Петербургская жизнь

Мемуарист вспоминает о петербургской жизни 30-х годов XVIII века: «Государыня, не могшая более, по причине суровой погоды, наслаждаться стрельбой, которая для ее удовольствия почти ежедневно устраивалась в Петергофе летом, являлась теперь всякий раз со всем двором в театр, когда давали оперу, комедию или интермедию».

Действительно, охота, точнее — стрельба, была подлинной страстью Анны, довольно необычайной для московской царевны, но вполне естественной для мужиковатой, грубоватой императрицы. Анна не просто присутствовала при травле зверья, не просто спускала со связки собак. Она сама стреляла из ружья, и делала это великолепно.

Редкий день в парке пригородного дворца Петергофа, где она обычно проводила лето, проходил без пальбы. Царица била по мишеням, которые выставляли для нее в парке или в плохую погоду — в манеже. Но больше всего любила императрица стрелять по живой мишени. Со всей страны под Петергоф, в специальные загоны и птичники, свозилась разнообразная дичь. И, прогуливаясь по парку, императрица непрерывно стреляла по кишащему в нем зверью. За летний сезон 1739 года она самолично застрелила девять оленей, шестнадцать диких коз, четырех кабанов, одного волка, триста семьдесят четыре зайца и шестьсот восемь уток! Кроме того, среди тысячи двадцати четырех трофеев нашей Дианы оказались непригодные в пищу шестнадцать больших чаек. Можно вообразить, как это было: царица не успокаивалась даже во дворце, хватала стоявшие в простенках заряженные ружья и палила из окна по каждой пролетавшей мимо чайке, вороне или галке. Даже в дороге императрица не расставалась со штуцером. «Во время пути, — сообщает газета о переезде Анны в Петергоф, — изволила Ее величество в Стрельной мызе стрельбой по птице и в цель развлекаться».

Проводились при Анне и грандиозные варварские охоты с «ягт-вагена» — особого экипажа. Его ставили посреди поляны, на которую загонщики со всего огромного леса гнали дичь. На последнем этапе очень плотного и непрерывного гона, который мог продолжаться неделями и охватывать огромную территорию лесов, звери попадали в парусиновый коридор, выход из которого выводил прямо на «ягт-ваген», где в безопасности сидели охотники и в упор расстреливали оленей, волков, поднятых из берлог медведей и прочих крупных и мелких лесных обитателей.

Стрельба из ружья, благодаря столь сильной страсти царицы, становилась в обществе модой. Раболепствующая знать приучала своих юных дочерей палить по голубям, а императрица ревниво вопрошала московскую гостью: «Стреляют ли дамы в Москве?», и та уверяла, что стреляют, матушка, стреляют! Пристрастие Анны к охоте и стрельбе, конечно, очень выразительно. Для таких кровожадных подвигов требовались твердая рука, точный глаз, сила телесная, хладнокровие и азарт. Вероятно, этот комплекс амазонки как нельзя лучше соответствовал внутреннему миру императрицы, устройству ее души, далекой от интеллектуальных поисков и рефлексий.