История в историях
Тень имперетрицы (третья часть)
Светлана Бестужева-Лада
«Великий князь Александр Павлович, ныне Государь, был совершенно подавлен смертью своего отца, то есть обстоятельствами его смерти: чувствительная душа его будет этим навсегда растерзана. Я была у себя в комнате и слышала одни крики ура. Вскоре после того, входит ко мне великий князь и объявляет о смерти своего отца. Боже! Вы не можете себе представить нашего отчаяния.
Императрица Елизавета Алексеевна
Никогда я не думала, что это будет мне стоить столь ужасных минут. Великий князь едет в Зимний дворец в надежде увлечь за собой народ; он не знал, что делал, думал найти в этом облегчение. Я поднимаюсь к императрице; она еще спала, однако воспитательницы ее дочерей пошла подготовить ее к ужасному известию.
Императрица сошла ко мне с помутившимся разумом, и мы провели с нею всю ночь следующим образом: она — перед закрытой дверью, ведущей на потайную лестницу, разглагольствуя с солдатами, не пропускавшими ее к телу Государя, осыпая ругательствами офицеров, нас, прибежавшего доктора, словом всех, кто к ней подходил (она была как в бреду, и это понятно).
Мы с Анной (Великой княгиней Анной Федоровной умоляли офицеров пропустить ее по крайней мере к детям, на что они возражали нам то будто бы полученными приказами (Бог знает от кого: в такие минуты все дают приказания), то иными доводами. Одним словом, беспорядок царил как во сне. Я спрашивала советов, разговаривала с людьми, с которыми никогда не говорила и, может быть, никогда в жизни не буду говорить, умоляла императрицу успокоиться, принимала сотни решений. Никогда не забуду этой ночи!
Вчерашний день был спокойнее, хотя тоже ужасный. Мы переехали, наконец, сюда, в Зимний дворец, после того как императрица увидела тело Государя, ибо до этого ее не могли убедить покинуть Михайловский дворец. Я провела ночь в слезах то вместе с прекрасным Александром, то с императрицей. Его может поддержать только мысль о возвращении благосостояния отечеству; ничто другое не в силах дать ему твердости. А твердость ему нужна, ибо, великий Боже, в каком состоянии получил он империю!»
Александр, наконец, официально принял престол. Коронация императора Александра I и императрицы Елизаветы Алексеевны состоялась 15 сентября 1801 г.
При вступлении на престол Александру было 23 года, Елизавете – 22. Это была самая молодая венценосная чета в российской истории.
Только в жизни самой Елизаветы это практически ничего не изменило. Государственной жизни императрица не вела. В общественной и благотворительной деятельности ее всецело заслоняла вдовствующая императрица Мария Федоровна. Лишь иногда, в случае крайней необходимости, Елизавета появлялась на людях. И эти появления никогда не оставались незамеченными.
Одно из стихотворений Пушкина, из которого традиционно цитируют только две последние строки, было посвящено Прекрасной Даме – императрице Елизавете.
«На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой музою моей.
Но, признаюсь, под Геликоном,
Где Касталийский ток шумел,
Я, вдохновенный Аполлоном,
Елисавету втайне пел.
Небесного земной свидетель,
Воспламененною душой
Я пел на троне добродетель
С ее приветною красой.
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.
Цитировать можно по-разному. В данном случае Пушкина пытались представить как представителя, выразителя народных чаяний. А он… он воспевал супругу того самого царя, которому посвятил множество не слишком лестных стихотворений. И, возможно, действительно был «эхо русского народа», который обожал Елизавету.
В Европе тем временем происходили судьбоносные события: Наполеон Бонапарт властно перекраивал карту Европы и ее перепуганные государи обратились за помощью к великой России. Она откликнулась: войска выступили в поход во главе с императором. Столица практически опустела. Елизавета Алексеевна осталась одна.
И не просто одна – оскорбленная в женских чувствах, открыто брошенная мужем. Александр, всегда обожавший женское общество, попрал принятые в светском обществе правила приличия и открыто сделал своей любовницей красавицу-полячку Марию Нарышкину. Она родила императору дочь Софью, которую Александр тут же признал, и которая стала его любимицей.
Слабым утешением для Елизаветы были стихи, во множестве ей посвящавшиеся. Федор Глинка, например, писал:
«Царица кроткая, краса земных царей,
Божественный твой лик достоин алтарей,
Достоин он блистать в великолепном храме
В сияньи золота и радужных огней
И благовонном фимиаме...
Но дивной благостью осмелены твоей,
Для Россов образ твой и милой, и священной
Мы ставим в хижине смиренной,
И только ... только лишь тобой
Как добрым ангелом хранимой.
О, милосердная! Здесь все тобой одной
Живет, и чувствует и дышет —
И часто, в тишине ночной
Создатель о тебе сердец моленья слышит».
Ему вторил Николай Карамзин:
«Корона на главе, а в сердце добродетель;
Душой пленяет ум, умом душе мила;
В благотворениях ей только бог свидетель;
Хвалима... но пред ней безмолвствует хвала».
И вот в это почти нерушимое уединение, в это добровольное заточение каким-то образом проникла Любовь. Как Елизавета познакомилась с кавалергардом Алексеем Охотниковым, доподлинно неизвестно. Зато хорошо известно, что между ними почти мгновенно вспыхнул роман. Роман страстный, романтический, трагически-обреченный. Оба любили – точно жили последний день.
Окончание