На пути к Потсдаму
Жесткость первых недель не принесла быстрых решений. Напротив, Индокитай, Югославия, Япония, создание ООН внесли новые сложности в мировоззрение американского президента, который в июне 1945 г. сказал: «Вы не знаете, насколько это все сложно для меня. Рядом нет знающих международные дела людей». Это заставило Трумэна сделать несколько шагов назад, в направлении «ялтинской аксиомы». На месте своего рода наставника Гарри Трумэна появляется видный чиновник госдепартамента — заместитель государственного секретаря Джозеф Грю — примерный консерватор, на долю которого выпало возглавлять госдепартамент во время многочисленных отлучек госсекретаря Стеттиниуса.
Грю возглавлял госдеп две трети времени между январем и августом 1945 г. Ему был сорок один год, десять из которых он провел на посту американского посла в Японии. Глухота усугубляла его склонность уходить в себя. Его жесткость по отношении к России и строю была хорошо известна. Этот человек видел крайние проявления милитаризма собственными глазами, он служил в Германии и Австро-Венгрии во время первой мировой войны и в Японии во время второй мировой войны.
Именно этот чиновник отвечал за поток документов на стол президента Трумэна в очень важный период мировой истории, встречался с президентом ежедневно. В ряде случаев решения президента были просто фиксацией взглядов Джозефа Грю. Скажем, 2 мая 1945 г. Грю записывает: «Сегодня у меня были четырнадцать проблем, которые нужно было срочно решить, и мы сделали это за пятнадцать минут, придя к ясному и определенному решению в каждом случае».
Наступал период определения отношений с Советской Россией как в Европе и на Дальнем Востоке. В мае 1945 г. разразился кризис между Италией и Югославией по поводу Триеста. Собственно кризис возник между США и Британией, с одной стороны, и Югославией Тито — с другой. Этот кризис периодически приближался к горячей фазе. Именно в эти дни Джозеф Грю являл собой главного советника американского президента. Югославы сумели умело организовать движение за югославский суверенитет над Триесте и Венеция-Джулия, где итальянское и славянское население было перемешано. И Рим и Белград пытались решить проблему в свою пользу.
Если бы руководство Трумэна тщательно проанализировало этот эпизод, то многое бы могло бы быть иным в мире, создаваемом во второй половине 1940-х годов. Общее впечатление в Вашингтоне сводилось к тому, что коммунисты Тито ведут игру, руководимую Кремлем. Западные союзники бросились на встречу своего фактического сателлита — Италии. Как стало ясно значительно позднее, Советский Союз никоим образом не поддерживал югославскую сторону. Более того. Москва осуждала напор титоистского руководства как опасный, как способный завести Югославию в опасные воды международной политики, как опасный и провокационный авантюризм. То была локальная проблема и только тотальный отпор Вашингтона и Лондона мог придать делу характер противостояния Восток-Запад.
C разворачиванием кризиса государственный департамент США быстро принял ту точку зрения, что югославская оккупация значительной части спорного региона является результатом, во-первых, тоталитарного характера титоистского руководства; во-вторых, югославы являются агентами русских. Последнее было классическим выражением «рижской аксиомы». Посланным на спорную территорию офицером был Александер Кирк, работавший в Москве до второй мировой войны.
Грю заведомо подозревал участие советской стороны. Он присоединился к агрессивному мнению Черчилля, который хотел сделать Триест местом дипломатической битвы. Британский премьер предупредил 12 мая 1945 г. Трумэна относительно создаваемого восточной стороной «железного занавеса»: «Какой же будет наша позиция через год или два, когда наши армии будут распущены?» Джозеф Грю сказал президенту, что Триест имеет огромную стратегическую значимость «для будущего мира Европы». Здесь проверяется, позволят ли Соединенные Штаты России использовать своих сателлитов для определения того, «какие государства и границы лучше для будущего СССР». Трумэн не рискнул пойти на военное противостояние из-за страха общественного возмущения в самой Америке. Но в личном плане он изменил свою личную точку зрения и воспринял интерпретацию, предложенную Грю: «Единственное решение — вышвырнуть их прочь» (слова Трумэна).
На пути абсурдной военной конфронтации встал Генри Стимсон, назвавший позицию государственного департамента «нереалистичной» и утверждавший, что англичане манипулируют американцами. Он увидел в происходящем «один из тех периодов, которые случаются в каждой войне» и сказал об этом президенту Трумэну 10 мая 1945 г. «Лишено всякой мудрости влезать в балканское болото». Министру удалось приостановить погасить растущую воинственность в Вашингтоне, замедлить посылку американцами и англичанами войск. Югославы ответили тем, то 18 мая прислали примирительное послание. Ситуация прошла крайнюю точку напряжения.
Но Грю не терял времени и трактовал эпизод в Триесте в свою пользу: наблюдается неизбежное столкновение противоположных точек зрения. После бессонной ночи, ранним утром 19 мая 1945 г. Грю бродил по коридорам своего дома и чеканил фразу: «Советская русская экспансия» — воплощение «рижской аксиомы». Результатом Второй мировой войны стало то, что «произошло смещение тоталитарной диктатуры и мощи из Германии и Японии в Советскую Россию, которая в будущем будет представлять собой суровую опасность для нас — так как это делали страны „оси“ прежде». В Восточной Европе складывается тот образ действий, который Россия будет стремиться повторить. Далее Грю пишет: Н Ближнем и Дальнем Востоке «сработает тот же стереотип». Война с Советским Союзом «так же определенна, как может быть определенным что-либо на этом свете». Соединенным Штатам следует ответить укреплением своей военной мощи и укреплением отношений с Британией, Францией и Латинской Америкой. Самым фатальным из всего было бы «довериться искренности России», ибо Россия считает «наше этически выдержанное поведение как слабость и попытается этой слабостью воспользоваться». Все это вело к следующему заключению: «Как только закончится конференция в Сан-Франциско, наша политика в отношении Советского Союза должна быть устрожена по указанной линии. Было бы значительно лучше и безопаснее устроить выяснение отношений с Россией до того, как та осуществит реконструкцию и разовьет свою огромную военную, экономическую и территориальную мощь».
Грю сделал ошибку большого исторического калибра. Локальный конфликт по поводу небольшого приграничного городка Триеста он воспринял и представил как начало новой фазы исторического развития, как авангардные бои русского империализма, как преамбулу крупного — мирового конфликта, в который вторгается мир после второй мировой войны. И вторгается, считал Грю, неизбежно.
Грю было легче повлиять на ту часть западнорусских отношений, где он был признанным авторитетом — на сотрудничество на Дальнем Востоке. Он ужесточил американский подход к СССР. В уже упоминавшемся меморандуме он указывал на возможные последствия вступления Советского Союза в войну на Тихо океане: «Тогда Монголия, Маньчжурия и Корея постепенно попадут в орбиту русского влияния, за ними последует Китай и в конечном счете Япония». Из этого следовало, что войну против Японии следует заканчивать как можно раньше — до вступления в нее России.
С постоянной занятостью Стеттиниуса Грю стал фигурой национального масштаба в мае 1945 г. Югославский кризис начинает бросать благодаря ему тень на американо-советские отношения. Грю с помощью Гарримана собирает совещание под провокационным названием: «Следует ли поддерживать то, что было достигнуто в Ялте?» Речь шла, прежде всего, об «уступках», сделанных Советскому Союзу, собирающемуся вступить в войну против Японии. Против горячих голов госдепартамента выступило реалистически мыслящее военное министерство. Мелким клеркам и ангажированным дипломатам было еще трудно противостоять фигурам типа Стимсона и Маршала.
Стимсон сумел доказать, что Советский Союз, если его пытаться нейтрализовать на данном этапе, сумеет завладеть всем, что ему обещано союзниками и без их поддержки. Альтернативой может быть лишь война против СССР. Рационально ли это в условиях неоконченной войны с Японией? Военное министерство категорически отказалось делать что-либо, препятствующее вступлению России в войну против Японии, ибо советская помощь «совершенно определенно материально сократит период ведения военных действий и таким образом сохранит американские жизни». Стимсон считал глупым поднимать столь провокационный вопрос до того, как выяснится значимость атомного фактора, который единственно мог рассматриваться как альтернатива советскому участию в войне.
По мнению М. Шервина, «Стимсон не намеревался пугать Советский Союз новым оружием, но он определенно он ожидал, что, будучи продемонстрированной, эта мощь заставит Советы быть более готовыми к приспособлению к американской точке зрения». Гар Альпровиц полагал, что «противоположно общепринятому мнению, военное министерство не протестовало извлечению политических вопросов, потому что боялось, что это может поставить под вопрос советскую помощь в войне против Японии». Но Альпровиц не приводит доказательств.
