Прибытие к острову Кадьяк и пребывание на оном

Ночь на 8 июля была дождливая, но тихая; мы старались держаться под малыми парусами на одном месте. Утро было туманное. В 8 часов горизонт очистился и настал прекраснейший день. Острова Ситхунок и Тугидок открылись нам весьма ясно; мы находились от берега милях в трех и пеленгами определили взаимное их положение.

Тугидок низкий, ровный, почти совершенно плоский остров и утесистый, простирается по румбу NO и SW на расстояние 10 или 12 миль. Лесу на нем нет, но местами зеленелась трава, впрочем, он, кажется, совсем бесплоден. От северной его оконечности через весь пролив, отделяющий его от Ситхунока, идет гряда каменьев, примыкающая к сему последнему, из коих многие могут назваться маленькими островами. Мы смотрели с салинга и не заметили, чтоб где-нибудь был проход для большого судна сквозь сию гряду, на которой ходил страшный бурун, хотя ни ветра, ни волнения не было.

Порт Уналашко. Из атласа к кругосветному путешествию на бриге «Рюрик»

Ситхунок же довольно высокий остров: берега его большею частию состоят из каменных утесов, а внутри высокие холмы, между коими есть 3 или 4 низменности, через кои мы видели остров Кадьяк. Мы проходили в расстоянии не более двух миль от южной стороны Ситхунока, но не видали на оном ни леса, ниже кустарника, одна только трава зеленелась; на берегу же лежало множество выкидного леса: это показывает, что здесь часто дуют ветры, наносящие сей лес с берегов полуострова Алякса.

Нынешний день был ясный и теплый, какого мы еще с самого отбытия из Камчатки не имели. Нам удалось взять очень хорошо высоты солнца для широты и долготы по хронометрам, с помощью коих мы определили географическое положение сих двух островов.

В 3 часа пополудни открылся нам Кадьяк, а вечером прошли мы пролив, разделяющий вышеупомянутые острова и Кадьяк, и шли вдоль берега милях в четырех, правя к острову Угак. Против пролива видели мы непонятное множество китов, которые и ночью нас окружали, бросая воду столпами и испуская при сем какой-то странный, громкий шум, подобный вздохам. Ночью сделалось облачно, а на рассвете и пасмурно, так что мы иногда едва могли видеть берега, из коих самые высокие были покрыты местами снегом; но как пасмурность иногда делалась реже и позволяла нам видеть берега, то мы продолжали идти прямо к Угаку, который увидели сего числа в 6-м часу утра, а в 9 прошли в расстоянии одной мили и стали от него править к мысу Чиниатский, составляющему южную сторону большого залива Чиниатский, при коем находится гавань Павла – главное место на сем острове Российско-Американской компании.

Маленький, но высокий островок Угак, имеющий не более 10 или 12 верст в окружности и отстоящий от кадьякского берега в 2 ½ милях, как будто нарочно поставлен служить приметою идущим в сей порт кораблям; иначе весьма трудно было бы его найти, потому что частые туманы и пасмурность не позволяют иногда по нескольку дней сряду определить своего места по наблюдению светил небесных и в то же время скрывают приметные места. Остров же Угак есть у сего берега один, следовательно, стоит только править вдоль берега милях в четырех от оного, когда верно его увидишь; а от острова весьма легко уже будет найти Чиниатский залив. Мы точно таким образом в весьма пасмурную, дождливую погоду нашли оный.

В Чиниатский залив вошли мы в первом часу пополудни, когда только виден был один мыс сего залива, прочие же все берега были закрыты мрачностию; но, не желая потерять прекрасный ветер, я решился идти в гавань, надеясь на карту капитана Лисянского, но за сию доверенность едва не заплатил было кораблекрушением. Я бы ни слова о сем не сказал, если бы молчание мое не могло со временем послужить к гибели какого-нибудь мореплавателя, который также положится на сию карту. Карта сия имеет большие недостатки, которые я объясню. От Чиниатского мыса я правил прямо к Камню Горбуну, чтоб, увидев его, определить второй курс. Камень сей мы и действительно увидели, как ожидали, и прошли от него в полуверсте. Лисянский в своем путешествии говорит, что, входя в сей залив, он «боялся островов Пустого и Лесного, коих берега для кораблей очень опасны». Он шел к SW; после в тумане не знал, где он находился, доколе не приехал к нему правитель селения и не дал своего штурмана, который и ввел корабль его в гавань, не говоря, каким проходом.. Читая сие место и глядя на карту Лисянского, нельзя было не заключить, что он шел подле южного берега, где у него не означено никакой опасности, между тем как во многих других местах залива поставлены рифы и каменья, и как на карте сказано, что она сочинена с описи, под его надзором штурманом Калининым сделанной, то я, нимало не сомневаясь, шел, как я полагал, самым безопасным путем; но в какое удивление пришел,[224] когда увидел прямо перед собою рифы камней, на карте не означенные! Люди были все по местам, и потому мы вмиг отворотили от опасности и легли в дрейф.

Я велел было спустить шлюпки, чтоб послать промеривать, как увидел ехавшие к нам две байдары,[225] из коих на одной был промышленный, который сказал нам, что там, куда мы шли, пройти невозможно по причине множества наружных и подводных камней, а проход лежит подле Лесного острова, но что он направления и ширины его точно не знает. Мы сами пошли туда по лоту; между тем сделали несколько пушечных выстрелов для призыва кого-нибудь из гавани. Скоро к нам приехал лоцман и повел нас подле самого берега Лесного острова, который Лисянский считал столь опасным. В 5-м часу пополудни вошли мы в Павловскую гавань и стали на якорь благополучно; а на другой день утвердили шлюп канатами против самого селения, в расстоянии от берега 40 или 50 сажен.

Все, составлявшие наш экипаж, были здоровы, кроме пяти человек, имевших легкие припадки, и шлюпу не было надобности ни в каких исправлениях, а потому мне только нужно было пробыть здесь несколько дней для проверки хронометров, для описи залива и для исследования поступков служителей Российско-Американской компании в отношении к жителям, как то мне было предписано.

Для описи Чиниатского залива и Павловской гавани употребили мы пять дней при весьма благоприятной погоде и в малую воду, когда горы, все мысы и берега были хорошо видны, рифы и каменья открыты; лишь светлые облака закрывали солнце, почему нельзя было делать астрономических наблюдений. Мы вымерили расстояние между некоторыми предметами, взяли с них пеленги и промерили глубину. Но когда приступили к составлению карты, тогда я узнал, что в компанейской здешней конторе находится карта, сочиненная штурманом Васильевым, весьма искусным и прилежным человеком, который, находясь в службе Компании, жил здесь около года и имел случай и время сделать хорошую опись. Положа наши пеленги и расстояния на его карту, мы нашли совершенное сходство; промеры также сходствовали. Это избавило бы нас от труда делать новую опись, если бы мы прежде о сем знали; нам только надлежало на Васильева карту наложить наши промеры там, где у него их не было, и сделать некоторые маловажные дополнения.

Нашу опись производили штурман Никифоров, гардемарины Тобулевич и Лутковский 2-й и штурманский помощник Козьмин; сей последний составлял и карту. На оной рифы и камни, которых нет на карте Лисянского, означены красными чернилами. Из сего видно, сколь карта сего последнего должна быть пагубна для мореходцев, здесь плавающих, и тем более что на ней написано, что она составлена под особенным его надзором, следовательно, тут предполагается и особенная верность.

Между тем ежедневно являлись ко мне челобитчики как русские, так и природные жители, которые все приносили жалобы на своих правителей; некоторые из сих жалоб, вероятно, были дельные, а другие пустые и неосновательные. Чтобы лучше разведать прямое состояние здешних дел, отнесся я письменно к начальнику духовной миссии монаху Герману, по слухам, человеку умному и благочестивому, которого здесь большая часть жителей довольно выхвалить не может. Он доставил мне многие весьма важные сведения письменно и утвердил их своею рукою. Равным образом и правитель здешний[226] на запросы мои подал объяснения, довольно ясно показавшие мне все обстоятельства, сопряженные с состоянием здешнего края.

Собрав нужные мне сведения, я со многими из старших офицеров начальствующего мною шлюпа 17 июля ездил на берег и осматривал все заведения, в селении гавани Павла находящиеся, о состоянии коих мы составили бумагу и все общею подписью утвердили.

Флота капитан Ю. Ф. Лисянский в изданном им «Путешествии кругом света» весьма хорошо и довольно подробно описал здешний край. В путешествии морских наших офицеров Хвостова и Давыдова также много правды о том же предмете сказано, а по сему самому я за излишнее почитаю тем же скучать читателю.

19 июля вышли мы из гавани в так называемый северный проход, но за безветрием не могли сего числа отправиться в путь и простояли тут на якоре целые сутки. Сей проход, находящийся между берегом Кадьяка и Лесным островом, есть настоящий рейд и самый безопасный. Гавань же очень узка: большие суда с трудом могут стоять в ней покойно.

Июля 20-го в 8-м часу утра, при самых тихих, переменных ветерках, с помощью течения и буксира, пошли мы в путь; но в полдень принуждены были против Елового острова стать на якорь. Легкий ветерок от юга в час пополудни позволил нам опять сняться с якоря. К 4 часам стал он дуть свежее при весьма ясной погоде, так что мы стали править прямо на мыс Эчком[227] к порту Ново-Архангельску.

Здесь должно заметить, что на острове Кадьяк нашел я алеута, бывшего в звании переводчика с Коцебу на бриге «Рюрик» в плавании его к северу. От сего человека узнал я, что Коцебу действительно осматривал те берега, кои мне было предписано изведать, в случае, если бы в цель его путешествия не входил сей предмет. Здесь же узнал я, что главный правитель компанейских колоний в нынешнем году, по желанию государственного канцлера графа Николая Петровича Румянцева, отправил отсюда отряд, который должен сухим путем пробираться от полуострова Алякса к северу, сколько возможно будет, для описи берегов и пр. После сего мне уже ничего не оставалось делать в здешнем краю, разве только заняться мелочною подробностью, описывая разные, ничего не значащие острова, не заслуживающие того, чтоб для них употреблено было большое иждивение, которое требовалось на содержание многочисленного экипажа.