После Полтавы

Войско Карла XII перестало существовать. Позиции России сразу же заметно укрепились, и Петр прекрасно это понимает. Торопит своих генералов, требует, чтобы они выбивали шведов из городов, крепостей Прибалтики. Сообщает Августу II о своем предстоящем прибытии с армией в Польшу. С Апраксиным обсуждает план «промысла» под Выборгом, взятие Ревеля (Таллина). Князь-кесарь радуется:

— Ныне уже без сумнения желание Вашего величества, я же резиденцию Вам иметь в Петербурхе, совершилось чрез сей конечной упадок неприятеля.

За победу под Полтавой все ее участники награждены медалями — серебряными (солдаты) или золотыми (офицеры); всем солдатам выдали награду в размере месячного или полуторамесячного жалованья. Чины, ордена, земли получили генералы и офицеры. Меншиков стал фельдмаршалом, Головкин — канцлером, Шафиров — подканцлером, князь Г. Долгорукий — тайным советником. Пять месяцев спустя по предложению Курбатова, обер-прибылыцика, указом Петра списали недоимки с крестьян за все прошлые годы, исключая два последних.

Наконец, Петр подает Шереметеву прошение с просьбой отметить и его заслуги, к слову сказать, немалые:

— Господин фельдмаршал, прошу, дабы Вы рекомендовали государям нашим обоим о моей службе, чтоб за оную пожалован был чин рыр— (контр. — В.Б.) адмиралом, или шаунбейнахтом, а здесь, в войске, ранг, а не чин старшего генерал-лейтенанта. И о первом, как к Вам с Москвы указ послан будет, тогда б и к адмиралу о том моем чине указ послан был же от их величества.

За шутливой формой обращения, за упоминаниями о «государях», «их величествах" (князе-кесаре Ф.Ю. Ромодановском и начальнике Приказа земских дел И.И. Бутурлине) скрывается представление Петра о своей службе Отечеству, своих неусыпных трудах на поле брани. Ромодановский сообщает ему о повышении в чинах за „храбрые кавалерийские подвиги и в делах воинских мужественное искусство“ — царь действительно во время Полтавского сражения проявил высокое мастерство как полководец, подвергался опасности как солдат: одна вражеская пуля попала в луку его седла, другая в шляпу. Князю-кесарю царь отвечает с благодарностью:

— И хотя я еще не заслужил, но точию ради единого Вашего благоутробия сие мне даровано, в чем молю Бога сил, дабы мог Вашу такую милость впредь заслужить.

Вскоре Петр приезжает в Киев и здесь слышит проповедь префекта Киевской академии Феофана Прокоповича, блестяще образованного человека (учился в Киеве, Львове, Кракове, Риме), прекрасного оратора и публициста. Она посвящена Полтавской виктории, Петру, ее организатору, полководцу:

— Ты не только посылал полки на брань, но сам стал противно супостата, сам на первые мечи и копия устремился.

Петр с удовольствием слушал проповедника, и в мыслях у него, вероятно, проходили картины прошедших баталий, особенно только что отгремевшей, достославной и уже ставшей достоянием истории Отечества.

Полтавская победа в корне изменила ход войны, положила резкую грань между тем, что было до нее, и последующими событиями на театре военных действий. И Петр, как все русские люди, очень хорошо это понимал. Как и повелось в пору успехов русского оружия, новую и такую блистательную викторию отпраздновали пышно и торжественно, с выдумкой, на что был великий мастер сам царь. Согласно замыслу его, по улицам и площадям Москвы прошли войска победителей, провели более двадцати двух тысяч пленных шведов (взятых под Лесной и Полтавой) и бесчисленные трофеи. В числе пленных шествовал первый министр короля граф Пипер, а среди трофеев везли и носилки, на которых находился Карл во время сражения. На новый 1710 год жители Москвы увидели другое, не менее пышное действо — после торжественного молебна в Успенском соборе Кремля зажгли огромный фейрверк по случаю той же Полтавской виктории.

В Европе пренебрежение к России сменилось потрясением, уважением, смешанным со страхом перед ее мощью. Петр по — прежнему готов заключить мир, но, конечно, на приемлемых для России условиях. Однако Карл опять отвергает разумные предложения. Правитель, разоривший страну и погубивший армию, сам оказавшийся в положении нахлебника в чужой стране (в турецких Бендерах), держится самоуверенно, чуть ли не как победитель.

В Швецию он шлет одно за другим распоряжения о наборе солдат для продолжения войны, хотя его полуторамиллионный народ уже стонет от истощения. Но король не хочет ничего слышать; просьбы и донесения из Стокгольма он просто не принимает во внимание, приказывает их вообще ему не присылать. И стокгольмские власти слепо следуют его приказам, благодарят Господа за спасение короля; что же касается происшедшего под Полтавой, то распространяют нелепую версию: там -де двадцать тысяч шведов потерпели поражение от двухсот тысяч русских!

Правда, Швеция сохраняла некоторые надежды — у нее имелся сильный флот на Балтике, ее территория оставалась незатронутой войной, а шведские войска, помимо самой Швеции, находились в Прибалтике и Финляндии, Померании и Норвегии. Кроме того, имелись основания ожидать военной помощи от государств Западной Европы, например Англии, Голландии, Австрии с одной стороны, Франции — с другой. Их правители, исходя из своих интересов, рассчитывали привлечь Швецию на свою сторону. Теперь эти замыслы рушились. Пришлось срочно перестраивать внешнеполитические комбинации.

По словам Роберта Мэсси, американского историка, Полтава стала «грозным предупреждением» для всего мира, и «европейские политики, которые раньше уделяли делам царя немногим больше внимания, чем шаху Персии или моголу Индии, научились отныне тщательно учитывать русские интересы. Новый баланс сил, установленный тем утром пехотой Шереметева, конницей Меншикова и артиллерией Брюса, руководимых их двухметровым властелином, сохранится и разовьется в XVIII, XIX и XX веках».