Плавание от берегов Нового Альбиона до Сандвичевых островов и пребывание на оных

Буря продолжалась во всю ночь. Перед рассветом 28-го числа смягчилась, и ветер отошел к западу; днем же дул он умеренно, с небольшими порывами, находившими с дождливыми тучами, и погода стояла то облачная, то ясная. После полудня мы видели так называемую тропическую птицу: сей род птиц весьма редко показывается в таких больших широтах.

От берегов Нового Альбиона я взял намерение идти к параллели 30°, в долготе 135° и потом плыть по сей параллели к западу, ибо на некоторых испанских картах около оной в сем море назначены два острова: один в широте 28°50', в долготе 135°00', а другой в широте 28°00', в долготе 143°35'. Лаперуз на пути из Монтерея в Кантон шел близко сих мест, но островов не видал; в существовании же их, кажется, нельзя сомневаться, только они дурно положены на карту, ибо около того же места наш моряк, лейтенант Подушкин, начальствуя компанейским кораблем, шедшим из Ново-Архангельска к Сандвичевым островам, видел, как он пишет в своем журнале, табуны морских котиков; известно, что сии животные никогда от берегов далеко не отплывают, и как Лаперуз шел южнее параллели означенных островов, то я счел за лучшее идти севернее, чтоб иметь случай найти оные.

До 7 октября, не встретив ничего особенно примечательного, мы плыли к югу, большею частью с попутными ветрами и ясною погодою, а сего числа в полдень место наше было, по наблюдениям и хронометрам, в широте 28°55', долготе 135°03'. Следовательно, мы находились почти на самом том месте, где на некоторых испанских картах, как то выше я сказал, помещен остров. Однако ж мы не только земли, но ниже признаков оной не видели, кроме трех тропических птиц, которые летали вместе. По прежнему моему предположению надлежало бы теперь нам править на запад, но как ветры дули от сей стороны, и притом весьма тихо, так что нам и в неделю бы на 50 миль по сей параллели не податься к западу, то я стал держать к югу, чтоб поскорее встретить пассаты, а потом уже плыть к Сандвичевым островам, избирая пути, где прежде никто не плавал.

Октября 11-го вечером, будучи в широте 25°, долготе 137°, встретили мы северо-восточный пассатный ветер, с которым и стали править прямо к острову Овайги. Сим путем не шел никто из известных мореплавателей. Здесь надлежит заметить, что от самой Америки до сего места[247] мы только сначала имели крепкий ветер, потом большею частью дули тихие переменные ветры, а зыбь всегда постоянно шла от северо-запада и часто была столь велика, что сильным качанием шлюпа причинила нам величайшее беспокойство. Ванкувер также на сем переходе имел большую зыбь от северо-запада. Странно, что в полосе океана, где никогда не бывает крепких ветров, и в такой отдаленности от всех, бурям подверженных климатов, всегда бывает такая большая зыбь! Что бы могло быть причиною сего явления?

После сего до самого прихода нашего к Сандвичевым островам ничего примечательного не повстречалось, кроме следующих, впрочем, не очень важных случаев: в широте 23°52', долготе 138°22' прошли мы большое, носящееся по морю дерево, по-видимому еловое или сосновое, которое должно быть с американского берега или с каких-нибудь неизвестных островов, к востоку лежащих. Ванкувер видел на Сандвичевых островах большие лодки, сделанные из наносного елового дерева. Он объясняет, что такие деревья должны быть приносимы из Америки, в чем, кажется, и сомневаться нельзя. Потом в широте 22°19', долготе 143°03' летал несколько времени около шлюпа береговой кулик. Судя по расстоянию, он не мог сюда залететь ни с американского берега, ни с Сандвичевых островов. Итак, долженствовал находиться поблизости нас какой-нибудь неизвестный остров, но мы, сколько ни старались кругом себя смотреть, ничего похожего на землю не видали.

Октября 16-го пассат дул довольно крепко и временно находили сильные порывы с тучами и дождем. Мы шли под весьма малыми парусами, опасаясь иметь много хода, чтоб не найти на какую-нибудь неизвестную банку или остров. С рассветом порывы находить перестали, но ветер все дул крепко, и мы, идучи на фордевинд, имели большой ход. В 8-м часу утра летала вокруг шлюпа маленькая береговая птичка: тогда мы находились в широте 21°, долготе 148°.

С полуночи на 17-е число ветер дул порывами и находили тучи. В сию ночь мы приняли более мер осторожности, нежели прежде, ибо я имел причину опасаться, нет ли по восточную сторону Сандвичевых островов таких же опасных мелей, какие по северо-западную, западную и южную[248] найдены, а потому шли мы под самыми малыми парусами. С носу шлюпа, кроме часовых матросов, гардемарин с ночною трубою беспрестанно смотрел вперед; на форсалинге же во всю ночь посменно были часовые для слушания бурунов, ибо в темные ночи часто шум, производимый прибоем моря на мелях, скорее слышен бывает, нежели пена от бурунов покажется.

Поутру пассат стал дуть ровнее, погода же была весьма облачна и солнце очень редко показывалось из-за облаков; но вечером и в ночь на 18-е число ветер опять стал дуть крепко и сильными порывами, с тучами и дождем, а к северо-западу и западу была видна почти беспрестанная молния. Мы в сию ночь шли с тою же осторожностью, как и в прошедшую; а на рассвете поставили все паруса.

В исходе шестого часа утра 19 октября, увидев хорошо берег, мы подошли к нему на 4 или на 5 миль и при весьма свежем пассате пошли вдоль оного к SW. В 9-м часу открылась весьма хорошо превысокая гора Мауна-Роа, коей весь хребет, составляющий вершину горы, был покрыт снегом. Часа через два она опять скрылась в облаках, и мы ее более уже сегодня не видали; впрочем, погода была ясная. Гора сия хотя чрезвычайной высоты, но не имеет, подобно всем другим высоким горам, острой вершины. Она возвышается от моря постепенно и кончается хребтом наподобие обороченной вверх дном лодки, у которой корма и нос одной фигуры, а потому-то она и не имеет такого величественного вида, как сахарной голове подобные горы, и для непривыкших судить о высотах гор кажется гораздо ниже, нежели есть в самом деле.

Во 2-м часу пополудни мы обогнули южный мыс острова в расстоянии от оного мили 3. Мы ясно видели не только хижины жителей, но и самих людей. Пассат, самый свежий, нес нас со скоростью 9 миль в час; к тому же и течение помогало. Мы шли вдоль южного берега, в 2 или 3 милях от оного. В 4-м часу пополудни, подошед к юго-западному мысу, вдруг потеряли пассат, и легкие переменные ветерки настали; тогда из лежащих по берегу селений начали к нам приезжать островитяне: до захождения солнца было у нас 6 лодок, в каждой от 5 до 4 человек. Они ничего к нам на продажу не привезли, кроме того, что на одной лодке была свинья, за которую они просили кусок сукна. На некоторых лодках были молодые женщины, которых мужчины, слишком вразумительными знаками, предлагали к услугам матросов. Почти на всех из них повязки около пояса были из европейских материй. Из мужчин некоторые одеты были в оборванные матросские фуфайки, полученные ими с американских и английских судов. Приезжали они в обыкновенных своих одинаковых кану, или лодках, кои были столь часто, а нередко и хорошо, описаны в разных путешествиях.

Вечером и ночью ветры были самые тихие переменные, а часто и штили. Опасаясь сильных порывов ветра с гор, мы не смели нести много парусов и едва подавались вперед. Погода стояла ясная: по берегу были видны во многих местах во всю ночь огни, по которым мы заметили, что течение никакого действия над нами не имело. На рассвете же 20-го числа мы поставили все паруса и, пользуясь направлением маловетрий и легких ветерков, кои прерывали иногда совершенную тишину, в 10 часов утра поровнялись с заливом Карекекуа, к которому и спустились; с помощью маловетрия и буксира вошли мы в оный в 3-м часу пополудни и стали на место, которое занимал Ванкувер.

Когда мы находились милях в 4 от залива, приехало к нам множество лодок, и почти на каждой из них были женщины, привезенные для гнусного торга. На одной из лодок приехал высокого роста, сильный по виду сандвичанин, который, вступя с моего позволения на шлюп,[249] без дальних околичностей сел, развернул с полдюжины тряпиц и вынул из них несколько бумаг, содержащих в себе одобрения, данные ему от начальников разных бывших здесь военных и торговых судов. Почти все они представляют его как сведущего лоцмана для здешнего залива, как искусного пловца и водолаза и как проворного и хитрого плута, который никогда ничего не крадет, доколе не уверится хорошо в успехе, почему и советуют его остерегаться. Первые два искусства он скоро показал нам на опыте: сперва нырял несколько раз под шлюп с одной стороны на другую, а потом указывал место для положения якорей точно то, которое Ванкувер похваляет и куда мы шли без пособия лоцмана; а третье достоинство его обнаружить предоставлено было времени.

Восточный мыс острова Овайги
Остров Гуахана

Едва успели мы положить первый якорь, как приехал к нам лоцман, определенный владетелем овайгийским вводить и ставить суда в безопасное место на якорь. Бумага, писанная на английском языке и подписанная англичанином Элиотом, свидетельствовала звание и должность сего человека, который имел два имени: овайгийское Гейгекукуй и английское Джак. Сначала он изъявил было неудовольствие лоцману, бывшему у нас, что он в ненадлежащем месте нас поставил, но, узнав, что я сам тут стал, похвалил выбор. Первый же лоцман ему был покорен, но лишь Джак от нас уехал, как он в досаде, ударив сильно рукою в сетку, стал нам объяснять что-то; как мы после поняли, это значило, что ему бы надлежало быть главным лоцманом, а не Джаку.

Сегодня только был у нас один старшина из последнего класса, но простого народа множество окружало шлюп; вели они себя очень смирно и не покушались нимало сделать какое-либо похищение. Джак разумел немного по-английски, и я посредством его дал знать жителям, что когда по захождении солнца спустят у нас флаг и выпалит пушка, тогда корабль табу,[250] и чтоб все лодки ехали прочь, что они и исполнили в назначенное время с точностию и ночью отнюдь нас не беспокоили.

По берегу в 10-м часу ночи подле самого утеса от селения Кавароа до Карекекуа шли несколько человек с факелами и кричали что-то нараспев. После мы узнали, что это был патруль, ходивший по селениям и по повелению короля провозглашавший, чтоб жители не смели ночью приближаться к шлюпу и не сделали нам какого вреда.

На другой день на рассвете, когда мы подняли флаг при пушечном выстреле, начали к нам приезжать лодки, и скоро набралось их множество с обеих сторон. Между тем я получил от Элиота ответ на мою записку о прибытии нашем, к королю вчера посланную. Он меня извещал, что король, по причине болезни своей сестры, не может приехать к нам, но дал приказание старшинам здешним позволить жителям привозить к нам на продажу съестные припасы, и что он, Элиот, по повелению короля, на тот же конец сам к нам приедет. Надобно сказать, что сей Элиот, родом шотландец, был подлекарем на одном английском военном корабле; потом служил на разных купеческих судах в звании лекаря, а иногда как мореходец или суперкарг. В сей последней должности находился он в службе нашей Американской компании на судне «Ильмень», с которого был взят в плен испанцами; получив свободу, вступил в службу короля сандвического в звании министра иностранных дел. По его решению, жители привезли к нам на продажу множество зелени, плодов и кур, но свиней не было. Только они просили за все такую цену, что нам невыгодно было у них покупать: например, за два арбуза требовали они складной или столовый нож или ножницы; за дыни – то же. Железо ставили ни во что; листовую медь брали, но за безделицу, может быть, потому, что мы сами уронили цену ее, бросая куски оной в воду и заставляя тем сандвичан нырять и доставать их из воды; они делали это с удивительным проворством. Надобно знать, что ныне все сандвичане, как мужчины, так и женщины, курят табак из деревянных трубок, которые внутри обделывают медью.

В 10-м часу утра приехал к нам в небольшом двойном кану Элиот с братом первой королевской жены, которого сандвическое имя Калуа, а европейское Джон Адамс. Должно заметить, что многие из знаменитых островитян принимают имена английские или американские. Например, первый министр по имени Кремоку называется мистер Пит и пр. Гости наши извиняли неприбытие короля болезнию его сестры и привезли от него в подарок мне 15 четвериков картофеля и 6 четвериков тарро,[251] зелени же, плодов и десять свиней приказано было управителю его здесь ко мне доставить. Но он, обещавши привезти зелень на другой день, сказал, что только одну свинью может дать, ибо более не имеет. Отказ сей Элиот приписывал его плутням и хотел донести о том королю.

Поговорив с Элиотом около часа, я поехал с ним и с некоторыми из своих офицеров на берег в селение, называемое Кавароа, где славный Кук лишился жизни. Сначала мы пошли в дом к здешнему старшине, которого нашли сидящим в креслах европейской работы. На нем был коричневый суконный сюртук с металлическими пуговицами, надетый на голое тело. Жена его, одетая в рубашку и в ситцевое, на халат похожее платье, сидела подле него на одном из трех европейской работы сундуков, стоявших в комнате. Подле нее сидел молодой человек в матросском платье и с виду похожий на португальского матроса; он шил сюртук из английского сукна и был, как мы после узнали, не портной, но также старшина и второй муж хозяйки дома. Здешние знатные дамы позволяют себе свободу и явную маленькую прихотливость иметь пару мужей. Кроме сих значащих и по-европейски одетых особ, были тут трое или четверо мужчин и две женщины в отечественной одежде, то есть нагие, с повязками по поясу.

При входе нашем Элиот сказал, кто я. Старшина встал, взял меня за руку, пожал по английскому обычаю и посадил на кресла, а сам сел на пол и всех моих спутников посадил на пол же. Разговор у нас был непродолжителен, ибо я более занимался с Элиотом, отвечавшим на мои вопросы об их обычаях и других предметах, касающихся до сих островов.

Между тем старшина по имени Найти предложил нам вина с водою. Но вместо вина подали рому, и когда мы все выпили по очереди из одного стакана, тогда ему налили стакан, который он выпил, вышедши из дому на свободный воздух. Возвратясь, объяснил нам посредством Элиота, что всякий сандвичанин обязан иметь три дома, хижины или шалаша, смотря по состоянию: в одном они спят, в другом едят мужчины, а в третьем едят женщины, и как мы находились в спальне, в которой им ни пить, ни есть не дозволяется, то он и вышел вон, чтоб сделать нам учтивость выпить за здоровье наше. Мы, как иностранцы, не были обязаны держаться сего правила, но Элиот хотя и был в мундире английских морских лекарей и с кортиком, но как поселившийся между ними не смел нарушить сего правила и ничего не пил. Причем он мне сказал, что ему велено также иметь три дома и соблюдать все их табу или запрещения.

Убийство Кука

От старшины пошли мы по селению, входили в разные дома, видели работу их ткачей и способ, как они красят свои изделия; рассматривали образ строения домов их и пр. Все сие подробно описано во многих путешествиях, напечатанных и на нашем языке. Нас сопровождало множество людей обоего пола и всякого возраста, от стариков до детей; все они вели себя очень смирно, услуживали нам, доставали с дерев кокосовые орехи и потчевали соком оных, и никто из них нимало не покушался украсть что-либо у нас. После всего были мы на том самом камне, на котором знаменитый мореплаватель Кук умерщвлен каменным кинжалом, и видели сквозную пробоину, сделанную ядром с английских кораблей, которые после сего случая стреляли по жителям. Нынешний король Тамеамеа, бывший тогда простым старшиною, рассказывал Элиоту на самом том месте, со всеми подробностями, как сие дело происходило: как стоял Кук, как упал он в воду лицом и пр.

Из селения Кавароа поехали мы на шлюпках на противную сторону залива в другое селение, называемое Какуя или Карекекуа, где жители нас приняли так же хорошо, как и в первом, и так же были услужливы. Тут видели мы развалины прежних домов королевских, находившихся при небольшом пруде, обсаженном вокруг высокими, ветвистыми деревами; подходили к капищу их, куда нас не пустили; но Элиот имел право входить туда, будучи принят в число их сограждан. Видели два кокосовых дерева, пробитых ядрами при том же случае. Потом показывали нам старые полусгнившие военные лодки, которых теперь они не употребляют; ныне строят они суда по европейским образцам: бриги, шкуны и пр. В сем селении жители потчевали нас пивом, сделанным из корня дерева, которое они называют ти; из сего же корня гонят они ром. Пиво сие вкусом и запахом весьма похоже на наше пивное сусло.

Во 2-м часу после полудня мы возвратились обедать на шлюп, где нашел я того старшину с женою, у которого мы были в селении Кавароа, и двух или трех других, менее значащих старшин. Первый был уже не в сюртуке, а в одной только европейской рубашке; жена же его в прежнем платье. Другие старшины были тоже в одних рубашках, исключая королевина брата, который, кроме одной повязки по поясу, вовсе никакой одежды на себе не имел.

За столом гости мои употребляли ножи и вилки и так ловко, как европейцы, и после каждого кушанья клали ложку, нож и вилку на тарелку и отдавали человеку переменить. Принц все ел без разбора, но прочие были под разными запрещениями: один не мог есть свинины; другой, увидев на столе курицу, выскочил на лодку. Он же после хотя курил наши сигарки, но раскуривал не нашим огнем, а тем, который брал с лодки. Жена старшины во время обеда вышла на дек, ибо у них женщины не только есть вместе с мужчинами, но не могут и быть там, где мужчины едят. После обеда она пришла и пила вино, если не более, то, верно, наравне с мужчинами.

Принц, налив рюмку вина, пил здоровье «Рукини», то есть России или русских, а потом «Рукини Александра» (русского Александра) и тотчас после, не дав мне времени отблагодарить за учтивость, пил здоровье короля Тамеамеа. Впрочем, он довольно разумеет по-английски и из вопросов моих о разных предметах редко чего не понимал.

Гости наши разъехались уже вечером, а с заревою пушкою, по захождении солнца, и все лодки удалились. Принцу сделал я подарки, которыми он казался доволен; а для сестры своей, королевы, сам выпросил у меня два графина с наливкою и две граненые рюмки. Элиот насказал мне столько хорошего о старике короле, который и без того уже, по описанию Ванкувера и по слухам от американских корабельщиков, был мне известен с весьма хорошей стороны, что я принял намерение зайти в залив Кайруа и посмотреть короля, тем более что сие местопребывание королевское от нас было не далее 10 миль по пути.

22-го числа мы прибыли в Карекекуа, ожидая съестных припасов, назначенных королем нам в подарок, которые не прежде были привезены, как вечером, и состояли в одной свинье и нескольких пучках зелени. Между тем нас посетили разные старшины, из коих два были с своими женами, одетыми в ситцевые платья, сшитые на европейский манер, и жена того старшины, у которого мы были в Кавароа, со вторым своим мужем, которого, по здешнему обычаю, называют другом мужа. Они привезли по одному маленькому поросенку и понемногу зелени в подарок, но за сии гостинцы заставили меня дорого заплатить; ибо, взяв от меня, что я сам им предложил, выпросили еще несколько графинов и рюмок. Я потчевал их обедом. Мужчины ели свинину, баранину и все, что им подавали, а женщины ели свое кушанье, состоявшее в тесте из тарры и сырой рыбе с водою и уксусом; с нашего же стола ели один только сыр. Зато пили более мужчин, и жена каваровского старшины одна выпила два полных больших графина крепкой наливки. Второй ее муж уговаривал и даже бил ее, доколе сам не напился. Потом, разбранившись с нею, уехал на берег, и она, сколько ее ни уговаривали, не хотела ехать, а желала ночевать и идти с нами в Кайруа. Наконец, когда зашло солнце и надобно было палить заревую пушку, я принужден был пригрозить ей, что силою отвезу ее к мужу, если она добровольно не поедет. Тогда принуждена она была ехать, однако ж прежде того надавала несколько ударов разным старшинам и сопровождавшим ее людям, подозревая, что они научили меня не позволять ей оставаться на шлюпе. Одни терпеливо сносили от нее побои, а другие прятались за мачты. Нельзя было не смеяться, смотря, как высокая, здоровая женщина, одетая в шелковое платье и в довольно дорогой мериносовый платок, расхаживала по палубе и колотила старшин – рослых, тучных мужиков. Когда мы отправили сию пьяную бабу, у нас сделалось все спокойно; остались на шлюпе лоцман наш Джак и два трезвых, хорошего поведения старшины, которые хотели с нами ехать в Кайруа.

В 10-м часу ночи подул береговой ветер довольно сильно. Тогда мы подняли якорь и пошли в путь. Ветер скоро сделался опять тих, да и мы не спешили, чтоб не прежде рассвета подойти в Кайруа, и потому шли под самыми малыми парусами.

На рассвете 23-го числа шлюп находился против самого сего залива, в который мы лавировали, доколе позволял береговой ветер. Но наступившая после оного тишина и потом легкое маловетрие продержали нас поблизости от залива целый день и не прежде, как вечером в 7-м часу, проложили мы якорь под руководством действовавшего вместо лоцмана Элиота, который приехал к нам еще поутру и провел весь день со мною, рассказывая множество любопытных вещей о здешних жителях. Доколе мы приближались к заливу, к нам приезжало много лодок продавать зелень и плоды, а вечером все они удалились и нас более уже не беспокоили.

Тамеамеа – король сандвичан. Рисунок М. Тиханова

Во всю ночь дул тихий береговой ветер и погода была ясная. Мы стояли очень покойно. В 8-м часу утра 24-го числа, когда, подняв флаг, выпалили мы из пушки, стали к нам приезжать лодки. От некоторых из приезжих скоро мы узнали, посредством нашего переводчика Джака, что слышанный нами во всю ночь на берегу вой происходил от жителей, которые приходили к дому за сутки пред сим умершей сестры королевской и плачем изъявляли печаль свою. Мы сначала думали, что островитяне забавляются на наш счет и передразнивают наших часовых, когда они пускали сигналы.

В 10-м часу утра сего числа, взяв с собою несколько офицеров и гардемаринов, поехал я на берег. Пристали мы на песчаном берегу подле самых королевских домов. У пристани встретил нас Элиот, а король тут же стоял подле своего дома. Он был одет по-европейски, только весьма запросто: одежду его составляли бархатные светло-зеленые панталоны, простая белая рубашка, шелковый на шее платок, кофейный шелковый жилет, белые чулки, башмаки и круглая пуховая шляпа; в руке держал он тоненькую, хорошо обделанную тросточку, имевшую разрез в тонком конце, коим он держал ее вверх, со вставленным в оной листом какого-то растения. Тросточку сию сначала я принял за знак власти, соответствующий нашему скипетру, но после узнал, что она употребляется здесь в игре, о которой после будет сказано.

Когда мы подъезжали еще к берегу, то видели много островитян, стоявших около домов королевских. Они были вооружены: некоторые держали обнаженные тесаки, а другие имели ружья со штыками. На площадке же, находившейся на песчаном берегу между королевскими домами, видели мы пять стоявших рядом небольших шалашей. Сначала я не мог догадаться, к чему они могли служить. Но когда мы стали подъезжать, то их потащили прочь, и открылось, что это были покрышки для 5 осьмнадцатифунтовых чугунных пушек, стоявших просто на берегу без платформ, на корабельных станках с чугунными колесами.

На берегу встретил нас Элиот и множество народа, также и стража королевская вооруженная, как я выше сказал. Чуднее войска вообразить себе нельзя: многие из них нагие, лишь с повязками по поясу; другие имели на себе белую холстинную рубашку, без всякого другого платья, а иные красную шерстяную; у некоторых панталоны составляли всю одежду; у других жилет служил вместо платья и пр. Оружие же все было покрыто ржавчиною, и хотя рать сия была собрана для почести нам или для того, чтоб показать королевскую силу, но когда мы стали приставать к берегу, воины сии бросились к нам без всякого порядка и как бы хотели напасть на нас.

Элиот показал нам короля, стоявшего подле угла своего дома на возвышенном фундаменте. Когда мы к нему подошли, он тотчас протянул ко мне руку по английскому обычаю и сказал: «How do you do», а потом на своем языке: «ароха» (здравствуй). После сего сделал он такое же приветствие и всем другим бывшим со мною офицерам и пригласил нас в свою столовую комнату, которую по всем отношениям можно назвать весьма большим шалашом. Там нашли мы в одной стороне преогромный сундук с ручным оружием (по словам Элиота); подле оного большое красного дерева европейской работы бюро; два стола – один большой с углами, а другой круглый, оба красного дерева. Последний из них был покрыт синею салфеткой; на нем стоял штоф с ромом, графин, наполовину наполненный красным вином, большой стакан с водой и три или четыре поменее пустых; а около стола – кресла и два или три стула европейской же работы. На стенах висели два самых простых, ценой по нашему рублей в пять, зеркала и внизу к стенам приставлено несколько ружей, тесаков и пик. Сия половина шалаша была покрыта травяными коврами; в другой же на полу ничего не было, а стояла чугунная корабельная печка, в коей горел огонь, и в углу разная посуда. Вот в чем заключался весь убор королевской аудиенц-залы!

Король посадил меня в кресла, а сам сел подле меня на стуле, предоставив прочим разместиться, кто как мог: некоторые сели на большой ружейный сундук, а другие стояли. Старшины же его, которых тут было человек до пятидесяти, все сидели на полу; главные из них на рогожках ближе к нам, а прочие на голом полу далее. Первый его советник, или министр, по имени Кремоку, которого англичане назвали мистер Пит, сидел в середине их против него, а первосвященник подле меня. Когда мы все уселись по местам, то из стоявших перед дверями дома пушек сделано было пять выстрелов, и Элиот, по повелению короля, сказал мне, что это салют нам, на который, по приезде моем на шлюп, мы отвечали.

Между тем король вышел и тотчас возвратился в парадном мундире английского морского капитана и в шляпе с позументом и с плюмажем, которые подарил ему начальник фрегата «Корнвалис», за несколько лет пред сим здесь бывшего. Посещение наше было непродолжительно, ибо король прямо объявил, что ему играть хочется, и во все время нашего разговора один раз только сказал дело, именно, что на Овайги нельзя водою наливаться и съестных припасов мало, а на Во-агу то и другое удобно можно получить, и советовал мне идти туда, обещаясь послать приказание дать нам свиней и зелени и воду привезти на здешних лодках. Впрочем, занимался он рассматриванием наших шляп и одежды. Заметив у шляп ремешки и узнав, для чего они сделаны, он тотчас велел пришить к своей, для сего и выпросил у меня ремешок, пряжечку и башмаки, лоск которых ему понравился. Он пенял мне, для чего я не привез ему медных болтов для судна, которое он теперь строит.

Потом, когда мы встали и готовились идти, он нас остановил и хотел, чтоб мы выпили рому с водою. Мы это и сделали; пили его здоровье. После сего он сам себе налил рому и воды и, спросивши у Элиота о имени нашего государя, пил здоровье его величества, и сыну своему велел то же сделать, подав ему сам стакан. Сын его сидел у дверей и, по их обычаю, не мог войти в дом отца своего, будучи по матери знатнее родом, нежели сам король. Принц сей лет двадцати, непомерно толст; он был в вязаных панталонах, в рубашке, с платком на шее и на голове имел круглую шляпу.

Из своего дома король отвел нас к женам своим, которых у него пять. Они были в одних рубашках, с повязками по поясу, и сидели на полу; некоторые из них ели так называемые морские яйца[252] – род морского животно-растения. Потом ходили мы к королевскому сыну и видели жену его: она молодая, весьма статная женщина, имеющая самую прекрасную физиономию. Она была в национальной своей одежде, то есть нагая с повязкою.

После осматривали мы адмиралтейство сего владельца, где производится строение небольших судов. Были в гостях у Элиота и возвратились опять к королю, которого нашли на дворе сидящего в мундире и в шляпе на полу и играющего с нагими своими вельможами в любимую его игру, которая состоит в следующем. Все игроки садятся в кружок; у каждого в руках тоненькая палочка фута в три длиною; в средине между ними положены 5 подушек рядом, вплоть одна подле другой. Один из игроков, по очереди, прячет камешек под подушки, а прочие по порядку бьют палочкой по той подушке, под которой, как они полагают, камень находится. Те, которые отгадают, выигрывают.

Король, давши нам посмотреть на его игру, встал и пошел проводить меня до самого берега. Я звал его на шлюп, но он верного слова не дал и сказал, что, может быть, приедет.

Старшина по имени Бок. Рисунок М. Тиханова

Часа через два по приезде моем на шлюп прибыли к нам четыре королевские жены, весьма толстые и высокие женщины, которые всю корму моей шлюпки загрузили своею тяжестью. Они ходили по всему шлюпу, были у меня в каюте, выпили много наливки, выпросили по целому графину и уехали, взяв еще с собою несколько рюмок. Потом каждая из них, за мои подарки, прислала несколько зелени. Королю же, по просьбе его, послал я две пары башмаков, семь живых калифорнийских перепелок и сафьянную, шитую золотом книжку. За то он прислал мне десять свиней и несколько картофеля и, сверх того, отправил со мною человека и письменный приказ на остров Воагу, чтоб там дали мне без платы десять свиней, полную шлюпку разной зелени и пресную воду доставили на своих лодках.

Сего числа был для нас самый беспокойный день по множеству посетителей, которые все были люди знатные, и мы были весьма рады, когда наступил вечер и они все разъехались. В 7 часов вечера, при тихом береговом ветре, пошли мы из залива. Во всю ночь ветер дул тихо, но поутру 25 октября, когда мы довольно отдалились от берега, встретили весьма крепкий пассат, дувший сильными порывами. Я правил к западной стороне острова Моротой. К вечеру подошли мы к острову Мови. Ночью прошли острова Тагорору и Ренай, а на рассвете 26-го числа находились подле западной оконечности Моротоя, от которого стали держать к Воагу и в первом часу пополудни, подойдя к гавани Гонолулу, положили якорь на глубине 27 сажен и песчаном дне.

В гавани тогда находились четыре купеческих судна Соединенных американских областей и два брига, принадлежащие королю овайгийскому, и на боку еще лежали затонувшие Российско-Американской компании судно «Кадьяк» и одно американское, проданное королю. Суда сии стояли в гавани, при устье коей находилась четвероугольная каменная крепость с 52 пушками. Зрелище сие далеко превосходило все, что мы видели в русских и испанских селениях в здешнем краю, и когда мы вообразили, что видим каменную крепость, суда и огнестрельные орудия у народа, который ходит еще нагой; видим флаг сего народа и пр., то нельзя было не дивиться успехам его просвещения.

По прибытии нашем в залив тотчас приехали ко мне два капитана с американских судов; один из них, по имени Ней (Nay), был мне знаком. Они сообщили мне некоторые любопытные обстоятельства, касающиеся до сего края. После обеда приехали к нам американский же капитан Девис, старинный мой знакомый, один из самых добрых и честнейших людей, и испанец Манини, живущий на здешних островах более 20 лет. Они взялись показать мне все, что здесь есть любопытного, и доставить нужные нам сведения.

27-го октября в 8-м часу утра поехал я с некоторыми из своих офицеров на берег; при проезде моем мимо американских судов они салютовали мне по 7 выстрелов с каждого, а при выходе на берег с крепости из 5 пушек. На салюты сии после мы отвечали со шлюпа. На берегу встретили нас все американские капитаны, начальник острова и начальник морских сил короля овайгийского.

После первых приветствий пошли мы осматривать примечательные здесь места, как, например, дома жителей, места богослужения их, поля, где обрабатывается тарро, служащая им вместо хлеба, водопады, водопроводы для наводнения таррных плантаций и винограда Манини; в крепость же нас не пустили, но мы обошли кругом ее. Она стоит на самом берегу и сделана из коралловых каменьев. Стена вышиною около 7 футов и бруствер со стороны берега почти такой же вышины; а с моря сделаны в стене амбразуры. Цель ее – защищать вход в гавань, и на сей конец она хорошо поставлена.

Обедал я у капитана Девиса, где были и все другие его товарищи, начальник острова и морской начальник; первый из них по имени Бокки, а другой Гекири; сему последнему, однако ж, англичане дали имя М-r Сохе (Кокс), и оно ему очень нравится. Бокки сегодня исправил в точности королевское повеление: прислал к нам свиней и зелень; а воду вчера еще начали возить. После обеда велел он собрать несколько молодых мужчин и женщин, которые забавляли нас своими плясками, кои Ванкувер описал весьма подробно и верно.

На другой день, 28 октября, утро провел я опять на берегу. Нам показывали, как островитяне приготовляют себе пишу в ямах посредством разгоряченных каменьев. На сей конец испекли они поросенка, несколько рыбы и зелени и сделали при нас весь этот процесс, начиная с того, как удушили поросенка. Надобно знать, что они животных не режут, а, завязав рот, душат.

Сегодня обедали у меня американские капитаны и два вышеупомянутых старшины: Бокки и Гекири. Первый из них привез мне в подарок десять свиней, за что я отдарил его зрительного трубой. Островитяне были в известных их мантиях из перьев, и каждый из начальников имел при себе большую свиту так же одетых чиновников. Они были весьма довольны, что наш живописец изображал их на бумаге.

Старшина острова Воагу во время посещения шлюпа «Камчатка». Рисунок М. Тиханова

Гости наши пробыли у нас почти до вечера. Островитянам более всего доставило удовольствие действие пожарных труб, которые сами их старшины наводили в лодки, бывшие подле шлюпа. В Карекекуа и Кайруа мы также должны были, по просьбе приезжавших к нам старшин, показывать действие сих инструментов, к великому удовольствию даже и тех, на коих они были наведены.

29-го числа был я еще раз на берегу и обедал у Девиса. Перед обедом Бокки велел своим островитянам позабавить нас примерным сражением. Для сего копья и стрелы были употребляемы из сахарных тростей. Сражение их походило на игру, нежели на воинственные маневры. Бокки извинялся, что не может заставить их употреблять копья и каменья, ибо прежде бывали случаи, что они, рассердясь друг на друга, начинали действительное сражение, и прежде нежели можно разнять две стороны, было много убитых и раненых. Я и сам, не желая быть причиною кровопролития, просил его не позволять им доходить до сей крайности. После начались кулачные бои; но только две пары бились, и то слабо; ибо многие выходили, но не могли согласиться, считая себя один другого бессильнее.

Американцы сказывали мне, что сандвичане совсем потеряли свой воинственный дух, мужество и искусство действовать ручным оружием, потому что, находя огнестрельное оружие гораздо преимущественнее, принялись за ружья и пистолеты, которыми не научились хорошо владеть, а от своего отстали.

К вечеру, простившись с американцами, возвратился я на шлюп, а вскоре и Манини приехал для расчета со мною за доставленные нам вещи. Он привез с собою двух сандвичан, которых Бокки счел за нужное послать со мною на остров Атуай, чтоб успокоить жителей касательно нашего прихода: они могли подумать, что мы пришли им мстить по угрозам доктора Шефера, основавшего между ними компанейское заселениеи после ими изгнанного. Третий сандвичанин, молодой, проворный человек, сам назвался к нам в службу, прося неотступно взять его, а как у них не запрещается оставлять свое отечество и, по словам американцев, они великие охотники служить на европейских судах, то я и взял его, полагая, что он, узнавши русский язык, может быть весьма полезен Американской компании в торгах ее с Сандвичевыми островами. Имя сего сандвичанина Лаури, которое мы обратили ему в фамилию, назвав его Терентием, во имя святого того дня, когда он вступил к нам и как бы тем признал его своим покровителем.

Кончив все свои дела и собрав, сколько было возможно, сведений касательно поступков доктора Шефера, в 9 часов вечера пошли мы в путь к острову Атуай, к которому пришли на другой день и в 5-м часу пополудни стали на якорь в заливе Вимеа, в расстоянии от крепости, на которой был поднят английский флаг, с небольшим в миле. Я надеялся застать здесь американский корабль «Энтерпрайс», на котором был переводчик, знающий хорошо сандвический язык. К нему я имел письмо от Девиса с просьбою, чтоб он пособил мне объясниться с здешним старшиною Тамари. Но корабля сего мы здесь не нашли, почему на приезжавшей к нам лодке я послал на берег привезенных нами с Воагу островитян сказать, чтоб прислали оттуда какого-нибудь европейца. Вследствие сего часа через полтора приехал к нам один живущий здесь английский матрос. От него я узнал, что Тамари здесь находится, но что живущих с ним двоих европейцев, хорошо знающих язык, здесь нет. Один из них всегда живет на северной стороне острова, а другой поехал туда отпускать сандальное дерево, и что они не прежде могут быть оттуда, как через три дня; здесь же находящиеся 4 европейца имеют весьма недостаточное знание в языке и служить переводчиками не могут. Поскольку три дня ждать в таком опасном якорном месте, как залив Вимеа, для дела не весьма важного и для которого я прежде уже на других островах собрал достаточные сведения, было бы слишком неблагоразумно, а притом и небо по всей южной стороне покрылось бурными облаками, и сильные шквалы с дождем начали находить от востока, то я, боясь крепкого юго-восточного ветра, в 6 часов вечера пошел в путь.