1805 год. Январь. 16

Января 16 го прислал на корабль Посланник нарочного просить меня приехать к нему с Доктором Еспенбергом сколько возможно поспешнее. По прибытии нашем нашли мы у него двух Баниосов, многих толмачей и других Гражданских чиновников. Причиною сему был один из привезенных нами Японцев, покусившийся на лишение себя жизни. Благовременное усмотрение воспрепятствовало ему в исполнении самоубийства. Господин Лангсдорф, поспешающий унять течение крови,[99] не допущен Японскими часовыми, потому, что о сем не донесено было еще Губернатору. Несчастной долженствовал до учинения того, и до прибытия присланных Баниосов, валяться в крови своей. Но и сии не позволили ни Доктору Еспенбергу, ни Господину Лангсдорфу подать помощи раненому, а послали за Японским Доктором и Лекарем.[100]

Между тем оказалась рана неопасною. При самом приходе нашем в Нангасаки просил Губернатор Посланника отдать ему привезенных нами четырех Японцев; но он на то не согласился; поелику хотел самолично представить их Императору. Губернатор повторил опять сию прозьбу через несколько недель после; но ему отказано было также, как и прежде. Случившееся приключение побудило Посланника просить Губернатора, чтобы он взял от него привезенных Японцевь; но последний отвечал, что поелику он просил о сем прежде двукратно и ему отказано было; то он теперь и сам согласиться не хочет; впрочем приказал уведомить, что пошлет в рассуждении сего курьера в Эддо. Но оттуда не получено на сие никакого ответа и привезенные нами Японцы оставались в Мегасаки до самого дня нашего отбытия. Итак сии бедные люди по преодолении трудного пути, продолжавшагося четырнадцать месяцов, хотя и прибыли в свое отечество, однако не могли тотчас наслаждаться полным удовольствием, которое они в отчизне своей обрести надеялись, но вместо того принуждены были семь месяцов находиться в неволе и заключении. Да и не известно возвратятся ли они когда либо на свою родину, которая была единственною целью их желания, понудившего их оставить свободную и малозаботую жизнь, каковую препровождали они в России.

Чтобы такое понудило нещастного покуситься на жизнь свою, того не могу утверждать с достоверноситю, хотя многие причины делают Японцам жизнь их несносною; ужасная мысль лишиться навсегда свидания с своими родными, находясь так сказать по среди оных, была вероятно первым тому поводом. Сию догадку основываю я на том, что в продолжение нашей здесь бытность пронесся слух, что привезенные в 1792 году Господином Лаксманом Японцы осуждены на вечное заключение и не имеют ни малейшего сношения со своими единоземцами. Сверх сего полагали тому причиною и следующее; по прибытии нашем подал, как говорили, сей Яаонец Баниосам письмо, в котором жаловался не только на жестокие с ними в России поступки; но и на принуждение их к перемене веры, прибавив к тому, что и посольство сие предпринято главнейше с намерением испытать, нельзя ли ввести в Японию Христианского исповедания. Одна только чрезмерная злость могла сему Японцу внушить таковые бессовестные нарекания. Ко мщению не имел он никакого повода; поелику принят был в России с товарищами своими человеколюбиво. При отъезде одарены они все ИМПЕРАТОРОМ; на корабле пользовались всевозможным снизхождением. Сие письмо не имело однако никакого успеха. Неудача в исполнении предприятия и угрызение совести в рассуждении бесчестного своего поступка, довели его, может быть, до покушения на жизнь свою. По залечении раны твердил он беспрестанно, что Россияне весьма добродушны, но он только один зол и желал прекратишь свою жизнь.