Отечественные источники
Серьезного внимания заслуживают отечественные источники. Принято считать, что они не сохранили никаких воспоминаний о первом крещении Руси. Е. Е. Голубинский, например, считал этот факт главным аргументом для отрицания Аскольдова крещения Киевской Руси [180, с. 37—41]. В действительности это утверждение неверно. Древнерусских свидетельств о христианизации IX в. немало, и они достаточно красноречивы.
Прежде всего летописание. Официальная историографическая традиция однозначно восприняла Владимирову легенду, и сюжет об утверждении на Руси греческой веры излагался не только одинаково по содержанию, но и одними и теми же словами. Однако в некоторых кодексах имеются определенные реминисценции более древней версии, которая относила обращение страны к третьей четверти IX в. — ко времени Аскольда и патриарха Фотия. Выше приводилось мнение Б. А. Рыбакова о том, что рассказ об Аскольдовом крещении содержался в Нестеровой редакции ”Повести временных лет” и исключен оттуда авторами третьей редакции 1118 г. [532, с. 159—173].
Из текстов, которые до нас дошли, важнейшей является Никоновская летопись — грандиозная компиляция середины XVI в. Ее авторы использовали многочисленные древние документы, позднее, к сожалению, утраченные. Как доказано Б. А. Рыбаковым, среди утерянных документов была и ”Летопись Аскольда” — хроника, начало которой относится к 865—866 гг. [532, с. 159—173]. Среди фрагментов, которые восходят к киевскому летописанию IX в., есть эпизод под заголовком ”О князи Рустемъ Оскольдђ”.
После рассказа о бескровном походе 874 г. киевского правителя читаем: ”Василiе же много воиньствова на Агаряны и Манихеи. Сътвори же и мирное устроение съ прежереченными Русы, и преложи сихъ на христiанство и обђщавшеся креститися, и просиша архiеръя, и посла къ нимъ царь” [440, с. 13]. Далее идет краткое изложение легенды о нетронутом огнем Евангелии, по-видимому, заимствованное из греческих хроник (у Скилицы или Зонары). Трудно судить, кому принадлежит это извлечение из рассказа Константина Багрянородного — древнерусским летописцам или составителям Никоновского свода. Заметим, что второе предположение представляется нам более вероятным. Именно влиянием греческой традиции можно объяснить тот факт, что Аскольдово крещение отнесено ко времени Василия I Македонина и патриарха Игнатия. Но цитированный отрывок, предшествующий рассказу о чуде, очевидно, взят из хроники IX в.
Отдельную проблему (до сих пор не разгаданную) представляют собой некоторые тексты из Никоновской летописи, посвященные Владимиру Святому, где приведены имена патриарха Фотия и митрополита Михаила, рукоположенного им на Русь.
Всего таких отрывков четыре. В первом из них под 988 г. сообщается о назначении Михаила на Русь; здесь же подана развернутая характеристика новопоставленному иерарху [440, с. 57]. Под 989 г. рассказывается о приходе Михаила в Киев и крещении им сыновей Владимира [440, с. 63]. Под 990 г. содержится сообщение о мерах по распространению новой веры в стране, осуществленных митрополитом, шестью приданными ему епископами и при участии Добрыни и Анастаса Корсунянина; о крещении Новгорода, низвержении идолов, обращении ”многих людей”, строительстве церквей и назначении пресвитеров ”по городам и селам” (440, с. 63—64]. Под 991 г. — сообщение о крещении Михаилом и четырьмя Фотиевыми епископами (два оставались в Киеве) Ростовской земли, а также об успехах новой веры на Руси [440, с. 64]. Наконец, под 992 г. читаем о крещении Владимиром и двумя Фотиевыми епископами Суздальской земли, о смерти митрополита Михаила и направлении на Русь Фотием нового архиерея — Леона [440, с. 64].
Анахронизм этих фрагментов (Фотий умер в 886 г. — за столетие до Владимирова крещения) давно привлекает внимание исследователей, но до сих пор не находит удовлетворительного объяснения. Проблема усложняется тем, что соединение имен константинопольского патриарха, жившего и действовавшего в IX в., и киевского князя в конце Х в. встречается еще в некоторых других древнерусских документах — в списках ”Повести временных лет”, в Церковном уставе Владимира, в произведении В. Н. Татищева и т. п.
Краткие упоминания о назначении Фотием митрополита Михаила (или, согласно другой версии, Леона) на Русь, о крещении Новгорода и Северо-Восточной Руси встречаются во многих летописных сводах: Новгородском четвертом [443, с. 344], сокращенном 1495 г. [633, с. 314], в Московском 1497 г. [336, с. 18]; Уваровской летописи [704, с. 172], Владимирской [155, с. 37], Новгородской второй (архивской) [442, с. 169], Мазуринской [385, с. 44, 47], в Тверском сборнике [660, с. 37] и др.
Летописные отрывки, о которых идет речь, давно скандализируют исследователей. Д. С. Лихачев, например, в комментариях к ”Повести временных лет”, приводя выписки из Никоновской летописи, констатировал ”Исторические основания всех этих сообщений также не известны” [357, с. 346]. Исследователь Никоновской летописи Б. М. Клосс вообще уклонился от анализа этих эпизодов, сославшись на то, что ”проблема уникальных известий Никоновской летописи во всей ее полноте выходит за рамки книги и заслуживает самостоятельного изучения” [289, с. 189].
По сути, единственная попытка как-то объяснить фантастическое источниковедческое явление принадлежит Е. Голубинскому. Согласно его предположению, в комментируемых документах отразились упоминания о первом крещении Руси, базировавшиеся на энциклике Фотия [180, с. 279—280; 333, с. 375; 357, с. 339]. Это — простейшее предположение, которое прежде всего приходит в голову и которое кажется вполне бесспорным. Но само по себе оно ничего не объясняет — во всяком случае до тех пор, пока остается невыясненным механизм конъектуры (или инъектуры). Непонятно, для чего киевским книжникам конца Х в. (или более позднего времени) понадобилось искусственно вводить имена Фотия и рукоположенного им архиерея в тексты, которые к ним не имеют никакого отношения.
Главная ошибка всех предыдущих исследователей состояла в том, что они относили протографы загадочных текстов к Х или даже к XI в., стремясь объяснить, каким образом имена Фотия и Михаила могли попасть в документы, посвященные Владимиру Святому. В действительности же проблему необходимо повернуть на 180° и свести к вопросу, каким образом имя Владимира и некоторых его сподвижников появились в текстах IX в., посвященных Фотию и Михаилу, что коренным образом меняет дело [94].
Препятствием для верного понимания ситуации стала мысль, что письменность на Русь пришла из Болгарии только после религиозного акта 988 г. и, таким образом, никакой более древней историографической традиции здесь быть не могло. Новейшие исследования доказали ошибочность данного утверждения [226; 258; 477; 676; 677; 734], а открытие ”Летописи Аскольда” перевело проблему совершенно в иную плоскость. Опыт реконструкции этого первого исторического произведения в нашей стране дал интересные результаты. В частности, был объяснен факт использования фрагментов Аскольдовой хроники летописцами XI в. в эпизодах, посвященных значительно более позднему времени, с переадресовкой и передатировкой сведений, которые в них содержались [96].
Рассказ о первом крещении Руси в 860 г. занимал центральное место в ”Летописи Аскольда” (именно он заимствован Нестором в первой редакции его произведения). Однако любое упоминание об этом событии не вязалось с Владимировой легендой и поэтому тщательно изымалось из всех текстов — независимо от их характера и содержания. Летописное сообщение об Аскольдовом крещении было основательно переработано и соотнесено с религиозным актом 988 г. Но последовательно заменяя имя Аскольда на имя Владимира, книжники XI в. не позаботились ”выправить” имя патриарха, который осуществил крещение Руси, создал древнерусскую церковную епархию и рукоположил иерарха.
Стремление как-то согласовать многочисленные свидетельства о введении христианства на Руси в середине XI в. с официально утвержденной версией о Владимировом крещении 988 г., освященной церковной традицией, породило интересную концепцию о многоступенчатом процессе христианизации наших предков. Изложение этой схемы находим в Густинской летописи, где приведена хронологическая схема с пятью последовательными этапами исследуемого процесса [205, с. 251—256].
Первый этап — миссия апостола Андрея; второй — крещение Болгарии и Моравии в 60-е годы IX в.; третий — Аскольдово крещение во второй половине IX в.: ”Третее крестишася славяне, си есть наша Русь, при патрiарсђ Фотiи, по смерти Игнатiя патрiарха, при Василiи Македонђ царђ, якоже историкъ церковныи Зонаръ и Куропалятесъ глаголетъ. Егда Василiи царь сотвори миръ со Рускимъ народомъ, хотяще ихъ привести ко истьнньи вђрђ, еже они обђщашася: посла же имъ царь митрополиту Михаила и иныхъ епископъ. Словене же раскаявшеся глаголаху: ”аще не видмъ прежде чудесъ, бывающихъ о имени Христовђ, его же ты проповђдавши, не имемъ вђры” [205, с. 253]; четвертый этап — крещение Ольги; пятый — Владимира.
Если отбросить второй этап, который не имеет к истории Руси прямого отношения, а первый — как историографическое недоразумение (Андреева легенда рассказывает только о пророчестве крещения, а не о самом акте), то процесс утверждения греческой веры на Руси освещен правильно. Речь идет о трех основных этапах: Аскольдово крещение 60-х годов IX в.; крещение Ольги, что стало своеобразной кульминацией в борьбе христианства против язычества на протяжении 882—988 гг.; крещение Владимира, которое знаменовало окончательную победу новой веры. Приведенная схема отвечает реальному состоянию событий, хотя конкретное развитие было намного сложнее.
Аналогичная поэтапная схема, фиксирующая христианизацию Руси во времена Аскольда как необходимую стадию в процессе утверждения новой веры в нашей стране, присутствует в некоторых летописных произведениях, правда, более позднего происхождения. Эта схема, выйдя за рамки отечественной историографии, нашла отражение в некоторых западных хрониках и как проявление обратного влияния — в Киевском Синопсисе [611, с. 72— 75]. В последнем Аскольдово крещение представлено как третий этап, причем приводится точная дата: 886 г.
