после второй реставрации и неудовлетворенное честолюбие, то можно понять, что подтолкнуло Сегюра к созданию знаменитой книги. Фактически он одним из первых обратился к психологической стороне темы "Наполеон и Бородинское сражение". Сегюр попытался показать, хотя и не всегда убедительно, как мучительно принимал император решение о движении на Москву в погоне за русской армией и как быстрота этого движения приводила к расстройству войск и к столкновениям характеров и темпераментов среди французского генералитета, например, между маршалами Л.-Н. Даву и Мюратом. Численность войск под Бородино Сегюр определял приблизительно в 120 тыс. человек с каждой стороны.
Особое внимание Сегюр уделил самочувствию Наполеона накануне и в день сражения. Вследствие простуды и обострения урологической болезни император проявил 7 сентября "ленивую мягкость, лишенную всякой энергии... Все окружающие с изумлением смотрели на него". Вслед за Шамбрэ, Сегюр обратился и к вопросу об отказе Наполеона послать в огонь гвардию с тем, чтобы завершить битву полной победой. Эта тема проходила через все страницы, посвященные Бородинскому сражению. Автор отметил полное истощение французской армии к вечеру 7 сентября. На следующий день "до полудня армия оставалась в бездействии, или вернее можно было подумать, что армии больше не было и оставался один авангард..." Русских пленных, по мнению Сегюра было менее 800 человек. Не говоря о потерях русских, потери французов он определил примерно в 40 тыс. человек. В целом Сегюр попытался более или менее последовательно проследить ход великой битвы, отдавая, правда, предпочтение наиболее красочным эпизодам и допуская явные передержки в угоду драматизации событий.
Не было ничего удивительного в том, что книга Сегюра встретила неоднозначную оценку у современников. Многие приверженцы покойного императора отнеслись к ней как к предательству. Особенно неистовствовал Гурго. который сразу начал писать отповедь клеветнику, и уже на следующий год издал собственную книгу "Наполеон и Великая армия в России, или критический разбор работы г-на графа Ф. де Сегюра".
По мнению Гурго, Сегюр написал только эффектную мелодраму. Поэтому сам он стремился во что бы то ни стало опровергнуть все утверждения Сегюра об императоре и о Бородинском сражении. Оспаривая Сегюра, Гурго не хотел упустить ни одной детали, которая, как он считал, искажала истину. Бородинская битва, по его мнению, была не просто выиграна Наполеоном, а выиграна блестяще, следствием чего и стало занятие французами русской столицы. Что же касается отказа Наполеона ввести в бой гвардию, то, во-первых, Молодая гвардия была использована для сохранения поля боя, а во-вторых, атака гвардией могла бы и не иметь решающего значения и привела бы лишь к расстройству главного резерва. Вообще же Гурго считал, что невозможно было действовать при Бородино более разумно, чем действовал Наполеон.
Сегюр счел публикацию Гурго оскорбительной. Обмен письмами между ними в конечном итоге привел к дуэли, закончившейся ранением Сегюра. Этот первый спор о Бородинском сражении, который его участники попытались разрешить столь "ненаучно", рельефно обозначил основные вопросы "бородинской темы": результаты сражения: степень и характер влияния Наполеона как главнокомандующего на ход битвы; значение отказа использовать гвардию на результаты сражения и др. Вдобавок как Сегюр, так и Гурго, сделали известными исторической науке ряд важных деталей Бородинского сражения.
В 1827 г. опубликовал свой труд еще один участник похода на Россию барон А. Фэн (1778-1837). В 1812 г. он был секретарем кабинета Наполеона и поэтому мог поведать о многом. Его работа, названная "Рукопись 1812 г.", в действительности была исследованием, сделанным на основе собственных воспоминаний и сохранившихся бумаг, но главным образом на базе опубликованных к тому времени материалов. Пожалуй, Фэн был первым среди французов, кто воспользовался "Военной историей кампании в России" русского полковника Д.П. Бутурлина, изданной на французском языке впервые в 1824 г.
Силы сторон Фэн оценивал как равные (120-130 тыс. человек), причем русские могли, считал он, пользоваться всеми преимуществами местности. План атаки Наполеон разработал с учетом опасности отхода русских войск в случае попытки французов обойти их позиции. Сам император был деятелен как накануне, так и в ходе самого сражения: он "видел все, и заботился обо всем". Однако ряд инцидентов в самом начале сражения (к примеру, выход из строя многих военачальников в частях маршала Даву) наряду с упорным сопротивлением неприятеля создали для французских войск серьезные затруднения. Героическими усилиями они были преодолены, и сражение выиграно, хотя и с серьезными потерями (22 тыс. человек выбывших из строя).
Почти одновременно с Фэном опубликовал свой четырехтомный труд знаменитый А.-А. Жомини. Будучи в 1812 г. начальником исторической секции в штабе Великой армии, он стал на некоторое время губернатором Вильно, а затем Смоленска и не участвовал в Бородинском сражении. Однако, располагая достаточными материалами, в том числе уже опубликованными к тому времени работами, Жомини попытался обозначить место Бородинского сражения в общей стратегии Наполеона. Вторгаясь в Россию, как представлялось Жомини, тот не имел определенного плана действий.
После того, как ему не удалось дать генеральное сражение у Витебска и Смоленска, Наполеон, исходя во многом из политических соображений, уже не мог остановиться, не принудив русских к миру. "Моральный дух ее (французской армии. - В.З.) и самый состав из двадцати разноплеменных народов, требовали, чтобы я поддерживал ее деятельность наступлением...", - так передал Жомини размышления Наполеона. Численность обеих армий была одинаковой - от 125 до 130 тыс. человек с каждой стороны, но у французов было тысяч 15 ветеранов, между тем как у русских было такое же число ополченцев и казаков.
С самого начала сражения, по мнению Жомини, случилась целая цепь частных сбоев в реализации плана (от задержки частей Даву и Нея с овладением "флешами" и запаздывания с переброской корпуса Жюно в стык между частями Даву и Понятовского до отсутствия скоординированности атаки дивизии Морана на "большой редут" с развитием событий на южном фланге). Свою лепту в срыв плана внесла и атака русской кавалерией северного крыла. Удар гвардией, как писал Жомини от имени Наполеона, мог бы "быть очень выгоден, но отказ мой нельзя считать ошибкою. Неприятель показал еще довольно твердости". Остановившись на болезни императора в день сражения, Жомини отверг утверждение о заметном ее влиянии на исход битвы. Причина осторожности Наполеона была в другом:
"Победа, как бы она ни была несовершенна, - говорил Жомини от имени Наполеона, - должна была отворить мне врата Москвы. Как только мы овладели позициею левого фланга, я был уже уверен, что неприятель оставит поле сражения в продолжение ночи. Для чего же было добровольно подвергаться опасным последствиям новой Полтавы?".
Общие потери с той и другой стороны автор оценивал в 80 тыс. человек. В целом, испытав на себе некоторое влияние русской историографии, Жомини усилил традицию "жесткого реализма", существовавшую со времени Шамбрэ во французской историографической традиции.
Примерно в том же ключе была написана и обширная статья генерала Ж.-Ж.-Ж. Пеле-Клозо, в 1812 г. - полковника, состоявшего при штабе помощника начальника штаба по пехоте генерал-адъютанта Ж. Мутона, графа Лобо. Пожалуй, это было наиболее взвешенное, глубокое и убедительное описание "сражения при Москве-реке", вышедшее из-под пера участника битвы. По мнению Пеле, Наполеон, поставив своей целью разбить русскую армию в генеральном сражении и двигаясь к Москве, вынудил тем самым русских принять баталию. Численность французской и русской армий Пеле оценивал как равную, но внутреннее состояние французских войск считал заметно выше состояния противника. Французские войска, по словам автора, отличались инициативностью, храбростью и превосходной организацией, в то время как русские солдаты, несмотря на стойкость и патриотизм, отличались "храбростью бездейственной" и "страдальческим повиновением".
Подробно описав поле сражения, Пеле пришел к выводу, что Наполеон не имел возможности понять назначение правого русского фланга, располагавшегося севернее Московской дороги, и считал, что дает "почти фронтальное сражение" армии Кутузова. Пеле, в целом согласившись с мнением Шамбрэ о сути наполеоновского плана сражения, отметил, что французские войска действовали против русских "концентрически", не распыляя при своем продвижении наступающие колонны и артиллерию, а наоборот, сближая их друг с другом, как бы усиливали свой фронт и наносили большой урон неприятелю.
Осветив ход боя за Семеновские высоты и батарею Раевского, автор попытался понять, почему героические усилия Даву и Нея не завершились полным успехом. Не возлагая на кого-либо из французских военачальников персональной ответственности за это (за исключением Понятовского, да и то косвенным образом), Пеле показал обусловленность патовой ситуации объективными обстоятельствами, проистекавшими из сложности руководства боем и из случайных моментов. Захват батареи Раевского, на которую после падения Семеновских укреплений опирался левый фланг армии Кутузова, также не привел к окончательной победе, так как оставались еще горкинские укрепления, прикрывавшие отход русской армии.
Наполеон, как признал Пеле, "был не очень доволен следствиями сражения". Пленных почти не было. Французская армия "была утомлена таким продолжительным и упорным сражением". Ссылаясь на Ларрея, Пеле оценивал французские потери в 21-22 тыс. человек, а русские (вслед за Д.П. Бутурлиным) - в 50 тыс. Основную вину за проигранное русской армией сражение автор возложил на Кутузова. Действия Наполеона, хотя и не лишенные ошибок, в том числе и решение не посылать гвардию в огонь, он оценил достаточно высоко.
В конце 1820 - начале 1830-х гг. стали уходить из жизни многие ветераны наполеоновских войн, свидетели и участники кампании 1812 г. Через 11 лет после смерти А.-О.-Л. де Коленкура, герцога Биченцкого, вышли его воспоминания. Как можно было предположить, они не только сделали известными многие детали Бородинской битвы, но и вышли далеко за рамки собственно мемуарного жанра, став своего рода исследованием о событиях 1812 г. По мнению Коленкура, император, опасаясь отхода русской армии, решился на фронтальный бой, и это обусловило результаты сражения.
Особую роль в этом сыграл отказ от использования гвардии, что, впрочем, Коленкур и не осуждал, и не одобрял. "Эти успехи без пленных, без трофеев, - писал он о Наполеоне, - не удовлетворяли его". Говоря о катастрофическом состоянии французской армии после сражения, Коленкур дал понять, что Наполеон не достиг своей цели, и взятие Москвы без разгрома русской армии было обесценено. Особое внимание при описании Бородинского сражения Коленкур, конечно же, уделил героической смерти своего брата Огюста-Жана-Габриэля, дивизионного генерала и коменданта Главной квартиры императора, овладевшего, по мнению автора. Курганной высотой.
В 1842 г. увидели свет и воспоминания бывшего инспектора смотров в кабинете начальника штаба Великой армии барона П.-П. Денье. Его свидетельства и размышления о Бородинской битве и особенно цифры потерь, которые он приводил, сыграли заметную роль в зарубежной историографии сражения. Не претендуя на глубокий анализ его хода, Денье остановился на поведении Наполеона в те дни, отметив его кипучую деятельность 5 и 6 сентября: "Он видел все, он предвидел все, он был всюду как в самые прекрасные дни своей славы". Однако 7 сентября Наполеон с раннего утра страдал от сильной головной боли, и его влияние на ход битвы оказалось более скромным, чем можно было ожидать ранее.
Численность русских войск Денье оценивал в 162 тыс. человек. а французских - не более чем в 140 тыс. Денье первым во французской историографии попытался оценить потери французской армии на основе документальных материалов. Он привел цифры из рапорта, представленного им на основе данных начальников корпусных штабов маршалу Бертье (вероятно, 21 сентября): 49 выбывших из строя генералов (из них 10 убитыми), 37 полковников (10 убитыми), 6547 офицеров, унтер-офицеров и солдат убитыми и 21453 ранеными. Бертье, получив эти сведения, приказал Денье держать их в секрете. Одновременно Денье представил Бертье список убитых и раненых 5 и 7 сентября 1812 г. генералов и полковников, который, как мне представляется, был недостаточно точным. Так, значившийся в нем бригадный генерал П. -Ж. Грасьен был ранен не под Москвой, а под Смоленском, полковник Тулуз был смертельно ранен еще под Валутиной горой и т.д. Это заставляет признать данные Денье все же недостаточно точными и нуждающимися в дальнейшей проверке.
На фоне литературы о Наполеоне, выходившей во Франции в 1840-е гг., книга Денье выглядела явным исключением из правил. Еще с конца 1830-х гг. июльская монархия, готовясь к переносу праха Наполеона во Францию и после этого, стала активно пропагандировать культ покойного императора. Огромными тиражами выходили воспоминания Наполеона, мемуары о нем и его времени. Французские беллетристы бросились писать книги о Наполеоне, издававшиеся, как правило, с многочисленными иллюстрациями, нередко талантливо исполненными (скажем, И. Беланже или Шарле), но неизменно рассчитанными на широкую публику и создававшими для народа сказочно-зримый облик эпохи Первой империи. В потоке этой литературы Бородинское сражение почти неизменно описывалось в духе наполеоновской легенды. Начавшая выходить в 1845 г. многотомная "История Консульства и Империи" Л.-А. Тьера первоначально также укладывалась в рамки всячески раздуваемого культа императора.
В эпоху Второй империи интерес к наполеоновским войнам и "русской кампании" еще более возрос. В 1855 г. вышла работа генерала П. Бертезена, по существу представлявшая собой историческое исследование. Опираясь на опубликованные материалы, используя документы и карты военного депо и, конечно, собственный опыт, Бертезен (который, правда, в 1812 г. был бригадным генералом в дивизии Молодой гвардии А.-Ф. Делаборда и не участвовал в Бородинском сражении) попытался нарисовать общую картину битвы. Наиболее интересными были его рассуждения о потерях французской армии. Он полагал, что они составляли примерно 22600 человек, так как по собственному опыту знал, что командиры частей, не желая подавать рапорты о тех солдатах, которые по разным причинам оказались вне полков, нередко сознательно завышали потери. Автор считал, что в Москве армию догнало примерно 4-5 тыс. солдат, внесенных в рапорты как выбывшие из строя.
В 1856 г. вышел 14-й том "История Консульства и Империи" Тьера, посвященный русской кампании. Хотя этот труд и носил характер "официальной" истории, он не был лишен и критических элементов. Многие деятели и писатели Второй империи, "не смея нападать на третьего Наполеона, старались дискредитировать первого". Тьер, с одной стороны, давал отпор этим нападкам, а с другой - не мог их не учитывать. Говоря о подготовке Наполеона к генеральному сражению, он целиком опирался на выводы своих предшественников (Шамбрэ и др.), соглашаясь с ними в высокой оценке плана императора.
Численность сил Тьер определял в 127 тыс. у французов, "одушевленных верой и необыкновенным жаром", и в 140 тыс. у русских, включая 20 тыс. иррегулярных войск. Само сражение историк постарался описать достаточно подробно, почти не пытаясь, однако, подвергнуть его ход анализу. Следуя за многими своими предшественниками, он писал о слабой активности Наполеона в день сражения из-за простуды и о его отказе от использования гвардии. Впрочем, это решение императора, который во что бы то ни стало хотел сохранить последний резерв в 8 сотнях лье от Франции, Тьер воспринял как свидетельство ошибочности самого русского похода. Результаты битвы автор оценил как победу, но "не абсолютно полную", а потери - в 20-21 тыс. выбывших из строя у французов (из них 9-10 тыс. убитыми) и 60 тыс. - у русских.
Наиболее последовательным ответом на критику "русского похода" Наполеона стала в те годы публикация корреспонденции императора, 23-й и 24-й тома, посвященные кампании 1812 г.. вышли в 1868 г. Составителям этого издания, трудившимся над ним по распоряжению Наполеона III, удалось опубликовать материалы, проливавшие некоторый свет на место генерального сражения в общем стратегическом замысле императора и освещавшие деятельную и многостороннюю подготовку к битве. Документы в целом подтверждали прежнюю мысль о стремлении Наполеона уничтожить русскую армию в генеральном сражении. В конечном итоге, нагнав русскую армию только у Москвы, Наполеон, однако, не исключал и неблагоприятного для себя исхода сражения. Эта мудрая предусмотрительность, возможно, и повлияла на отказ от использования значительной части гвардии в ходе генеральной баталии.
Среди литературы, выходившей в годы Второй империи и затрагивавшей русскую кампанию 1812 г., большой интерес представляли воспоминания полковника П. Пельпора, командира 18-го линейного полка 3-го корпуса Нея. Как и многие его предшественники, Пельпор предпринял попытку исторического исследования войны 1812 г., обратившись к ранее вышедшим работам (Шамбрэ, Фэна, Сегюра и др.). Не скрывая своего презрения к "темным и суеверным московитам", Пельпор тем не менее отдал должное их стойкости. Он особо остановился на отказе от использования гвардии, полностью оправдывая это решение Наполеона и подчеркивая, что даже Сегюр и Гурго были вынуждены разделить мысль о рискованности для французов остаться без последнего резерва. Было довольно и того, подчеркивал Пельпор, что Молодая гвардия охраняла захваченное поле битвы, а гвардейская артиллерия вела огонь. В целом же победа, "столь дорого купленная, была нерешительной; она нас огорчила!" - восклицал автор. Французские потери он давал по Денье (примерно 28 тыс.), русские оценивал в 50 тыс. человек.
Те же цифры (и тоже явно по Денье) приводил и Р-Э.-Ф.-Ж. де Монтескье, герцог Фезенсак, служивший начальником эскадрона у Бертье, а после Бородина ставший командиром полка 3-го корпуса Нея. В 1863 г. он выпустил полный вариант своих воспоминаний. Бородинское сражение было написано Фезенсаком на основе компиляции материалов своих предшественников. Однако совершенно новой и неожиданной была оценка им состояния французской армии после боя. Приняв 12 сентября 4-й линейный полк, Фезенсак, ранее наблюдавший армию только из штаба, обнаружил истинное положение дел.
"С первого дня я был поражен вымотанностью войск и их малой численностью. В штабах ценили только результаты, не думая, чего они стоили, и они (штабные. - В.З.) реально не знали состояния армии: но приняв командование полком, я... узнал истинную степень несчастья... Никогда еще мы не несли столь тяжкие потери; никогда еще моральное состояние армии не было столь поколеблено". Войска походили на армию, "потерпевшую поражение, это было тем более странно после решительного боя, победа в котором открыла для нас ворота Москвы".
Впрочем, оценки Фезенсака, которые он подтверждал данными по своему полку и 25-й пехотной дивизии, не привлекли особого внимания французских исследователей. В целом же в годы Второй империи. несмотря на заметную идеализацию Наполеона и его армии, французская историография смогла несколько расширить круг используемых источников и подтвердила тезис о нерешительных результатах Бородинского сражения.
Несмотря на сокрушительное поражение Франции в войне с Пруссией в 1870-1871 гг. и крах Второй империи, французы в конце XIX в. сохраняли стойкий интерес к наполеоновской тематике и войне 1812 г. Но этот интерес приобрел новые черты. Во-первых, начался массовый выход в свет материалов малоизвестных участников событий офицерского и даже сержантского составов.
Прежний интерес, сосредоточенный почти исключительно на фигуре Наполеона и видных военачальников, начал постепенно сменяться вниманием к простым офицерам и солдатам. При этом французы как нация, которую в 1871 г. постигла трагедия, искали духовную опору в своей великой истории, что вело к еще большей мифологизации событий 1812 г. и прежде всего Бородинского сражения.
Во-вторых, французская историография Бородина стала утрачивать свою антирусскую заостренность. Для Франции начался поиск стратегического союзника, которым в те годы могла стать только Россия. Новая международная ситуация заставляла французов подвергнуть образы своей исторической памяти заметной корректировке. Особенно показательны в этой связи работы известнейшего специалиста по русской истории А.-Р. Рамбо и профессора Л. Пинго.
Рамбо попытался понять динамику франко-русских отношений, показав, в частности, и факторы, сближавшие оба народа. Интересно отметить, что он посетил Бородинское поле и, повествуя о надписях, выбитых на бородинских памятниках, которые были призваны увековечить русские мифы о войне 1812 г., счел своим долгом их опровергнуть (особенно те, которые касались количества потерь сторон). Реальные потери составили, по его мнению, 28-30 тыс. бойцов французской армии и до 58 тыс. - у русских. Вместе с тем Рамбо воспроизвел все те сюжеты и легенды, с которыми представление француза неизменно связывало Бородино (героическую гибель О. Коленкура, великолепную храбрость И. Мюрата и т.д.). В аналогичном ключе была выдержана и книга Пинго. Бородино, по его мнению, должно было стать не только символом противоречий и борьбы двух народов, но и частью той истории, которая их сближает.
Завершился XIX в. выходом в свет солидного труда известного статистика французской армии А. Мартиньена, собравшего исключительные по ценности сведения о потерях среди офицерского состава наполеоновской армии в 1805-1815 гг.. Распределив потери по дням сражений и по полкам, Мартиньен дал читателям возможность представить интенсивность ведения боевых действий каждой воинской частью в ходе Бородинского сражения. Несмотря на бесспорную важность этих сведений, труд Мартиньена, к сожалению, все же не повлиял на решение вопроса о точных потерях французских войск 5-7 сентября 1812 г.
Заметный интерес во Франции к русской кампании сохранялся вплоть до Первой мировой войны. Этот интерес проявлялся не только со стороны писателей и историков, но и со стороны военных кругов. Примером тому может служить издание 5 томов документов, осуществленное военным архивистом Г. Фабри в 1900-1903 гг.. Эти материалы могли принести пользу при анализе проведения крупных стратегических операций, однако документов, касавшихся непосредственно Бородинского сражения, там оказалось немного.
Источниковая база продолжала расширяться и за счет других документальных публикаций, осуществленных в начале XX в. генералом Дерекагэ, историком Артуром Шюке, потомком генерала Ж.-Д. Компана Терно-Компаном, и др. Увеличился также поток воспоминаний, дневников и писем французских участников событий. Как и ранее, поразительным было то, что, несмотря на резкое увеличение объема доступных исследователям источников, французская историческая наука даже не попыталась этим воспользоваться. В итоге в начале XX в. не было опубликовано ни одной работы, автор которой обращался бы к теме Бородинского сражения.
После Первой мировой войны интерес со стороны французских исследователей и общественности к тематике 1812 г. заметно иссяк. Только после Второй мировой войны, с возникновением темы "атлантической солидарности", вновь стала обсуждаться история "русской кампании" 1812 г. В 1949 г. был опубликован 12-й том "Истории Консульства и Империи" Л. Мадлена, освещавший русский поход. На основе традиционной еще для середины XIX в. документальной базы автор решительно оценил Бородинское сражение как полную победу французской армии.
Главной же причиной неудачи кампании в целом он считал пожар в Москве. В еще более классическом бонапартистском духе представил события 1812 г. А. Фюжье, объяснив провал похода пространством, климатом, неистощимыми человеческими ресурсами России и "варварскими" обычаями русских. Бородино, как и другие сражения 1812 г., сыграли, по его мнению, незначительную роль. При этом борьба Наполеона с Россией рассматривалась им через призму враждебности интересов России и Западной Европы, наводя читателей на мысль о явных параллелях с ситуацией 40-50-х гг. XX в..
К началу 1960-х гг. отношение французских историков к войне 1812 г. заметно изменилось. Президент Ш. де Голль говорил о Наполеоне как о "сверхчеловеческом гении", объединившем французскую нацию. Именно национальный, а не общемировой контекст его политики стал теперь главной сферой интересов французской общественности. При этом образ России постепенно терял зловещие черты, характерные для традиционной наполеоновской легенды. В этой связи особенно интересной выглядела книга известного специалиста по русской истории Константина де Грюнвальда "Русская кампания. 1812".
Он создал калейдоскопическую картину Бородинского сражения, основанную на отрывках из воспоминаний и работ участников событий, сопроводив их собственными комментариями. При этом привлечение ряда новых материалов, а именно воспоминаний некоторых русских и немецких участников сражения (генерал-квартирмейстера 1-й Западной армии К.Ф. Толя, старшего адъютанта М.Б. Барклая де Толли В.Г. Левенштерна, обер-квартирмейстера 1-го кавалерийского корпуса К. Клаузевица, младшего лейтенанта саксонского драгунского полка фон Ляйсниха и др.), было совершенно необычным для французской историографии, которая основывалась почти исключительно на французских источниках. Несмотря на это, картина сражения оказалась мозаичной, а работа слишком поверхностной.
Своего рода вершиной (впрочем, тоже относительной) стала книга барона Ж. Тири - корреспондента Института Наполеона. Тири попытался опереться в своей работе на наиболее достоверные документы: переписку Наполеона, книги Фэна, Коленкура, Денье, Кастелана и др. В поисках ранее неизвестных материалов он обратился к неопубликованным бумагам генералов Теста, Тири, лейтенанта Лиоте, А. Коленкура, которые, однако, только подтверждали то, что было известно и ранее из уже опубликованных документов тех же самых участников сражения.
Уделив значительное внимание различным деталям периода подготовки Бородинской битвы и ее хода, автор тем не менее подошел к ним поверхностно, не прибегая к перекрестной проверке данных источников. Сделанное им описание Бородинского сражения оказалось полно неточностей и сомнительных, с точки зрения достоверности, красивых легенд. Хотя автор и старался выдержать сдержанный и беспристрастный тон, не делая каких-либо категорических выводов, он по существу лишь пересказал уже известный ход событий.
Не пошел дальше Тири в исследовании сражения и другой автор - Ж. Блонд, издавший в 1979 г. книгу "Великая армия. 1804-1815". Он вновь привлек внимание к состоянию здоровья Наполеона накануне и в ходе сражения, пересказав уже опубликованные сведения. В его работе заслуживал внимания только один момент. Приводя ставшие давно известными данные Денье о французских потерях, Блонд усомнился в их точности. По его мнению, в эти цифры не было включено значительное количество пропавших без вести, число которых не поддается учету. Реальные французские потери автор оценивал в 35 тыс., русские - в 45, а то и более тысяч человек.
В 1981 г. вышла в свет научно-популярная книга Т. Транье и Ж. Карминьяни. Авторы, демонстрируя уважительное отношение к стойкости русских в Бородинском сражении, вместе с тем некритически воспроизвели все известные наполеоновские легенды, прежде всего о головной боли у императора, как чуть ли не единственной причине нерешительных результатов "москворецкой битвы". Французские потери они оценивали в 30 тыс., русские - в 50 тыс. человек.
Значительно большая глубина анализа была продемонстрирована Жаком Гарнье в маленьком очерке "Бородино" в знаменитом "Словаре Наполеона" Ж. Тюлара. По мнению Гарнье, перед сражением Наполеон оценивал русскую позицию как сильную, но все же приемлемую для атаки французов. План его заключался в том, чтобы, сбросив русских с "флешей", а затем оттеснив их к "большому редуту", перейти в решительное фронтальное наступление и нанести им полное поражение. В самом сражении автор выделил два периода: 1) с 6 до 10 часов утра, когда центр сражения был сосредоточен у Семеновских укреплений; 2) с 10 часов утра до 6 часов вечера, когда Наполеон предпринимал энергичные усилия с целью вытеснить русских с оставшихся у них позиций, чего полностью сделать не удалось, так как император напрасно не решился ввести в бой гвардейский резерв. Потери сторон Гарнье определял традиционно для французской историографии: 30 тыс. солдат Великой армии (из которых 9-10 тыс. убитыми) и 50 тыс. русских (из них 15 тыс. убитыми).
В отличие от англо-американской историографии 1812 г., где в 1970-1990-е гг. нашел отражение количественный метод в исторических исследованиях и стало ощущаться влияние некоторых направлений "новой научной истории" и даже "микроистории" с ее интересом к роли субъективного начала, во французской историографии войны 1812 г. все это оказалось слабо заметным. Пожалуй, единственным исключением явилась статья генералов Бернар-Жакла Ле Сеньера и Эмиля Лакомба, в которой они на основе материалов Бородинской битвы предложили математический метод выявления воздействия главнокомандующего на результативность боя. Генералы делали вывод, что Наполеон, будучи болен, не проявил под Москвой своей обычной решительности и это непосредственным образом отразилось на ходе сражения.
В 1990-е гг. французские исследователи не издали ни одной заметной работы, посвященной 1812 г. и Бородинскому сражению. Эта тема, видимо, представляется им в целом исчерпанной. Только в 2000 г. французский военный историк Ф. Уртуль издал книгу "Москва-река - Бородино: битва редутов". Хотя автор ввел в научный оборот несколько новых документов из французских архивов, однако он не поставил под сомнение ставшую традиционной для французской историографии картину Бородинского сражения. Работа Уртуля стала еще одной иллюстрацией к образу "французского" Бородина.
Подведем итоги. История французской памяти о Бородинском сражении тесно связана с теми чувствами и настроениями, которые испытали французские солдаты накануне, во время и сразу после этой исторической битвы. Будучи уверенными в предстоящей победе перед боем и проявив в его ходе редкий героизм и воодушевление, они, хоть и не без сомнений, были убеждены в достигнутой победе. Несмотря на то, что победа была неполной и досталась небывало высокой ценой, наполеоновская пропаганда и факт вступления Великой армии в Москву вытеснили из сознания многих солдат сомнения в отношении результатов Бородинской битвы. Последовавшие затем пожар в русской столице и страшное отступление еще больше оттенили в памяти славу битвы при Москве-реке.
Несмотря на объективистско-критический тон многих работ, начиная с книг Лабома и Шамбрэ, более сильной оказалась та интерпретация Бородина, которая была предложена самим Наполеоном. Она была сильна прежде всего тем, что апеллировала к естественному стремлению французов чтить примеры воинской доблести своих предков и черпать в памяти о них жизненные силы в годину драматических поворотов национальной истории (как, скажем, это произошло после франко-прусской войны 1870-1871 гг.).
К тому же наполеоновская интерпретация Бородинского сражения оказалась достаточно простой и легкой для массового восприятия, сохранения и передачи ее из поколения в поколение. Несмотря на известную деформацию первичного мифа (что происходило во многом под влиянием внутриполитических и внешнеполитических обстоятельств), он на протяжении почти двухсот лет оставался в своей основе прежним. Именно этим во многом и определяется двойственность тех результатов, которые демонстрирует французская историческая наука в изучении Бородина.
С одной стороны, французские историки обозначили ряд ключевых проблем (место сражения в стратегических планах Наполеона; численность французских войск и их состояние; французский план предстоящего сражения; роль, которую сыграл отказ императора от полномасштабного использования гвардии; степень и характер воздействия главнокомандующего на ход сражения; потери сторон и результаты "москворецкой битвы"), а также проделали значительную работу по выявлению и публикации большого массива разнообразных источников.
С другой стороны, французской историографии присущи и многочисленные недостатки. Она за редким исключением игнорировала и игнорирует зарубежную литературу и зарубежные источники. Оставлены вне поля зрения многочисленные немецкие, польские, англо-американские и особенно русские материалы и работы. Это обстоятельство имеет следствием не только обеднение источниковой базы, но и постоянное топтание французских исследователей последних десятилетий на месте, невозможность для них выйти за пределы уже давно обозначенной тематики и укоренившихся мифов.
Обращает на себя внимание и отсутствие попыток комплексного использования источников, в том числе и французских. Большая часть опубликованных во Франции документов, дневников и мемуаров почти не введена в научный оборот самими французскими исследователями. В настоящее время практически прекратилось выявление новых материалов по истории Бородинского сражения и войне 1812 г. в целом. Попытка Тири привлечь ряд документов из частных коллекций и Национального архива оказалась не только единственной за последние десятилетия, но и очень слабой.
Земцов Владимир Николаевич
докт. ист. наук, доцент Уральского гос. пед. ун-та.
* Все даты даны но новому стилю.