Война с Турцией
Размеренная, продуманно планируемая в занятиях, насыщенная развлечениями жизнь Аничкова дворца была прервана русско-турецкой войной. Войной в воздухе запахло уже в середине 1870-х гг., когда славянские народы стали подниматься на борьбу против ига Османской империи. Зверски подавляемые турками восстания сербов, черногорцев, болгар вызвали волну сочувствия в русском обществе. На Балканы отправлялись отряды добровольцев, по всей стране собирались денежные средства и медикаменты для оказания помощи восставшим братьям славянам.
В окружении наследника заинтересованно и пристрастно обсуждались события на Балканах и угроза вмешательства в их развитие европейских держав. Ключевой вопрос внешней политики России XIX в. – восточный – снова встал во всей своей остроте. Генерал Р.А. Фадеев познакомил Александра Александровича с записками, представленными им в Министерство иностранных дел и военному министру. Доказывая необходимость активной помощи славянским народам, Фадеев считал, что Россия наконец утвердится в проливах Босфор и Дарданеллы, обретя свободный выход в Средиземное море, без которого она «похожа на птицу с одним крылом». Наследник эту позицию разделял. Близки ему были и доводы К П. Победоносцева, настроенного весьма воинственно. Полагая, что мирный исход из сложившейся на Балканах ситуации невозможен, Победоносцев рассчитывал, что для России война будет иметь значение «не для внешней политики только». Он доказывал, что она сможет отвлечь общество от остро вставших внутренних проблем, вызывающих недовольство и брожение. По его словам, война была бы как раз кстати в момент; «когда громче чем когда-либо слышится ропот на тягости, толк о другом управлении и о неспособности многих лиц, составляющих администрацию, жалоба на безумные траты и на расхищение казны, собираемой с народа». В письмах к наследнику 1876 г. Константин Петрович весьма резко критикует бездействие и нерешительность правительства, не сомневаясь в единомыслии своем с адресатом.
Александр II действительно находился в нерешительности. Министр финансов М. X. Рейтерн уверял, что Россия, едва освободившаяся к 1875 г. от бюджетного дефицита, не в состоянии выдержать войну. Перевооружение армии не было завершено. Не был воссоздан и Черноморский военный флот, право на который, потерянное после Крымской войны, Россия восстановила лишь в 1870 г. Император имел все основания опасаться, что война России с Турцией может легко превратиться в общеевропейскую.
Но он все более ощущал расхождение своей позиции с общественным настроением, требовавшим активного вмешательства России в события на Балканах. Все больше испытывал Александр II и давление «партии войны», лидером которой стал наследник. Аничков дворец становится своеобразным штабом по содействию восставшим славянам – не только деньгами и медикаментами, но и оружием. Посредником между Александром Александровичем и генералом М.Г. Черняевым, возглавившим сербскую повстанческую армию, случалось быть и Победоносцеву. Так, 18 сентября 1876 г. Константин Петрович, напоминая об острой нехватке оружия у сербов, обращает внимание наследника, что в военном министерстве есть резервный запас – 300 000 старых ружей. В окружении М.Г. Черняева не сомневаются, что часть их можно было бы отпустить восставшим, «если б государь наследник цесаревич сказал свое слово».
Для сторонников войны неподготовленность к ней России также была достаточно ясна. Побуждая цесаревича к более активному вмешательству во внешнеполитические дела, к воздействию на императора, Победоносцев не скрывал, что при слухах о войне все напоминают друг другу, «что у нас ничего нет – ни денег, ни начальников надежных, ни вещественных средств, что военные силы не готовы, не снабжены, не снаряжены». Вместе со всеми, кто пытался оценить готовность России к войне, Константин Петрович вопрошал: «Куда же девались невероятно громадные суммы, потраченные на армию и флот?» – возмущаясь грабежом «казенных денег в военном, морском и в разных других министерствах».
Но, зная о сложном положении в армии и флоте, в экономике и финансах, наследник и его бывший наставник стояли на том, что «без войны невозможно распутать узел, сплетенный нам дипломатией», «невозможно расчистить положение, достойное России». В «партии войны» царило вполне наполеоновское настроение: «сначала ввязаться в бой», а там уж действовать по обстоятельствам. Немалое воздействие на наследника, как и на самого императора, оказали оптимистические реляции Н.П. Игнатьева – посла при Оттоманской Порте, убеждавшего, что она накануне своего разложения, которое будет лишь ускорено войной. Нашлись и военные советники – в том числе генерал Фадеев, – которые доказывали небоеспособность Турции, прогнозируя легкий и быстрый успех русской армии. Желаемое не в первый раз вполне объяснимо принималось за действительное. 12 апреля 1877 г. Александр II издал манифест об объявлении войны Турции.
Война принесла наследнику огромное разочарование, крушение многих надежд, планов, расчетов. Прежде всего он был уязвлен той ролью, которая ему отводилась в боевых действиях. Цесаревич был назначен командующим отрядом, созданным для защиты тыла действующей армии от турецких войск, обосновавшихся в крепостях Шумле и Силистрии. Стоявший на Дунае в местечке Русе (Рущук) Рущукский отряд насчитывал 40 тысяч солдат. (Численность русской армии – 185 тыс., турецкой – 165 тыс.) Назначение цесаревича в его окружении рассматривалось как понижение в должности: он проходил военную службу командиром гвардейского корпуса, числился атаманом казачьих войск. Великий князь Владимир Александрович, привыкший пользоваться советами старшего брата, на этот раз сам горячо советовал Александру Александровичу серьезно и откровенно поговорить с отцом, попросить его пересмотреть свое решение. Однако решение императора – и это сознавал цесаревич – было твердым и продуманным. Не последнюю роль здесь, по-видимому, сыграло стремление не рисковать жизнью наследника.
Чрезвычайно раздражило и огорчило Александра Александровича назначение главнокомандующим великого князя Николая Николаевича. С «дядей Низи» отношения у него и так были скверные, а на его посту он в своих тайных помыслах видел конечно же себя.
Наследник жаловался, что его не посвящают в планы боевых операций. Но у главнокомандующего и не было общего стратегического плана. Александр Александрович сетовал на отсутствие «всяких распоряжений», они действительно из штаба армии не поступали, а принимались, как правило на местах – на свой страх и риск. Сумбур и неразбериха в военном управлении приводили его порой в отчаяние. То, что из Аничкова дворца виделось как отдельные недостатки, здесь, на войне, осознавалось уже как результат общей неподготовленности к ней.
Но Рущукский отряд, возглавляемый наследником, находился, разумеется, на особом положении. В нем служили отпрыски аристократических семейств. Адъютантами Александра Александровича были граф И.И. Воронцов-Дашков, граф С.Н. Шереметев, князь В.А. Барятинский. Некоторое время в отряде пребывал великий князь Сергей Александрович. Здесь нес службу герцог Лейтенбергский (князь Романовский), погибший при рекогносцировке турецких позиций. Расположенный вдали от «горячих точек» отряд не испытывал особой нужды ни в продовольствии, ни в оружии, ни в медикаментах.
Представления наследника о военных буднях были достаточно ограниченны. Как ни парадоксально, но основные сведения о том, что творилось в армии, он получал не в Рущуке, а из Петербурга. Постоянным его корреспондентом военных лет был Победоносцев, письма которого оставляли далеко позади обличения военного ведомства в либеральной и демократической печати. Но они и предназначались только для «внутреннего пользования» – Константин Петрович первый бы воспротивился проникновению в прессу сведений, сообщаемых им наследнику. Уже забыв, как он жаждал войны, как подталкивал к решительным действиям цесаревича, осуждая колебания императора, Победоносцев в первые месяцы военных действий истово молится об их скорейшем завершении – столь грозной и опасной предстала война в своей реальности. Еще недавно не сомневавшийся в ее необходимости, он уже понимает, что она «грозит великими бедствиями целой России». Признает, что войны стоило избежать, а если уж «решились на войну, следовало к ней серьезно готовиться».
Размышляя о том, что приходится выносить армии по вине «бездарных военачальников» и «невозможного интендантства», Победоносцев опасается, что «грудь русского солдата» не выдержит тяжести этой войны. «Сердце обливается кровью, когда очевидцы ужасных картин (которых Вы не видите), вернувшись сюда, рассказывают, что видели в Зимнице, Фратешти, под Плевною», – писал Константин Петрович наследнику, сообщая, что в Зимнице, например, до 4000 несчастных лежало на голой земле, без пищи, без ухода, покрытые ранами, в которых роились черви, в пыли, в жару, под проливным дождем». Он передает свидетельства очевидцев о том, как гнали пешком раненых из-под Плевны – за 80 верст – «и во все время ни куска хлеба, ни перевязки».
Вспоминал ли Александр Александрович, читая эти письма, наставления своего учителя – генерала Драгомирова? Имя этого участника русско-турецкой войны было тогда у всех на слуху. Драгомиров доказывал, что к солдату надо относиться по-человечески – кормить, одевать, оказывать медицинскую помощь. Без соблюдения этих первоочередных требований невозможно сохранить «нравственную энергию» войска, которая и определяет в конечном счете победу. Не стесняясь в выражениях, зная, что найдет понимание Александра Александровича, Победоносцев резко критикует военное начальство, и прежде всего великого князя Николая Николаевича. «В последнее время на Вас одного возлагали надежду… из числа главных начальников, – не забывает добавить Константин Петрович, – одно Ваше имя поминалось с похвалой». «Ваша добрая слава растет, – повторяет он в другом письме, многозначительно заключая: – Ах, это большая сила на будущее».
Ужасаясь огромным потерям русской армии, наследник с удовлетворением отмечал, что его отряд лишился всего трех тысяч человек. Но, принимая во внимание, что Рущукскому отряду пришлось отбить лишь две атаки противника, а в остальном лишь пребывать в ожидании боевых действий, эту потерю надо признать немалой. Особого следа в ходе войны отряд наследника не оставил, хотя официальная историография и восславила его «великую стратегическую задачу». «Святое молчанье» рати цесаревича воспел князь В.П. Мещерский. В записной книжке Александра Александровича сохранились тщательно переписанные его рукой строки Мещерского о том, как Русь, «затаив дыханье», следила за Рущукским отрядом, «как будто из всех своих ратей та рать ей невольно милей».
Наследник заканчивал войну в Болгарии, в местечке Берестовец, на реке Янтра. По его заказу художник Д.Н. Поленов запечатлел эти места в серии картин – на память о военных годах. На память об участии в русско-турецкой войне остались и награды, врученные наследнику императором: орден святого великомученика и победоносца Георгия второй степени и золотая, украшенная бриллиантами сабля с надписью «За отличное командование Рущукским отрядом». При всей ограниченности военного опыта Александра Александровича, значение его в судьбе будущего императора было велико. Впервые увидев войну лицом к лицу, он воспринял ее как «страшный кошмар». И никогда уже не смог забыть ее зловещих проявлений:
«Ночей для многих без рассвета,
Холодную немую твердь,
Подстерегающую где-то и настигающую смерть,
Болезнь, усталость, боль и голод,
Свист пуль, тоскливый вой ядра,
3альдевших ложементов холод,
Негреющий огонь костра».
Может быть, именно тогда, на чужой земле, и зародилось в нем то отвращение к войнам, которое во многом определило внешнюю политику Александра III.