Правление фаворитов
Милославские теперь стушевались перед другими выскочками. Иван Максимович Языков, будучи, как и Адашев при Иване Грозном, первым камергером, достиг первого ранга вместе с Алексеем Тимофеевичем Лихачевым, старым наставником царевича Алексея, и своим братом, Михаилом. Эта троица устроила при дворе полный переворот, принудив Феодора к очень странному браку с молодой девушкой темного происхождения, Агафьей Грушецкой. Не обладая ни выдающеюся красотою, ни обаянием, которые могли бы ее рекомендовать выбору государя, очень плохо воспитанная своею теткою, женою простого думского дьяка Семена Заборовского, эта личность имела за собою лишь привилегию польского происхождения, как залог возможного желания оказывать свое влияние в пользу особого западничества, соблазнявшего временщиков.
Языков и Лихачев были полонофилами. Они думала приучить Москву к этой близкой цивилизации, уже привычной для этой страны. Она соблазняла их картинами культуры, открытой иностранным влияниям, но сохранявшей при том свою славянскую самобытность. Вокруг этого брака, в который они вовлекли свою предполагаемую сообщницу, оказавшуюся бесплодной благодаря умирающему мужу, разгоралась борьба между тенденциями, которые они надеялись сделать господствующими, и всесторонней европеизацией, исповедуемой многочисленными сторонниками более радикальной перемены национальной жизни. Ее должно было решить восшествие на престол Петра Великого.
Уступив Алексею Лихачеву место первого камергера и перейдя на положение окольничего, Языков, ставили одно время всемогущим, был вынужден посчитаться с крупным человеком ближайшей эпохи, Василием Васильевичем Голициным, мощный дух которого и властный темперамент стали уже проявляться.
Между тем правление Феодора, отданное в руки этих людей, встало лицом к лицу со страшными проблемами внешнего и внутреннего порядка страны. Извне то были последствия долгой войны против Польши за обладание Украйной. Завоевание части этой провинции поставило новых владельцев в необходимость бороться с непослушанием казаков, а мир, наконец подписанный с Польшею, открывал грозные перспективы со стороны Турции. Перед смертью Алексея московский резидент в Варшаве, Тяпкин, указал на возможность польско-турецкого соглашения, начатого при посредстве Франции, и Собесскому улыбалась перспектива идти по следам Батория. Король просил напротив помощи московской армии против общего врага христианства: он осуждал интриги «французской партии», но Москва оставалась глухою. Тогда он дошел до того, что пригрозил палкой резиденту, и в октябре 1676 года подписал с Портою Зуравновский трактат.
И тотчас же, боясь столкновения с Турцией, Москва стала жаждать союза, который ей тщетно предлагали. Но старый Андрусовский договор ставил обеим странам непреоборимые трудности. Отказавшись от Киева, Польша требовала по крайней мере компенсации. 3 августа 1678 г. произошло соглашение, продолжившее Андрусовское перемирие, причем полякам было отдано несколько мелких мест и контрибуция в 200 000 рублей. Но тут совершенно отсутствовали соглашение желаний, объединение сил ради высшего и общего интереса, которые могли бы оправдать уступчивость одной из договаривавшихся сторон. Таким образом антиоттоманская лига, сближавшая обе половины славянского мира, осталась в области мечты. Предпринятые в 1678 и продолжавшиеся до 1680 года при помощи легата папы, Франческе Морелли, новые переговоры лишь обнаружили тот антагонизм, который разъединял их.
Когда позже Тяпкин был послан из Варшавы в Бахчисарай, то с ним при дворе хана обращались хуже, чем со свиньями и собаками обращаются в Москве. С крымским ханом в качестве посредника Москва приняла в 1681 году условия, продиктованные ей Портою: перемирие на двадцать лет, Днепр, как граница, продолжение обычных «подарков», считавшихся в Константинополе данью, и уплата им недоимок за два года.
От правительства фаворитов нельзя было и ожидать ничего лучшего, но должно ему отдать все же справедливость, что, не пожертвовав во внешних сношениях ни одним из существенных интересов страны, оно к концу, упрочив свой авторитет, выполнило во внутренней жизни несколько благодетельных и благотворных реформ. От 1679 до 1682 года оно участвовало в частичной переделке уголовного кодекса, стремясь при этом смягчить некоторую часть наказаний, а именно отменить изувечение, заменив его бичом, кнутом и ссылкою в Сибирь. Этой инициативой объясняются в 1677 и 1682 годах декреты, остановившие выполнение приговора над двумя женщинами, совершившими прелюбодеяние. Он состоял, как известно, в зарывании живьем в землю. Несчастных выкопали из земли и заперли в монастырь.
В различных пунктах деятельности законодательной или административной этих временных управителей, нельзя не отметить либеральной тенденции, как раз недостающей бурному и насильственному делу великого реформатора ближайшего будущего. Рядом указов, направленных против профессионального нищенства, но обращавших также внимание, как на главную его причину, на истощение от бедности, Языков со своими сотрудниками протянули руку помощи церкви для систематической организации благотворительности; они устроили всеобщую перепись бедняков, основали больницу и рабочий дом, проектировали устройство целого ряда благотворительных убежищ наподобие устроенных уже по инициативе Ртищева. Как и много других проектов, и этот остался под сукном, но у его инициаторов, может быть, лишь не хватило времени для проведения в жизнь по крайней мере, самого начала его выполнения. 1679 год был ознаменован крупной реформою в провинциальном управлении, имевшей целью уменьшение тягостей плательщиков налогов. Но на этот раз принятые меры плохо соответствовали имевшейся в виду цели. Они состояли главным образом в отмене избранных чиновников или комиссионеров, органов местной автономии или агентов центральной власти, оспаривавших у воевод, т. е. у «служилых людей», поставленных для управления провинцией, их администрацию, иначе говоря эксплуатацию добычи. От этой перемены управляемые не получили никакой выгоды.
Большой заботою этого правительства являлся фискальный порядок. Из года в год недоимки увеличивались при погашении всех оброков. Ни одна провинция, ни один уезд не доставляли целиком оброка. В 1679 году замена многочисленных податей назначенных для содержания стрельцов, одним налогом не помогла злу, как это полагали; созванные в Москве между 1680 и 1681 годами два собрания депутатов по поводу более общей реформы, пришли только к тому печальному заключению, что не платили, потому что нечем платить и что единый налог следует уменьшить.
С другой стороны неудовлетворительность самих стрельцов и всего военного состава, бывшего на лицо, становилась все более и более чувствительною ввиду новых, встретившихся на пути нужд; Василий Голицин, с помощью делегатов от «служилых людей» занимался в этой области выработкой проекта полной реорганизации, и пришел к тому убеждению, что точкою отправления в этом деле должна служить отмена местничества.
Но это значило нанести страшный удар мотыгою всему зданию старой Москвы. Предаваясь еще в это время играм детства, полного волнений и интересов, великий созидатель близкого будущего сам не решался на более смелые, чем этот. Но подрытое со всех сторон и шатающееся под собственною тяжестью, еще не тронутое его рукою, здание уже наклонилось на бок. И над сонным народом, только что пробудившимся к новой жизни, предвещаемая тысячью лучей заря великого дня, который он должен был принести с собой, уже поднялась в темных сумерках, где потухало хрупкое существование и меланхоличная судьба старшего брата Петра.
