Особенности российской монархии

Для истории последнего царствования характерна особенность, не присущая предыдущему периоду: недовольство, скептическое отношение ко всем начинаниям власти. Либерализация общей атмосферы в стране, отмирание старых приемов и норм государственного управления постепенно меняли и отношение к государственной службе, отношение к особе монарха. Решения царя уже не спешили исполнять даже те, кто был связан клятвой верности, которую давали при вступлении в должность все государственные служащие, как военные, так и гражданские. Какое бы решение он ни принял по совету одних, это тут же встречало противодействие и критику других. Воля монарха далеко не всегда превращалась в дело России. Русский традиционный (самодержавный) монархизм сходил на нет.

После восшествия на престол Николая II быстро стало ясно, что новый царь, в отличие от предыдущего, не обладает крутым нравом, а нерадивое исполнение поручений и приказов не чревато немедленной потерей должности, содержания, а уж тем более ссылкой. Можно было не спешить делать порученное дело, можно было выжидать, можно было волынить. Можно было распространять немыслимые слухи с венценосцах, и ими не только не возмущались, не только не препятствовали, но с жадным интересом подхватывали и распространяли. За сплетни и слухи уже не наказывали, не пытали и не ссылали (как, например, при столь чтимом отечественными интеллектуалами Петре I).

Называя себя монархистами, многие из родовитых и влиятельных господ деятельно способствовали падению монархии, так как в авторитарно-самодержавной системе сила власти и престиж власти – вещи неразрывные. Инсинуации и клевета по адресу царя, дискредитирующие разговоры, эпатирующие заявления и оскорбительные утверждения разрушали традиционный ореол верховной власти в глазах народной массы и ускоряли приближение крушения. По мере того как ситуация в стране усугублялась, немалое число должностных лиц и чуть ли не все общественные деятели начинали винить в неурядицах и неудачах исключительно монарха и его окружение. Накануне падения монархии эти оценки сделались беспощадными.

После убийства Распутина великий князь Николай Михайлович (внук Николая I, двоюродный дядя Николая II) занес в свою записную книжку: «Не могу еще разобраться в психике молодых людей (речь идет об убийцах одиозного проповедника. – А.Б.). Безусловно они невропаты, какие-то эстеты, и все, что они совершили, – хотя очистили воздух, но полумера, так как надо было обязательно покончить и с Александрой Федоровной и с Протопоповым (министр внутренних дел. – А.Б.)». И это написал член династии! Или вот еще один образчик социального безумия: выдержка из письма жены председателя Государственной Думы М.В. Родзянко, Анны Николаевны, к княгине 3. Н. Юсуповой (матери убийцы Распутина), отправленного в середине февраля 1917 г.: «Эта кучка, которая всем управляет, потеряла всякую меру и зарывается все больше и больше. Теперь ясно, что не одна Александра Федоровна виновата во всем; Он, как русский царь, еще более преступен».

Подобное писали люди, близко стоявшие к трону, жившие в благополучии и роскоши, обязанные своим положением той самой монархической власти, которую в лице царя так страстно поносили. Они были недовольны, что царь слушал «не тех», назначал на должности «не тех». К таким недовольным относился, например, историк-графоман Николай Михайлович, сочинявший обширные труды, примечательные лишь тем, что содержали уникальные документы из фамильных архивов, к которым другим историкам доступа не было. Этот великий князь вместе со своим братом Александром Михайловичем, другом юности последнего царя, вступил в масонскую ложу, что было для представителей их круга шагом недопустимым, оскорбляющим дела предков, память умерших, так как принадлежность к тайному братству «вольных каменщиков» исключала уважительное отношение и к самодержавию, и к православию.

Царь не слушал и «умных наставлений» председателя Думы, «камергера двора Его Императорского Величества» Михаила Родзянко. Это было действительно так по той простой причине, что ничего вразумительного этот шумный пустослов не предлагал и предложить не мог. Все его призывы, вся его скандально-бесславная карьера – наглядное тому подтверждение. Он, как и его жена, у которой, как некоторые утверждали, глава парламента был «под каблуком», прослыли в столице записными сплетниками. Именно Родзянко был одним из самых деятельных пропагандистов распутинской истории, несколько лет непрестанно раздувая «общественное возмущение».

И уж если подобные настроения отличали тех, кто находился на верху социальной пирамиды, то что же надо было ждать от других, не вознесенных в высокие сферы, кто был вне царских милостей и благодеяний, кто сызмальства воспитывался и пропитывался стойкими чувствами ненависти к царской «деспотии», к русской «азиатчине». В той ситуации позиция, скажем, таких деятелей, как А.Ф. Керенский или В.И. Ленин, была понятной, логичной и единственно возможной для них. Но для представителей дворянства, аристократии, фабриковавших антицарские сплетни, а затем и почти открыто ратовавших за насильственные действия против власти, да еще в период жесточайшей войны, это было показателем глубокого психологического недуга. И здесь не имела особого значения реальная политика, конкретные шаги и решения, принимаемые властью; все они безусловно встречались в штыки. Сначала ограничивались лишь тихими разговорами в своих салонах и кабинетах, а со временем так осмелели, что могли уже и публично поносить и хаять всех и вся.

Многие из тех, кто пережил революцию, коротали свои дни на «дальних берегах» и через годы, вспоминая «погибшую Россию», с маниакальной одержимостью все еще твердили, что «главная вина на царе и его окружении». Сами же они, именитые и безродные, влиятельные и безвестные, делали свое дело исключительно честно и самоотверженно, а вот царь… Никто почти не раскаялся и не покаялся и не понял того, что стало очевидностью: в русском апокалипсисе все были виноваты и все стали жертвами. Конечно, степень вины различна, но ведь оказалась различной и «цена жертвы». В конечном итоге последний царь заплатил самую дорогую из возможных.