История в историях

Бородино (окончание)

После такого упорного боя наш левый фланг был расстроен, но и французские войска не могли продолжать наступления. Ней и Мюрат обратились к Наполеону за подкреплениями. Он сердился, никак не мог понять, как его маршалы с такими огромными силами не могут опрокинуть русских, и подкреплений не давал, так как пришлось бы двинуть для этого гвардию.


Не менее упорный бой был и за центральную батарею (Раевского). Атака дивизии Бруссье в 10 ч. утра была отбита. В 11 часов Бруссье, поддержанный дивизией Морана, возобновил атаку и овладел батареей, в которую ворвалась бригада Бонами. Но в это время поблизости был начальник штаба 1-й армии Ермолов, который собрал сохранившие порядок и первые попавшиеся под руку части; "толпою в образе колонны" бросился на батарею и около полудня выбил французов; ген. Бонами, назвавшийся Мюратом, взят в плен.


Прибыл на место боя Барклай-де-Толли и сменил страшно расстроенные войска Раевского дивизией Лихачева (6-го корпуса Дохтурова). Около полудня подходил, двигавшийся с правого фланга, 2-й пехотный корпус Багговуга; одна бригада 4-й дивизии принца Евгения Вюртембергского была оставлена также у батареи, а остальная часть корпуса двинулась к д. Утице.

На нашем левом фланге Понятовский около 8 ч. утра овладел д. Утицей и остановился. Тучков, выславши на поддержку Багратиона дивизию Коновницына, с остальными войсками занял высоту за деревней, но в 10 ч. утра был сбит и с этой позиции войсками Понятовского. Вскоре, впрочем, прибыл на поддержку Багговут; при содействии его корпуса Тучков произвел контратаку, сбил французские войска с высоты, но исколотый штыками сам попал в плен. Багговут вступил в командование войсками нашего левого крыла.

Ней и Мюрат продолжали настойчиво требовать подкреплений. Наполеон уже решился было двинуть им на поддержку три дивизии (молодую гвардию и дивизию Клапареда), когда ему донесли о панике в тылу, на левом берегу р. Колочи.

Когда выяснился удар на наш центр, Кутузов решил отвлечь часть сил неприятеля и приказал Платову и 1-му кавалерийскому корпусу Уварова переправиться за р. Колочу и атаковать левый фланг армии Наполеона. Уваров, перейдя Колочу близ с. Малое, двинулся к р. Войне и около полудня опрокинул кавалерийскую бригаду Орнано. Это произвело такое впечатление, что вице-король приостановил атаку на батарею Раевского и начал переводить войска на левый берег Колочи.

Уваров двинулся на пехоту и атаковал один пехотный полк гвардейскими гусарами, но неподготовленная артиллерией троекратная атака была отбита; все-таки французы отступили за р. Войну, так как Платов, переправившись через Войну выше Беззубова, появился в тылу неприятельской пехоты, которая и отступила от Беззубовской плотины. Началась паника в обозах, а затем и в войсках.


Кутузов отозвал Уварова за Колочу, а одни казаки не могли справиться с массою пехоты, встретившей их. Но нападение Уварова и Платова имело огромное значение для общего хода сражения: батарея Раевского была нами отбита, а в два выигранные часа (от 12 до 2 часов дня) мы успели к угрожаемым пунктам подтянуть резервы и даже передвинуть 2-й корпус Багговута с правого фланга на левый, к д. Утице; 4-й пех. корпус занял пространство между батареей и с. Семеновским.

Убедясь, что на левый фланг произведено не очень серьезное нападение, Наполеон возобновил атаки па батарею Раевского. В 3 часа, после страшно упорного боя, причем в батарею ворвалась неприятельская кавалерия с тыла, наши войска вынуждены были уступить столько часов доблестно обороняемый ими пункт позиции.

Наполеон, по взятии батареи, бросил вперед массы кавалерии; но они были встречены русскою конницею, которая преградила им путь. Между батареей Раевского и Семеновским произошел кровавый и упорный бой, прекратившийся около 4 часов, вследствие утомления войск, при чем кавалерия могла атаковать только рысью, артиллерия умолкала.
Тяжелые чувства испытывал Наполеон, сидя под курганом у Шевардина; пред ним происходило что-то небывалое, совершенно неожиданное. Он знал, что превосходит русских в силах и, к удивлению, не может сломить их сопротивления.

Ни трофеев, ни пленных, как бывало в прежних сражениях, нет. Ежеминутно с разных концов поля сражения прискакивают ординарцы с просьбою подкреплений. Наконец он решил, по предложению Бертье, объехать поле сражения. В четвертом часу он выехал к Нею и Мюрату к д. Семеновской. По всему пространству, по которому ехал Наполеон, в луже крови лежали лошади и люди поодиночке и кучами. Подобного зрелища, такого количества убитых на таком малом пространстве, никогда не видали еще и Наполеон и никто из его генералов.

Гул орудий, не прекращавшийся в течение девяти часов, усиливал впечатление картины. Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидел позади Семеновского и кургана русские войска, которые стройно стояли на второй позиции, в полной готовности продолжать бой; их орудия, не переставая, гудели и дымили по всей линии.

Сражения уже не было. Хотя в распоряжении Наполеона и было 19.000 гвардии, которую он мог бы бросить вперед для решения участи сражения, но, не слушая совета своих маршалов, полководец решил не прибегать к этому последнему средству, так как, вероятно, не рассчитывал сломить русских. Через три часа Наполеон вернулся назад, "против обыкновения, с красным лицом, с всклоченными в беспорядке волосами и усталым видом".


Перестрелка продолжалась по всему полю сражения до наступления темноты; но чувствовалось всеобщее утомление; кое-где еще были частные попытки кавалерийских и пехотных частей броситься в атаку, но без решительного успеха. Выстрелы час от часу редели, и битва замирала.


Кутузов, бывший в центре позиции у Горок, не переставая следил за ходом боя и, как мы видели, успел изменить и первоначальное расположение войск, передвинув во время боя 1-ю армию с правого фланга к центру и на левый фланг, а также везде успевал своевременно посланными подкреплениями восстанавливать бой. Но главною его заботою было управление духом войск, что, как ученик Суворова, он выполнял мастерски.

Мы видели его распоряжения для замены Дохтуровым унесенного с поля сражения Багратиона. Когда дали знать, что взят в плен Мюрат, хотя и ошибочно, он послал адъютанта поехать по войскам и объявить об этом. Когда донесли, что французы заняли флеши и Семеновское, он подозвал Ермолова и сказал ему: "Съезди, голубчик, посмотри, нельзя ли что сделать".

В третьем часу атаки французов прекратились. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Вдруг приезжает полковник Вольцоген с докладом от Барклая-де-Толли, что войска страшно расстроены, и сражение проиграно. Кутузов не верил тому, что слышит, страшно рассердился и приказал передать Барклаю, что его сведения несправедливы и что настоящий ход сражения известен ему, главнокомандующему, лучше, чем Барклаю.

"Отбиты везде, — горячо говорил взволнованный полководец, — за что я благодарю Бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской!"

Но когда вскоре приехал Раевский с докладом, что войска твердо стоять на своих местах и французы не смеют их больше атаковать, Кутузов приказал Кайсарову писать приказ о бое на следующий день и послал адъютанта по линии объявить, что на завтра мы атакуем.

И эта весть, объявленная от главнокомандующего, которую каждому хотелось услышать, поднимала дух, нарождала новые силы: измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.

Наполеон и его армия были в изумлении перед противником, который, потерявши почти половину армии, стоял также грозно в конце, как и в начале сражения. Верно сказал Ермолов, что "под Бородиным французская армия расшиблась об русскую". Русские, действительно, одержали нравственную победу, убедили противника в том, что он не может нас победить.

Но победа наша была куплена дорогою ценою: из 113.000 чел. мы потеряли 57 — 58.000 чел., в том числе 21 генерала: урон французов из 130.000 чел. 50.000, в том числе убитыми и ранеными 43 генерала. "Битва генералов" или "Могила французской кавалерии" — вот европейское прозвище Бородинского сражения. Трофеи с обеих сторон почти равны: у неприятеля отбито 13 орудий, мы потеряли 15. Пленных не брали; их с каждой стороны было не более 1000 человек.


Ночью французы очистили занятые ими во время боя пункты нашей позиции и отступили за р. Колочу и к Шевардину. Несколько раз войска вскакивали в панике, ожидая нападения казаков. Палатка Наполеона была окружена карре гвардии. На утро генералы собрались вокруг неё, и Ней громко критиковал бездеятельность и нерешительность Наполеона в день сражения. Наполеон не возражал и был весьма обрадован донесением, что русские очистили поле сражения и потянулись к Можайску.


До 11 часов вечера Кутузов не отменял распоряжений к возобновлению сражения, но когда поговорил с приехавшим в это время Дохтуровым и убедился в громадности понесенных войсками потерь, приказал начать отступление к Можайску.

27 августа, в 6 часов утра, русская армия снялась с позиции в полном порядке и тишине; французы заметили наше отступление только в 10 ч. утра, когда на поле сражения оставался только арьергард Платова.

Бородинское сражение было очистительного жертвою за оставление Москвы и дано было Кутузовым для удовлетворения общественному мнению и голосу армии. Позиция, выбранная для боя, была несильная и укреплена слабо: профиль укреплений был настолько незначителен, что кирасиры Тильмана, во время атаки на батарею Раевского, перескочили ров и бруствер без особого труда.


Позиция была занята неправильно, почему во время боя пришлось половину войск переводить по полю сражения к центру и левому флангу позиции. Набег Уварова и Платова помог выиграть необходимые для этого два часа, но все-таки войскам Багратиона пришлось шесть часов вести бои против втрое превосходящего в силах противника. Все эти ошибки были искуплены небывало доблестным поведением войск. Кутузов превосходно управлял боем и правильно оценил его значение.

Наполеон, думавший одним ударом окончить войну, убедился, что разбить нашу армию не может и, следовательно, ему, вместо отдыха, предстоит ужасная, ничего не обещающая хорошего, борьба, а при малейшей неудаче — гибель.

Сосредоточивши 100.000 на фронте в 2 версты, между Колочею и старою смоленскою дорогою, он, наверное, рассчитывал дать парадное сражение, хотя и грубо-прямою фронтальною атакою. Конечно, это могло стоить больших потерь, но он никогда о потерях не думал, а, главное, не допускал мысли, чтобы его чудные войска, при огромном численном превосходства, не сломили сопротивления русских, которым и позиция для боя не давала никаких преимуществ. И вдруг такое неожиданное разочарование!

Много лет спустя в своих мемуарах он так оценивает Бородинское сражение: "Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвою. Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми... Из пятидесяти сражений, мною данных, в битве под Москвою выказано (французами) наиболее доблести и одержан наименьший успех".

Кутузов, в донесении государю о сражении, выяснил причину необходимости отступления, но не упоминал ни о победе ни об отступлении неприятеля, а указал на страшное упорство в битве, мужество войск, большие понесенные ими потери и о взятых с бою трофеях.


За всю новейшую историю не было сражения боже кровопролитного, чем Бородинское, и не было случая, чтобы армия, понесшая 50% потерь, была способна на следующий день к продолжению действий.

"Прямым последствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель Наполеоновской Франции, на которую первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего противника ("Война и мир", VII, 319).

И.П. Михневин
Военный историк, профессор, генерал


Дополнение: Легенда о "победе" нашей возникла, как нам представляется, следующим образом. Кутузов искренно был убежден, что не потерпел поражения. Он был готов к сражению на следующий день. В записке, набросанной наспех карандашом вечером, в самый день сражения (26 авг.), он пишет Барклаю: "Из всех движений неприятельских вижу, что он не менее нас ослабел в сие сражение, и потом, завязавши уже дело с ним, решил я сегодняшнюю ночь устроить всё войско в порядок, снабдить артиллерию новыми зарядами и завтра возобновить сражение с неприятелем. Ибо всякое отступление при теперешнем беспорядке повлечет за собою потерю всей артиллерии" (Шук. Сб., ч. V, 3).

Об этом же он писал Ростопчину в тот же вечер. Платову был дан приказ преследовать неприятеля, и, по всей вероятности, в первоначальный текст донесения это известие попало. Об этом сообщает Левенштерн ("Р. С", 1901, кн. I, стр. 109). Об этом было известно и Ростопчину, который мог узнать о нем чрез своего сына, адъютанта Барклая ("Р. С", 1889, кн. 12, 706—707).

Но когда выяснились огромные размеры потерь, мысли о возможности дальнейшего сопротивления были оставлены и, естественно, отменили данный Платову приказ о преследовании. Бутенев ("Р. Арх.", 1881, кн. 3, ч. I, стр. 80) говорит: "Утром 27 кончилось наше ликование по поводу выигранного сражения. Мы узнали, что хоть поле осталось за нами, но кн. Кутузов отменил приказание Платову преследовать неприятеля".

Но в победе Кутузов был уверен. Еще 29 авг. он писал жене: "Я, слава Богу, здоров и не побит, а выиграл баталию над Бонапартом ("Р. С", 1872, кн. 2, стр. 269).

Поэтому мы не находим указания на преследование французов в посланном царю тексте донесения. В этом донесении Кутузов изобразил дело так, как оно ему представлялось, и в нем почти все было правда. Но потом ловкие руки устроили так, что донесение Кутузова оказалось донесением о победе. У Кутузова одно только не соответствовало истине: что "неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли".

Он сознавался, что армия его была "расстроена", что она не могла удержаться на бородинской позиции, что она отступила на шесть верст, т. е. за Можайск, что патроны и заряды израсходованы почти полностью.

Все эти сведения, сопоставленные между собою, должны были дать такое впечатление, что армия не могла даже сопротивляться неприятелю. Между тем в опубликованном и прочитанном в церквах донесении Кутузова все эти неблагоприятные для нашей армии сведения были устранены и прибавлена фраза: "наша армия ночевала на поле сражения".

Эта подделка подлинного донесения Кутузова была делом рук графа Аракчеева (см. об этом полк. Н. П. Поликарпов. "Очерки Отеч. войны", "Нов. Жизнь", 1911, кн. 8, стр. 139-144).

Многие из современников, особенно люди, близко стоявшие к делу, были очень удивлены, когда в опубликованном донесении увидели победное ликование. Ермолов ("Записки", т. 1, 204—205), который знал, что "неприятель, одержав победу, не соответствующую его ожиданиям", удивлялся, что "государю представлено донесение о совершенной победе".

Фаддеев, адъютант Левенштерна, передавал А. Д. Бестужеву-Рюмину 1 сентября: "Неприятель непременно войдет в Москву, потому что наша армия совсем погибла" (Чтения О. И. и Д. Р., 1859, кн. 11, стр. 84).

Ростопчин, в свою очередь, пишет ("Р. С", 1889, кн. 12): «Я написал записку министру полиции, что я не понимаю этой победы, потому что наши армии отступили к Можайску... Я уверен, что не так бы радовались этой победе, если бы император узнал своевременно о моей записке министру полиции".


Источники: "Отечественная война и русское общество": юбилейное издание, 1812-1912. Т. 4 / А.К.Дживелегов, С.П.Мельгунов, В.И.Пичета. - М., 1912. Орфография оригинала в основном сохранена.

Использованы иллюстрации художника Франца Алексеевича Рубо из панорамы "Бородинская битва" (1912 г.)

---

Другие новости по теме:

При использовании материалов сайта ссылка на arhiv-history.ru обязательна.