Приходское духовенство
Всем известно, что с эпохи Петра Великого до эпохи освободительных реформ Александра II русское духовенство являло собою картину, нигде кроме России в православных странах не повторявшуюся, — картину сословной замкнутости. Утилитарный дух Петра, во имя всеобщей повинности служения государству, заковал все сословия в рамки государственного тягла. Сословно-семейное унаследование своей профессии в духовенстве не исключало вхождения в него новых элементов, которые уже затем и замыкались в сословии. Сословность духовенства не была полной. В начале процесса и до самого его конца вхождение новых элементов в духовное сословие со стороны никогда не было закрытым. Но от начала до конца процесса монополия сословной профессиональной наследственности непрерывно возрастала, порождая на практике наследственную замкнутость духовного сословия, томившегося в этих рамках до момента падения крепостного права.
По всем признакам никогда не умиравшее выборное начало для вхождения в сословие духовенства, не было сознательным и прямым подражанием древнейшей канонической норме и практике первобытной христианской церкви. Это было характерным для русской почвы продолжением исконного здесь древнерусского начала сельской общинности. Местное церковное устройство сложилось как органическая часть этой локальной общинности. Для нужной местной общине потребы — иметь священнослужителей, приходская община заставляла соискателей церковной службы обращаться к ней, к ее выборам, без различия сословного или профессионального происхождения соискателя: — от князя до землероба (крестьянина), холопа и раба, безразлично. Требование выборной годности кандидатов, конечно, было минимальным. Сводилось на практике к минимуму грамотности, голосистости, трезвости и скромности поведения. Радикальное изменение в этот быт внесло Петровское начало профессиональной школы. Пусть эта школа по началу была очень скромной и неполной в течение всего ХVIII столетия, но она поставила критерий школьности на первое место в подборе священно-церковно служителей. Епископат, сам подбираемый со времени Петра по признаку богословской дипломированности (поначалу только из Киевской Академии), уже этим фактом применения к кандидатам священства мерки школьных дипломов, положил радикальное начало ограничения, а со временем и сведения на нет самой нужности приходских выборов. Доступ к церковному служению на практике сузился до необходимости прохождения специальной духовной школы. Так, духовная школа сама по себе стала фактором более тесного сословного подбора и замыкания духовенства. Содержалась духовная школа на средства архиерейского церковного хозяйства и на деле была по своей дешевизне и почти бесплатности самой доступной для приходского духовенства. Так поставленная школа, т. е. домашними средствами архиерейской кафедры, становилась бытовой школой сословия, усиливая в нем начала наследственности. Петровская реформа укрепляла эту, удобную для нее наследственность, для использования в своих утилитарных целях всех сил народонаселения. Этот служебно-государственный утилитаризм, идущий от Петра через весь ХVIII век, породивший и систему школьности для духовенства, сам по себе ограничивал древнерусское право выборов приходского духовенства, но не упразднял еще самые выборы из суженного круга дипломированных школьников.
Но, надо признать, что интересы государственного тягла приходов, большей частью в селах, совпадавших с тягловыми общинами, диктовали им нежелание отдавать кого-либо на службу церкви из своей крестьянской братии. По круговой поруке тягла за убывшего человека, все должны были отбывать лежащие на общине повинности. Таким образом, естественно, что и прихожане-общинники обращались, в случае искания себе кандидата на церковные должности, к тем же семьям духовенства, привыкая видеть в них как бы прирожденных кандидатов на священство.
Профессиональный интерес семейств духовенства создавал стремление не уступать никаким посторонним элементам своих мест, как мест родовых, подобных другим государственным и владельческим сословиям. Да и обычная многосемейность духовенства создавала не недостаток, а количественный избыток детей — наследников профессии, закрывавших этим легкость доступа сюда элементов посторонних. Уже с половины ХVII века государство признало в этих поповских семействах избыток свободных от государственного тягла людей. А потому и пришло к мысли, особенно в моменты военных мобилизаций, производить так называемые «разборы».
То были первые еще робкие меры государства к извлечению «лишних» элементов в духовенстве, но и тогда дети духовенства бросились занимать все оставшиеся места и всеми мерами: подпаивание прихожан, обман архиерейских приказов и т. п., лишь бы — по сатирическому выражению Духовного Регламента — «водраться в духовный чин». Посторонним, иносословным нечего было и думать «водраться» в эту профессионально замкнувшуюся среду. Так создался порядок, что, несмотря на процедуру и обряд приходских выборов, т. е., на не умиравшую внешность выборного начала, на деле «поповичи» вступали в духовный чин, как бы «по праву рождения». Стоглавый Собор уже для ХVI века считает эту наследственность священства общим бесспорным порядком и как бы узаконяет его, касаясь вопроса школьной подготовки. Священникам предписывается обязательно учить грамоте своих сыновей с детства, чтобы «пришед в возраст, достойным быти священнического чину». «Который поп или дьякон овдовеет, и будет у него сын, или зять, или брат, или племянник, а на его место пригож и грамоте горазд и искусен, ино его на место в попы поставити». По писцовым книгам ХVI-ХVII в. обычно значатся на приходе: первый священник отец, второй — его сын. Причетники: отец и сын. Иногда весь причт — одно семейство. Собор 1667 г. упрекает архиереев за то, что они допускают ставленников из беглых крестьян и из крепостных, а не из семейств духовенства. Таким образом, картина почти сословной замкнутости, ослабляющая ходячее мнение, будто наследственность духовенства создали только законы Петра. Наоборот, наследственность создалась не только в широком смысле профессии, но и в узком смысле наследования самого места, занятого иереем, отцом семейства, что, конечно, подрывало, если не упраздняло совсем, смысл по инерции продолжавшегося выборного начала. Так прямо уже о создавшейся наследственности места службы и говорит собор 1667 г.: «яко да будут (разумеются поповские дети) достойны в восприятие священства и наследницы по них церкви и церковному месту».
Сильнейшая в русской истории стихийная тяга к землевладению, «власть земли», как метко определила ее народническая литература, глубоко проникала, конечно, и в быт древнерусского духовенства. Земли, приписанные к церкви от приходов или частных владельцев, благодаря углублявшемуся в духовенстве наследственному их обрабатыванию, входили в сознание данной наследственной семьи церковного причта, как земли ее собственные. Это сознание, и признание его со стороны прихода, закреплено в актах юридического характера, а именно, в договорах, заключавшихся кандидатами священства с прихожанами. В них духовенство формулировало свое право владения прицерковной землей и право пользования церковными доходами, не только пожизненно, но и потомственно. И даже (что звучит на первый взгляд чуть не абсурдно) с правом отчуждать эту землю и продавать в другие руки: «то церковное место с хоромным строением и с доходом церковным (!)продать и заложить».
Всякая нормальная потребность в порядке естественного роста стремится расширяться и углубляться. При отсутствии предела и границ на место нормальной эволюции наступает преувеличение и вырождение. В данном случае духовенство создавшийся по отношению к недвижимости некий крепостной порядок старалось перенести и на владение самими церковными должностями. И даже более: «владельчески» — собственнически распоряжаться и самыми церквами, со всем священным имуществом последних. Св. Димитрий Ростовский так критикует эту материалистическую психологию сословно-землевладельческих кандидатов на священство: «Что тя приведе в чин священнический, то ли, дабы спасти себя и иных? Никако же. Но чтобы прокормити жену и дети и домашние… Рассмотри себе всяк, о священный человече: что ты мыслил еси, проходя в чин духовный? Спасения ли ради шел еси, или ради прокормки, чем бы питать тело? Поискал еси Иисуса не для Иисуса, а для хлеба куса». Все эволюционирует. Расширялись и владельческие отношения духовенства к должностям и местам своего служения. Собор 1667 года свидетельствует нам, что и самые церкви с их имуществом становились как бы частной собственностью служащего в них духовенства. Некоторые иереи завладевали двумя приходскими церквами. В одной служили сами, а другую сдавали в аренду. Собор отвергает этот «крепостной» порядок, как антиканоничный. «Св. церкви священникам продавати и корчемствовати нелепо есть… Советуем ныне убо вам — прихожанам коеяждо церкве и благословляем вас, да искупите св. церкви продаваемыя и церковныя места, разве домовнаго их строения храмин, да будут свободни и под Единою Главою и властию, еже есть Христос и Крайний Пастырь Ваш. А продавати церкви Христовы « церковныя места, яко отчины, зело неправильно есть и беззаконно».
Но голого соборного запрета было недостаточно для преодоления обычного права, глубоко вошедшего в жизнь. Для прочности тотального владения и распоряжения церквами, духовенство само являлось и строителем церквей. Тогда уже никто не смел оспаривать перехода этой «собственнической» церкви из рода в род. Вот тон и буква завещания священника строителя — «собственника»: «а после зятя моего попа Игнатия пожалована тем местом дочь моя, вдовая попадья Ксения с детьми. И дана ей на то место жалованная государева грамота… А церковная всякая служба служить ему Петру (брату завещателя)… И после его живота служить сыну его попу Митрофану, покамест внучата мои возмужают и в попы поступят». Даже в южной России, где выборы были сильны в течение всего ХVIII века, традиция духовного владельчества местами — «парохиями» превалировала над сложным влиянием других характерных черт еще литовско-польской эпохи. Продолжал играть свою роль патронат. Паны патроны имели свой вес, основываясь на своем вотчинном праве. Парохии вотчинников не были в полной власти архиерея. Церковными вотчинниками были и православные монастыри и православные братства. Священники, уплатившие за свои места-парохии владельцам патронам, были на положении совладельцев вместе с патронами. Дорого купленное место священнические семьи старались всячески удержать в своих руках. По смерти отца-священника сын его, не спрашивая архиерея, сам нанимал другого священника, и приход бесперебойно обслуживался пока сам «владелец»-попович не получал хиротонии. Для этого, чтобы приходская «громада», державшаяся за свое право выборов, не поколебала права поповичей, они еще при жизни отца-священника приглашали другого, так называемого «викарного» священника, «на помощь отцовской старости».
