Проблема отчуждения: парадигма К. Маркса и парадигма Ф. Сосюра

Ж. Бодрийяр полагает, что это возникло вместе с отношениями товарного обмена. Вещь, подлежащая обмену, воспринимается нами остраненно. У нас теряется к ней интимное чувство сопричастности как к чему-то нерасторжимо связанному с нами и обязывающему нас.

Обратимся в этой связи к "Капиталу" К. Маркса. В первой главе, посвященной развитию форм меновой стоимости, он отмечает, что товарный обмен есть процедура абстрагирования от материальной субстанции товаров, от всего того, что делает вещь уникальной, неповторимой в обоих смыслах слова - и в смысле своей природно-вещественной неповторимости, и в смысле неповторимо-интимной связи с конкретным лицом - владельцем. Аристотель, впервые анализировавший форму меновой стоимости, никак не мог понять, на чем основывается эта процедура: каким образом качественно разнородные вещи трактуются как однородные, приравниваемые друг другу. "Обмен, - говорит он, - не может иметь места без равенства, а равенство без соизмеримости"... Но здесь он останавливается в затруднении..." Однако в действительности невозможно..., чтобы столь разнородные вещи были соизмеримы", то есть качественно равны. Такое приравнивание может быть лишь чем-то чуждым истинной природе вещей, следовательно лишь "искусственным приемом для удовлетворения практической потребности"9.

Когда один конкретный товар обменивается на другой конкретный же товар - Маркс называет это отдельной, или случайной формой стоимости, наше безразличие к вещи как явлению бытия еще не проявляется как таковое: в нас говорит голос нужды, а не голос онтологического безразличия. Но когда речь идет о полной, или развернутой форме стоимости, - когда мы заявляем о готовности обменять любую вещь, мы обнаруживаем качества онтологического нигилизма.

Здесь важно оценить различие акцентов, делаемых при анализе отчуждения в парадигме Маркса и в парадигме Соссюра. Маркс развертывает картину товарного фетишизма - отчуждение вещей от нас и обретение ими опасной самостоятельности. Коммунисты назвали эту опасность рыночной стихией - и вознамерились преодолеть ее посредством всеобщего обобществления и планирования. Одно дело, когда, при случайной форме стоимости, 20 аршин холста приравниваются 1 сюртуку; другое дело, когда холст вступает "в общественное отношение не только с отдельным другим видом товара, но и со всем товарным миром. Как товар, он гражданин этого мира.

В то же время бесконечный ряд выражений товарной стоимости показывает, что она относится с полным безразличием ко всякой особой потребительной форме, в которой оно проявляется"10.

Итак, в парадигме Маркса (и классического гуманизма вообще) мы опасаемся того, что вещи в качестве товаров станут свободными "гражданами мира" и ускользнут от нашей воли и наших возможностей управлять ими. В парадигме Соссюра (и постмодернизма вообще) мы вправе опасаться того, что, пройдя школу безразличного отношения к вещам во всей их объективной и субъективной неповторимости, мы сами станем ко всему безразличными гражданами мира. На этом безразличии, на этой онтологической глухоте нас подловят и станут подсовывать нам вместо реального мира виртуальный, вместо первичной подлинности - искусно сконструированный знаковый текст. Именно пройдя школу обмена, мы становимся готовыми войти в мир симулякров ложных, не содержащих натурной вещественности, знаков, обменивающихся друг с другом безотносительно к тому, в каких отношениях находятся первичные реальности, а также безотносительно к нашим человеческим претензиям на смысл, истину, справедливость.

Маркс, мысливший терминами классической теории отчуждения, опасался, что отчуждаемые вещи получат не приличествующую им свободу и тем самым перечеркнут наш статус хозяина мира, наше человеческое первородство. Воспринимая эти же процессы в парадигме Соссюра, нам следует опасаться прямо противоположного - приучая себя в практике обмена, с крайним безразличием относиться к природной или культурной субстанции (идентичности) вещей, мы все больше отлучаем себя от реальности и в конечном счете оказываемся в плену у виртуального, знакового мира. Маркс видел опасность частной собственности в том, что обособленные ею люди не узнают в вещах - товарах собственной субъективности и, оставаясь изолированными, не справятся с этой вырвавшейся на волю "вещностью". Только заменив косвенное регулирование производства посредством рынка прямым, плановым, люди получат шанс заново прибрать к рукам овеществившийся мир товаров и регулировать его в соответствии со своими сознательными целями.

В парадигме Соссюра это различие частно-рыночной или публично-плановой форм собственности не имеет значения; коллективный субъект с неменьшим успехом способен разлучаться с объективным миром и оказаться в плену у виртуального мира, чем субъект индивидуальный. Более того, советский опыт показал, что безразличное отношение к судьбе обобществленных, присвоенных государством вещей даже более характерно для социалистического способа производства, чем для капиталистического. Не случайно люди, прошедшие социалистическую выучку, стали сегодня более рациональными воплотителями безразлично-менового отношения к миру, чем традиционные буржуа. Постсоциалистический мир еще быстрее, чем "коренной" капиталистический, устремился сегодня на путь "чистого обмена", минуя фазу производственной прибыли.

Как известно, товар у Маркса является единством противоположностей: потребительной и меновой стоимостей. В потребительной стоимости, где интерес представляет как раз конкретная природа товара, его способность удовлетворять те или иные человеческие потребности, воплощено архаичное отношение человека к миру - живая личная причастность. Совсем иное дело меновая стоимость. Здесь выражена главная установка современной личности: чураться привязанности к миру и сопутствующей этому ответственности и представлять действительность в ее сугубо абстрактных, обезличенных и взаимообмениваемых формах. Само массовое серийное производство воспроизводит модель менового отношения к миру и меновой статус вещей.

В самом деле: серийно произведенная вещь подлинной космической вещностью уже не обладает: в ней нет признаков уникальной причастности и особого места в системе природного порядка, равно как нет и следов субъективной причастности к данному месту, укладу и человеку. В процессе производства меновых стоимостей происходит субъективное отлучение вещей отрыв их от конкретного потребителя и даже, в пределе, от потребителя вообще. Современная спекулятивная прибыль созидается уже в полной независимости от создания конкретных потребительных стоимостей - вырастает из циркуляции денег как голых, отлученных от товарной массы, знаков.

И хотя Маркс предостерегает от ошибочного восприятия денег как "только знаков"11, на самом деле после того, как по инициативе США в 1971 году был устранен золотой стандарт и введен свободно плавающий - не зависимо от состояния производства и товарной массы - курс валют, деньги превратились в автономные чистые знаки. Отныне сфера материального производства и сфера знаков "исчезают как таковые и утрачивают свою соотнесенность, а равно и свою детерминированность... "Политическая экономия знака" еще была результатом распространения и проверки рыночного закона стоимости на материале знаков. Напротив того, структурным устройством ценности вообще отменяется как режим производства и политической экономии, так и режим репрезентации и знаков. С воцарением кода все это переключается в режим симуляции"12.

Под "структурным устройством" Бодрийяр подразумевает автономию денежных знаков, отныне способных имитировать стоимости, которых они на деле уже не содержат и не обозначают и эти денежные симулякры (обманные видимости) тем не менее не бракуются цивилизованным сообществом, не исключаются как криминальная подделка; их новый виртуальный статус принимается как факт.

Это может объясняться только нашей приученностью к жизни в виртуальном мире и нашей разлученностью с миром реальным, онтологически подлинным. Мы не только утратили надежные критерии отличения одного от другого, но и само желание (волю) проводить такое отличие. Субьектов, обладающих онтологической волей - действительной открытостью миру - не могли бы с такой легкостью провести сегодняшние "игроки" глобализма.

Глобализм, на первый взгляд, является пространственно-временной универсализацией отношений обмена: отныне нет таких укромных ниш бытия и культуры, где бы мы могли сохранить и уберечь от продажи какие-то особо чтимые ценности. Но по сути своей сама эта универсализация обмена указывает на другой процесс: отлучения человека от действительности и погруженность в морок виртуального мира. В процессе модернизации и глобализации нам кажется, что мы просто заменяем один тип реальности - косный, статичный, локальный - другим, открытым и динамичным. На самом деле мы при этом заменяем реальность симулякрами, терпим онтологическое поражение, утрату бытия.