Разделы сайта

***

Реклама


Кем был князь Александр Невский?

Князь Александр Невский – одна из самых известных и одновременно вызывающих наибольшее количество споров фигура в истории Руси XIII в. Сторонники Александра считают, что: «Дальновидный политик и искусный дипломат, Александр Невский направлял дипломатические и военные усилия на преодоление феодальной раздробленности и укрепление централизованной великокняжеской власти, предотвращение разорительных набегов монголо-татар на Русь и недопущение втягивания её в конфликт с Золотой Ордой. В битвах с врагом искусно использовал сложившиеся способы ведения боевых действий, добивался внезапности и стремительности в нападении, учитывал особенности местности, сильные и слабые стороны своих и вражеских войск, громил противника по частям, закреплял военный и политический успехи» .

Кем был князь Александр Невский?
Александр Невский. Князь Новгородский, великий князь Киевский, великий князь Владимирский, полководец времен Киевской Руси, святой Русской православной церкви.

«С его именем связана Русская идея мира, свободы и справедливости. Говорят, что героями становятся по воле Божьей. Святой Александр Невский и был таким героем, у которого нельзя отделить героическое от человеческого, ангельское подобие от человеческого служения миру, небесное от земного, вечное от временного.»

«Святой Александр в одном лице предстаёт перед нами – великим князем, храбрым витязем в бранях, опытным, не по летам, полководцем, искуснейшим дипломатом и дальновидным политиком, миссионером и молитвенником, заступником и спасителем всего народа русского…»

А вот, что, в частности, пишут его противники: «Каратель и поработитель собственного народа по заказу православной церкви, которая ради легитимации и героизации режима, установленного Ярославом и Батыем по её заказу […] выдумала миф о нём как о борце с агрессией католического Запада» .

«…Александр Невский, якобы желая защитить православие от угрозы католической экспансии, на самом деле ради приобретения и сохранения власти, пошёл на унизительный военно-политический союз с Ордой.»

«Татарские войска нужны были Александру для усмирения всех недовольных, безжалостного подавления восстаний […] Высшее руководство православной церкви со временем сделало из татарского угодника и кровавого деспота, устроившего настоящий геноцид собственного народа, самоотверженного защитника Руси и даже назвала владимиро-суздальского князя «святым» .

Попробуем разобраться, какая из этих точек зрения ближе к истине. Для этого кратко рассмотрим биографию Александра.

ОТЕЦ

Отец Александра – Ярослав, сын владимирского князя Всеволода Юрьевича (1154 – 1212), родился в 1190 г.
В 1201 г. отец посадил Ярослава княжить в Переяславле Южном.
В 1206 г. галицкие бояре пригласили Ярослава на княжение. Ярослав поехал, но не успел – Галич занял другой князь – Владимир Игоревич Новгород-Северский (1170 – 1212) и Ярославу пришлось вернуться в Переяславль.

Однако, занявший в том же году киевский стол Всеволод Святославович Черниговский (? – 1212) сразу же выгнал Ярослава из Переяславля.
В 1208 г. Ярослав участвовал в войне с рязанцами, после чего отец оставил его наместником в покорённой Рязани. Ярослав не сумел справиться с восстанием рязанцев и, в результате последовавшего за этим карательного похода владимирцев, Рязань была сожжена.

В 1211 г. тяжело заболев, Всеволод Юрьевич стал распределять среди своих сыновей уделы: Владимир (1192 – 1227) получил Москву, Святослав (1196 – 1252) – Юрьев Польский и Городец, Ярослав – Переяславль Залесский, Иван (1198 – 1247) по молодости лет удела получил. При этом, Всеволод, признавая своим преемником старшего сына Константина (1186 – 1218), находившегося в это время в Ростове, предложил тому взять Владимир, а Ростов отдать Юрию (1188 – 1238). Однако, Константин не согласился, так как он собирался, получив Владимир, оставить себе и Ростов.

Тогда Всеволод Юрьевич собрал земской собор, на котором его преемником был утверждён Юрий. Именно он и занял владимирский стол в следующем году после смерти Всеволода.

Вскоре после этого начались боевые действия между Константином с одной стороны и Юрием, Ярославом, Святославом и Иваном – с другой, закончившиеся безрезультатно.

В 1213 г. братья заключили мир, сохранявший статус-кво: Константин оставался в Ростове, а Юрий – во Владимире.
В 1214 г. Ярослав женился на дочери Мстислава Мстиславича (? – 1228) – Ростиславе (? – 1244) в крещении Феодосии.
В 1215 г. правивший в Новгороде с 1209 г. Мстислав Мстиславич уехал в Галич. (С середины 30-х годов XII в. Новгород фактически превратился в аристократическую феодальную республику, высшим законодательным органом которой было народное вече, верховную исполнительную власть осуществляли посадники, избираемые вечем, князей же приглашали в качестве наёмных военачальников.) После отъезда Мстислава новгородцы пригласили на княжение Ярослава.

Приехав в Новгород, Ярослав начал расправляться со своими подлинными и мнимыми врагами, кроме того, он стал притеснять новгородцев в материальном плане, заставляя их отчислять в свою пользу от городских доходов больше, чем было принято ранее.

Вскоре новгородцы изгнали Ярослава, тогда он перебрался в Торжок и организовал торговую блокаду Новгорода, перекрыв подвоз продовольствия и, тем самым, усугубив постигшее новгородцев бедствие. Дело в том, что незадолго перед этим сильные морозы уничтожили урожай в новгородской земле, вызвав тем самым голод.

Дважды новгородцы пытались начать переговоры, посылая делегации в Торжок, но Ярослав, не давая ответа, брал послов под стражу. Всех новгородских купцов, пытавшихся проехать через Торжок, он заковал в кандалы и разослал по своим городам, а их имущество конфисковал.
Тогда новгородцы обратились за помощью к Мстиславу Мстиславовичу.

11 февраля 1216 г. Мстислав прибыл в Новгород, а уже 1 марта он вместе с новгородским ополчением выступил против Ярослава. Вскоре к Мстиславу присоединились псковский князь Владимир Мстиславович (? – 1226), смоленский – Владимир Рюрикович (1187 – 1239) и сын киевского князя Всеволод Мстиславович (? – 1249). Позднее к союзникам подошёл Константин Всеволодович. На стороне Ярослава выступили братья Юрий, Иван и Святослав.
В середине апреля противники сошлись на Липицком поле, недалеко от Юрьева Польского.

Перед боем уверенные в своей победе Ярослав и Юрий отдали своим воеводам беспрецедентный для того времени приказ, запретив под страхом смерти брать кого-либо, кроме князей, в плен.

21 апреля 1216 г. в кровопролитной битве Мстислав наголову разгромил Ярослава и Юрия.
Братья бежали в разные стороны: Юрий – во Владимир, Ярослав – в Переяславль Залесский.

Примчавшись в Переяславль, Ярослав приказал бросить в погреба находившихся в это время в городе новгородских и смоленских купцов. В результате 150 новгородцев задохнулись в тесном застенке.

После битвы Юрий был вынужден уступить Константину Владимир, а сам отправился в Городец.
Ярослав, откупившись от своих противников, остался княжить в Переяславле. Свою дочь Мстислав у него отобрал. Вот, что пишет по этому поводу А. Карпов: «…мы не знаем, как скоро Ростислава вернулась к мужу, да и, строго говоря, вернулась ли она к нему вообще. А между тем этот вопрос представляется для нас исключительно важным, поскольку речь идёт о происхождении матери Александра Невского.

Житие святого и благоверного великого князя Александра называет лишь крестильное имя его матери – Феодосия. Большинство историков, однако, полагают, что речь идёт именно о второй супруге Ярослава Всеволодовича, княгине Ростиславе Мстиславне. Вероятно, её отец, тесть Ярослава Мстислав, всё же не смог насильно разлучить супругов, соединённых церковным браком, и по прошествии времени Ростислава вернулась к мужу. Впрочем, в литературе была высказана и другая точка зрения на этот счёт, основанная на показаниях поздних родословных книг. Согласно им, матерью Александра Невского и всех других сыновей Ярослава Всеволодовича могла быть некая третья супруга князя, возможно, дочь рязанского князя Игоря Глебовича (ум. 1195) и сестра князя Юрия Игоревича (занявшего рязанский стол ранее 1237 года): предположительно, князь вступил с ней в брак в 1218 году, после того как расстался с Ростиславой Мстиславной. Эта гипотеза имеет под собой определённые основания и также находит своих сторонников. А потому приходится констатировать, что вопрос о происхождении матери Александра Невского по-прежнему остаётся открытым и кем она была, мы, строго говоря, в точности не знаем.»

В феврале 1218 г. Константин умер и Юрий стал великим владимирским князем.
В 1220 или 1221 гг. в Переяславле Залесском, удельном городе Ярослава, родился Александр. Вновь обратимся к А. Карпову: «Дата рождения князя Александра Ярославича, второго сына переяславского князя Ярослава Всеволодовича, принимается историками лишь в качестве условной. Известные нам летописи её не содержат; она приведена в «Истории Российской» русского историка XVIII века Василия Никитича Татищева, возможно, пользовавшегося летописями, не дошедшими до нашего времени. В «Истории» В.Н. Татищева о рождении Александра сообщается под 1219 годом, однако в этой летописной статье объединены события двух лет: и 1219-го, и 1220-го; рождение Ярославова сына помещено среди событий 1220 года. В 1219 году (или в начале следующего, 1220-го) у князя Ярослава родился первенец Фёдор, старший брат Александра; следовательно, будущий Невский герой мог появится на свет лишь в 1220-м или, как полагают некоторые историки, даже в 1221 году .»

В конце 1226 г. Ярослав вместе с Александром и его старшим братом Фёдором прибыл в Новгород, куда Ярослава пригласили на княжение.
В конце лета 1228 г. Ярослав, поссорившись с новгородцами, уехал в Переяславль, оставив сыновей наместниками. В связи с малолетством княжичей от их имени правили доверенные бояре Ярослава. Вот, как это описывается в Новгородской летописи: «Тогда же Ярослав пошёл с княгиней из Новгорода к Переяславлю, а в Новгороде оставил 2 сыновей своих, Фёдора и Александра, с Фёдором Даниловичем и с тиуном Якимом» .

Вскоре в Новгороде начались народные волнения и в феврале 1229 г. княжичи бежали из города: «Той же зимой побежал Фёдор Данилович с тиуном Якимом, и взял с собою 2 княжичей, Фёдора и Александра, на сыропусной неделе, во вторник, в ночь» .
В этом же году Ярослав, поссорившись с братом Юрием, стал подговаривать своих племянников Василька (1209 – 1238), Всеволода (1210 – 1238) и Владимира (1214 – 1249) Константиновичей выступить совместно против Юрия. Последний, узнав об этом, пригласил их всех в Суздаль на княжеский съезд и сумел помириться с ними.

В 1230 г. ранние заморозки уничтожили урожай в Новгородской земле. В городе начался голод, усугублённый тем, что Ярослав, заняв Волок Ламской, перекрыл торговый путь, по которому в Новгород поступало продовольствие. В этих условиях новгородцы были вынуждены вновь пригласить на княжение Ярослава, который приехал в город вместе с сыновьями в конце декабря: «И послали за Ярославом по всей воле новгородцев. Ярослав же быстро пришёл в Новгород 30 декабря, и сотворили вече, и целовал святую Богородицу на грамотах на всех Ярославовых. И пробыв 2 недели, пошёл опять в Переяславль, взяв с собой мужей новгородских младших, а сыновей своих 2 посадил в Новгороде, Фёдора и Александра» .

В 1232 г. Ярослав опять приехал в Новгород, на этот раз для подавления волнений, спровоцированных сторонниками давнего противника Ярослава – черниговского князя Михаила Всеволодовича (1179 – 1245).
В 1234 г. Ярослав с переяславской дружиной, новгородским и псковским ополчениями предпринял нападение на Дерпт (Юрьев). Навстречу ему выдвинулись меченосцы. На льду р. Эмайыги (Эмбах) произошло сражение, в котором меченосцы были разбиты. После этого сражения был заключён мир, по которому меченосцы обязались платить дань Новгороду.
Теперь пора дать некоторые пояснения того, когда и как западные рыцари (в том числе и меченосцы) появились на юго-восточном побережье Балтийского моря.

«DRANG NACH OSTEN» В ЮГО-ВОСТОЧНОЙ ПРИБАЛТИКЕ

Первым делом рассмотрим ситуацию на юго-восточном побережье Балтийского моря в начале XIII в.
Начиная приблизительно с III в. до н.э. там проживали балтийские и прибалтийско-финские языческие племена. На южном побережье между устьями Вислы и Немана жили пруссы. В междуречье Буга и Немана – ятвяги. На территории современной Литвы проживали: в междуречье притоков Немана – Дубиса и Нявежиса – жмудь, в верховьях Немана и в междуречье Двины и притока Немана – Вилии – аукшайты, от устья Немана до верховий Венты – жемайты. На территории – Латвии проживали: в верховьях Двины – селы, в низовьях – земгалы (семигалы), на восточном побережье Балтийского моря и по среднему течению Венты – курши (куры), на восточном побережье Балтийского моря от устья Венты до устья Салаца – ливы, в междуречье Двины и р. Аа (Гауя) – латгалы и летты. На территории – Эстонии проживали эсты.
С юга эти племена граничили с Польшей, с востока – с Русью.

Относительно мирная и стабильная жизнь прибалтийских народов закончилась в первой половине IX в., когда прибрежные поселения балтов начали страдать от набегов викингов (датчан и шведов). Через столетие кроме викингов на прибалтов начали нападать их сухопутные соседи – поляки и русские. Они совершали набеги в Прибалтику с целью грабежа или взимания дани, а так же стравливали племена между собой. В результате, к началу XIII в. большинство прибалтийских племён вели постоянные войны с соседями, а так же между собой.

В период наибольшего могущества Руси русские сумели обложить данью некоторые балтийские племена. В результате в Прибалтике образовались три района русского влияния:
новгородский, где проживали в основном эсты;
псковский населённый латгалами;
полоцкий – там жили земгалы, латгалы и селы.
Во второй половине XI в. на месте латгальско-селонских торгово-ремесленных поселений Кокнесе (Кукенойс) и Ерсика (Герцике), располагавшихся на берегу Даугавы (Западной Двины), возникли города, имевшие смешанное население из латгалов, селов и русских. Вначале они управлялись полоцкими наместниками, а с конца XII в. – удельными князьями из династии Рогволожичей.

Первые попытки распространить своё влияние среди прибалтов с помощью миссионерской деятельности римская церковь начала предпринимать с середины XI в. Они оказались безрезультатны, и с конца XII в. католическая экспансия начала проникаться духом крестовых походов, желанием насаждать христианство вооружённой рукой.

Теперь, вероятно, следует сказать несколько слов о том, как воспринимали прибалтов крестоносцы. Дело в том, что до сих пор весьма распространена следующая, идущая ещё из средневековья, точка зрения на балтийские племена: «…языческие Пруссия, Ливония и Курляндия, населённые дикими племенами […] постоянно приносившими человеческие жертвы (излюбленным способом человеческих жертвоприношений было сожжение не только пленников, но и своих собственных соплеменников в жертву бесам живьём на костре – правда, история умалчивает о том, поедалось ли потом «идоложертвенное мясо» участниками церемонии «поклонения родным богам»!) и совершавшими (как, например, конные орды пруссов или пиратские флотилии куршей) опустошительные набеги на своих польских, немецких и датских соседей, были незаживающей, всё более нарывавшей год от года гнойной язвой на теле Северо-Восточной Европы, грозившей прорваться и залить потоками кровавого гноя все окрестные христианские земли!» .

К счастью, существуют и более взвешенные точки зрения: «Вопреки расхожему мнению, у нас нет прямых свидетельств человеческих жертвоприношений у балтов. Описания источниками религиозных ритуалов литовцев, латышей и пруссов рассказывают о приношении плодов земледелия и животных, а также части военной добычи. […] Человеческие жертвы приносились лишь в исключительных случаях, для умилостивления разбушевавшейся стихии, в особенности морской, считавшейся опасной и чуждой людскому миру. В христианских источниках человеческие жертвы часто путают с казнями, которым зачастую подвергали и миссионеров, и пленных крестоносцев. Они действительно совершались с применением особых ритуалов, дабы умерщвляемый не превратился в упыря и не продолжал вредить живым после смерти, но всё же это явление скорее политической, чем религиозной жизни» .

«…широко распространённым мифом является утверждение, что прибалтийские народы до прихода русских и немцев были сборищем дикарей, что постоянно враждовали между собой и не давали покоя цивилизованным странам своими грабительскими набегами. Этот тезис, возникший во многом для оправдания военных экспансий, широко вошёл в историческую литературу. Но так ли это? Утверждение о постоянных племенных войнах в Прибалтике до XIII века ни на чём не основано, прежде всего, потому, что о внутренней политической жизни края мы ничего не знаем. У самих прибалтийских народов не было летописей и хроник, а соседние державы вспоминали о них, лишь во время военных конфликтов.»

«Что же касается утверждения о непрекращающихся грабительских набегах на «цивилизованных соседей», то письменные источники самих этих стран рисуют прямо противоположную картину. Соседние державы всегда первыми начинали военные походы в Прибалтику с целью грабежей или обложения населения данью, сеяли вражду, ссорили покорённых с непокорными и получали вражду в ответ. К примеру, говоря о страданиях Руси конца XII – нач. XIII вв. от набегов литовцев, обычно забывают прежние подвиги киевских князей, которые, начиная с Владимира I, грабили и жгли этот край не единожды.
А знаменитым походам куршей на Швецию и Данию, предшествовал почти двухсотлетний разбой у куршских берегов скандинавских пиратов.»

В 1199 г. римский папа Иннокентий III (годы правления 1198 – 1216) назначил ливонским епископом Альберта фон Бексхевдена (1165 – 1229). Альберт начал свою деятельность с набора воинов-крестоносцев. Папа и император Священной Римской империи Оттон IV (годы правления 1197 – 1215) приравняли поход в Прибалтику к крестовому походу в Палестину. Крестоносцам обеспечивалась охрана имущества и давалось прощение грехов за один год службы в рядах епископских воинов в Балтии.

В 1200 г. епископ Альберт с наёмным войском высадился на землю племенного союза ливов, в устье Двины, где в следующем году основал крепость Ригу.
Через два года в Риге был учреждён орден получивший название «Ливонское братство воинов Христа», рыцарей которого по изображению меча на их плащах стали называть меченосцами.

В 1204 г. римский папа утвердил устав нового ордена. Резиденцией меченосцев стал специально построенный для этого замок – Венден (Цесис).
Новое государство, получившее название Ливония, состояло из экономически самостоятельных владений ордена меченосцев и рижского епископа. При этом номинальная власть принадлежала епископу. Название его основных областей – Эстляндия, Лифляндия и Курляндия произошли от названий местных племён.

Епископ Альберт каждые два года ездил в Европу, где путешествовал от города к городу набирая крестоносцев, в основном в Вестфалии и Саксонии. Получив очередное подкрепление, меченосцы предпринимали поход, разоряли захватываемую область, стараясь разбить местные племена в полевом сражении. Потом, в стратегически важном месте, на господствующей высоте, спешно возводили крепость обычно деревянную, около которой строили деревню, в ней селились пришедшие вместе с крестоносцами колонисты. После этого рыцари, оставив в крепости небольшой гарнизон, возвращались. После ухода основного войска новая крепость часто подвергалась нападению местных племён. Если штурм удавался, крепость и деревню сжигали, гарнизон и колонистов, оказавших сопротивление, убивали, а остальных брали в плен. На следующий год всё повторялось. Если штурм отбивали, то в дальнейшем крепость становилась опорным пунктом для последующих завоеваний. Для этого их строили на расстоянии одного дня пути друг от друга.
Превосходя своих противников дисциплиной и вооружением, опираясь на вражду между племенами, заключая союзы с более слабыми племенами против сильных, меченосцы покорили к 1206 г. земли ливов по нижнему течению Двины, северо-западных и южных латгалов. Покорённые язычники облагались десятиной, были обязаны содержать христианских священников и участвовать в боевых действиях на стороне меченосцев в качестве вспомогательного войска.

Вскоре начались разногласия между орденом и рижским епископом: меченосцы предъявили епископу требование передать им одну треть уже и в будущем завоёванных земель. Альберт был вынужден согласиться.
Двигаясь вверх по Двине, меченосцы столкнулись с княжествами Кукенойс и Ерсика.
В 1207 г. глава княжества Кукенойс князь Вячеслав Борисович (Вячко) (? – 1224) прибыл в Ригу и предложил епископу Альберту половину своих владений в обмен на помощь в защите от литовцев.

В 1208 г. один из вассалов епископа ночью захватил столицу княжества, а самого князя взял в плен. Альберт приказал освободить Вячеслава, вернуть его имущество и пригласил князя в Ригу для примирения. После чего послал вместе с князем 20 человек для помощи в укреплении его замка, а сам собрался отплыть в очередной раз в Германию. Вячеслав вернулся в свою столицу и, думая, что епископ вместе с крестоносцами уплыл, приказал перебить приехавших вместе с ним людей епископа. Однако Альберт не успел отплыть и стал собирать войско для вторжения в Кукенойс. Узнав об этом князь сжёг город и ушёл в Полоцк.

В 1209 г. вернувшись из Германии с новым отрядом крестоносцев, епископ собрал совет на котором было решено взять под контроль владения князя Всеволода – Ерсику. Войско меченосцев осадило город и Всеволоду было предложено стать вассалом Риги, но он отказался. Тогда меченосцы взяли Ерсику штурмом, князь бежал. Разграбив город, меченосцы сожгли его и ушли, захватив с собой пленных, в том числе семью Всеволода. Условием возврата пленных стало подписание мирного договора, по которому князь стал вассалом Риги. Но Всеволод не собирался соблюдать навязанную ему силой вассальную клятву и отстроив сгоревшую Ерсику, вернулся под власть Полоцка.

20 октября 1210 г. римский папа утвердил раздел завоёванной части Ливонии, предоставив исключительное право на новые завоевания меченосцам.
В это время восстали латгалы, их поддержали ливы. После подавления восстания меченосцы продолжили завоевания в Эстляндии, осуществив в декабре того же года большой поход против эстов, в котором кроме меченосцев приняли участие ливы, летты и отряд из Пскова.
Весной 1211 г. меченосцы захватили Вильянди (Феллин).

В феврале 1212 г. новгородцы под командованием Мстислава Мстиславовича и псковичи под командованием Всеволода Мстиславовича (? – 1249) вторглись в Эстляндию, захватив много пленных и обложив эстов данью. В том же году полоцкий князь Владимир Василькович (? – 1216), не имея достаточно сил для противодействия меченосцам, отказался от сюзеренных прав на латгалов.
В 1214 г. Мстислав вновь вторгся в Эстляндию, пересёк её, дойдя до побережья, опустошив и забрав пленных. Меченосцы сопротивления практически не оказали, им было важно сохранить свои базы в Риге и Вендене, и поэтому они все свои силы стянули туда. В том же году меченосцы, воспользовавшись отсутствием князя Всеволода, захватили Ерсику и, ограбив город, ушли. Вскоре они второй раз взяли Ерсику, но, увидев идущих на помощь Всеволоду литовцев, начали отступление. Литовцы догнали меченосцев и разбили.

В 1215 г. эсты попытались осадить Ригу. Меченосцы отбили их атаку, и перенесли боевые действия на территорию противника. В течение лета меченосцы совместно с ливами и леттами неоднократно вторгались на землю эстов, убивая мужчин, а женщин и детей уводя в плен.
В 1216 г. правитель Ерсики князь Всеволод окончательно признал себя вассалом епископа Альберта.
В 1217 г. меченосцы заняли эстонскую крепость Оденпе (Отепя). Узнав об этом, новгородцы немедленно её осадили, но меченосцам удалось откупиться. В этом же году эсты сделали набег на Ливонию, но 21 сентября были разбиты в битве при Вильянди объединённым войском меченосцев, ливов и латгалов.
Продолжающиеся трения с меченосцами вынудили епископа Альберта обратиться за помощью к датскому королю Вальдемару II (годы правления 1202 – 1241) и летом 1219 г. датчане высадились на севере Эстляндии, разбили эстов и возвели крепость Ревель (Таллинн). Осенью этого же года новгородцы вновь совершили набег в Эстляндию, а меченосцы и летты – на Псковские земли.

К 1220 г. меченосцы с юга и датчане с севера завершили завоевание Эстляндии.
Вскоре выяснилось, что король Вальдемар рассматривал договор с епископом Альбертом, как согласие на подчинение датчанам всей Ливонии. Чтобы сломить сопротивление недовольного этим обстоятельством Альберта, Вальдемар, договорившись с меченосцами о признании их права на треть захваченных земель, запретил подвластным Дании северным германским портам отправлять корабли с крестоносцами, осуществив, таким образом, морскую блокаду Ливонии.

Жалобы Альберта папе Гонорию III (годы правления 1216 – 1227) и императору Фридриху II (годы правления 1215 – 1250) не принесли результата и в 1221 г. епископ был вынужден согласиться с требованиями Вальдемара. Альберту оставались только духовные права, а сеньоральные, владельческие – достались датчанам и меченосцам. Этот год был богат на взаимные набеги. Новгородцы вторгались в Эстляндию, потом вместе с псковичами безуспешно осаждали Венден. Осенью псковичи ещё раз вторглись в Эстляндию, летты разорили окрестности Пскова, а меченосцы с ливами – окрестности Новгорода.
В конце 1222 г. эсты восстали и перебили гарнизоны Феллина, Оденпе, Юрьева и датской крепости на острове Эзель (Сааремаа). После чего они обратились за помощью в Новгород и русские разместили свои гарнизоны в Феллине, Оденпе и Юрьеве.

Угроза со стороны восставших эстов заставила меченосцев пойти на уступки епископу Альберту и в начале 1223 г. был заключён договор, по которому Альберт вновь получил треть территории Эстляндии. В сентябре этого года вторгшиеся в Эстляндию новгородцы в течение месяца осаждали Ревель, а меченосцы разбили эстов в битве на р. Имере и вернули большую часть из захваченных ранее эстами крепостей.

В августе 1224 г. меченосцы и союзные им ливы осадили Юрьев. Гарнизоном командовал князь Вячеслав Борисович, бывший глава княжества Кукенойс. Ожидая помощи из Новгорода, он отверг предложение о капитуляции. Помощь опоздала, меченосцы взяли город и перебили весь гарнизон и большую часть населения. Получив известие о приближении новгородского войска, меченосцы сожгли город и ушли. (Впоследствии, возвратившись, они переименовали Юрьев в Дерпт и образовали отдельное государство – Дерптское епископство.) Как следствие падения Юрьева, в том же году между епископом Альбертом и Новгородом был заключён мир.

В этом же 1224 г. после очередного набега пруссов на польские земли, один из сыновей польского короля князь Конрад Мазовецкий (? – 1247), владения которого граничили с Пруссией, обратился с просьбой о защите к Тевтонскому ордену .
Верховный магистр (Гохмейстер) Тевтонского ордена Герман фон Зальца (годы правления 1209 – 1239) вёл переговоры в течение пяти лет. Итогом его дипломатической деятельности стала передача ордену на двадцать лет Хелмской земли (от названия г. Хелмно, по-немецки – Кульмерланд, немцы называли Хелмно – Кульмом), которая располагалась вниз по течению Вислы от её притока Дрвенца и была предметом постоянного спора между поляками и пруссами.

В 1226 г. император Священной Римской империи издал «Золотую буллу» предоставив верховному магистру Тевтонского ордена ранг королевской особы, что давало ордену право владения в качестве лена всеми землями, которые он завоюет.
В 1228 г. меченосцы захватили остров Эзель, а так же датские владения в Эстляндии. После этого отношения между меченосцами и Данией оказались на грани войны.
В 1229 г. меченосцы, воспользовавшись смертью епископа Альберта, решили выйти из-под юрисдикции рижской церкви. Для этого они обратились с просьбой об объединении к Тевтонскому ордену. Тевтонцы им отказали.

В 1230 г. меченосцы покорили куршей, а несколько тевтонских рыцарей во главе с ландмейстером Германом фон Бальке (годы правления 1228 – 1239) перешли Вислу и основали первый замок на земле пруссов – Торн (Торунь). В этом же году римский папа Григорий IX (годы правления 1227 – 1241) обнародовал буллу, дававшую Тевтонскому ордену официальное право войны с язычниками на побережье Балтийского моря.

Тевтонский орден, подкрепляемый ежегодно прибывающими из Германии крестоносными ополчениями, используя в качестве опорных пунктов каменные замки (с 1231 по 1242 г. тевтонцы построили их около 40), одержал ряд побед над пруссами и занял правый берег Вислы. Одновременно шло заселение Пруссии немецкими колонистами, которым орден предоставлял различные льготы. Территориально Пруссия находилась ближе к Германии, чем Ливония, туда можно было добраться сухопутным путём. Это облегчало тевтонцам, несущим постоянные потери в стычках с пруссами, приток новых рыцарей. На помощь пришли европейские государства, прежде всего Германия, Польша и Чехия, посылавшие в Пруссию своих рыцарей или нанимавшие на свои средства отряды наёмников. Немецкие колонисты так же переезжали в Пруссию более охотно, чем в Ливонию. Они считали Пруссию продолжением империи, тогда как Ливонию – только её колонией. Тевтонский орден в Пруссии быстро стал более многочисленным и могущественным, чем Орден меченосцев в Ливонии.

После покорения Хелмской земли завоевание пошло вниз по течению Вислы и далее, по берегу Балтийского моря.
В 1231 г. меченосцы приступили к покорению земгалов.
В начале 1233 г. меченосцы взяли Изборск, но вскоре псковичи отбили город.
3 августа 1234 г. римский папа обнародовал буллу, в которой за обязательство тевтонцев платить ему дань, объявил все завоевания в Пруссии вечными владениями Тевтонского ордена.

Приблизительно в это же время произошло зарождение литовского государства. Литовские племена (аукшайты и жемайты) отличались воинственностью и часто нападали на соседей, при этом они не ставили своей целью захват земель – это были набеги с целью грабежа и захвата пленных.

В 1235 г. меченосцы предприняли вторую попытку объединится с Тевтонским орденом. Тевтонцы согласились принять меченосцев при условии одобрения римским папой этого союза. В этом же году Юрий Всеволодович и Даниил Романович Галицкий (1201 – 1264), интригуя против Михаила Всеволодовича Черниговского, предложили Ярославу стать великим киевским князем (к этому времени киевский стол только формально считался на Руси старшим, со второй половины XII в. с усилением других княжеств он потерял свой статус, превратившись в центр одного из удельных княжеств) и в начале 1236 г. Ярослав, оставив в Новгороде Александра (Фёдор скоропостижно скончался в 1233 г.), уехал в Киев. Вот, что написано об этом в Новгородской летописи: «В год 6744 [1236] пошёл князь Ярослав из Новгорода к Киеву на стол, взяв с собой новгородцев лучших: Судимира из Славна, Якима Влунковича, Костю Вячиславовича, а новоторжцев 100 мужей; а в Новгороде посадил сына своего Александра» .

22 сентября 1236 г. в битве на р. Сауле литовцы разгромили меченосцев и их союзников, убив 48 рыцарей, в том числе магистра. Всего в это время в Ордене меченосцев было около 80 рыцарей, поэтому потеря половины из них стала для ордена настоящей катастрофой. Восстали многие из ранее покорённых племён, орден оказался на грани уничтожения.

Римский папа, понимая, что после разгрома меченосцев, Ливония осталась без защиты, благословил объединение орденов при условии, что меченосцы вернут Дании захваченные у неё земли. 14 мая 1237 г. в папской резиденции, под Римом, был подписан договор об объединении. Орден меченосцев стал ландмейстерством (филиалом) Тевтонского ордена под названием «Орден немецкого дома в Ливонии». Гохмейстером объединённого ордена стал магистр тевтонцев, он же утверждал ландмейстера в Ливонии. После этого для спасения остатков меченосцев в Ливонию прибыло во главе с новым ландмейстером Германом фон Бальке 54 тевтонских рыцаря.

Весной 1238 г., после ухода монголов, Ярослав приехал во Владимир и стал великим владимирским князем вместо убитого монголами Юрия Всеволодовича.

В 1239 г. в Торопце состоялось бракосочетание Александра с княжной Александрой, дочерью Брячислава Васильковича Полоцкого (? – после 1239).

НЕВСКАЯ БИТВА

В начале июля 1240 г. несколько шведских судов вошли в Неву. (Конфликт между Швецией и Новгородом начался в середине XII в., когда шведы приступили к завоеванию племён, населявших территорию современной Финляндии. Установив своё господство над племенем суоми в юго-западной части страны, шведы в 40-х годах XII в. перенесли боевые действия во внутренние области Южной Финляндии, населённые емью.) Шведы высадились и разбили лагерь у впадения в Неву реки Ижоры.

Здесь 15 июля 1240 г. произошла Невская битва, за победу в которой Александр получил прозвище Невский. Об этой битве мы знаем из «Жития князя Александра» и нескольких русских летописей. Ни в одном западном, в том числе шведском источнике, о ней нет никаких упоминаний.
Вот что написано в «Житие» о Невской битве: «Ради князя Александра и пришёл некто знатный от Западной страны, от тех, кто зовут себя «слуги Божьи», желая повидать его в расцвете сил так же, как в древности царица Ужская приходила к Соломону, желая наслушаться мудрых речей его. Так и этот, по имени Андреяш, увидев князя Александра, возвратился к своим и сказал: «Прошёл я много стран и видел многие народы, но не встретил ни такого царя среди царей, ни такого князя среди князей».

Прослышав же о таком мужестве князя Александра, король римской веры из Полуночной страны подумал: «Пойду и завоюю землю Александрову». И собрал войско великое и наполнил корабли полками своими, устремился в силе великой, кипя духом ратным. И пришёл к Неве, влекомый безумием, и послал послов своих, возгордившись, в Новгород, к князю Александру, говоря: «Если можешь, то сопротивляйся мне, я уже здесь и беру в плен землю твою». Александр же, услышав слова эти, распалился сердцем, и вошёл в церковь […] И, окончив молитву, встал, поклонился архиепископу. Архиепископ же Спиридон благословил его и отпустил. Он же […] пошёл на них с небольшой дружиной, не дожидаясь многих войск своих, но уповая на Святую Троицу.

Скорбно же было слышать, что отец его, благородный Ярослав Великий, не знал о нападении на сына своего, милого Александра, не было у Александра времени послать весть к отцу, ибо уже приближались враги. Потому и многие новгородцы не успели присоединиться к нему, так спешил князь выступить. И пошёл на них в день воскресенья, июля в 15-й […] И был некий муж, старейшина земли Ижорской, по имени Пелгуй. Поручен же был ему морской дозор. […] Разведав о силе войска, он пошёл навстречу князю Александру, чтобы рассказать князю о станах их и об укреплениях. […] После того решился напасть на них в шестом часу дня. И была сеча великая с латинянами, и перебили их бесчисленное множество, и самому королю возложил печать на лицо острым своим копьём. Здесь же в полку Александровом отличились шесть мужей храбрых, которые крепко бились вместе с ним. Один по имени Гаврило Олексич. Этот напал на судно и, увидев королевича, которого тащили под руки, въехал по мосткам, по которым всходили, до самого корабля. И побежали все перед ним на корабль, затем обернулись и сбросили его с мостков с конём в Неву. Он же с Божьей помощью выбрался оттуда невредимым, и снова напал на них, и бился крепко с самим воеводою, окружённый воинами.

Другой, новгородец по имени Сбыслав Якунович, не раз нападал на войско их и бился одним топором, не имея страха в сердце своём. И многие пали от руки его и подивились силе его и храбрости. Третий, Иаков полочанин, был ловчим у князя. Этот напал на врагов с мечом и мужественно бился, и похвалил его князь. Четвёртый, новгородец по имени Миша. Этот пеший с дружиною своею напал на корабли и потопил три корабля латинян. Пятый, из младшей дружины, по имени Савва. Этот напал на большой златоверхий шатёр и подрубил столб шатёрный. Воины же Александровы, увидев падение шатра, обрадовались. Шестой, из слуг его, по имени Ратмир. Этот бился пешим, и окружило его много врагов. Он же от многих ран упал и скончался. […] Было же в то время чудо дивное, как в древние времена […] Так же было и после победы Александра, когда победили короля, на другом берегу реки Ижоры, где полки Александра не могли пройти, нашли многое множество врагов, перебитых ангелом Божьим. Оставшиеся бежали, а трупы погибших своих набросали в корабли и потопили в море ».

Итак, «Житие» начинается с того, что «некто знатный Андреяш» приходит, желая посмотреть на Александра «в расцвете сил». (Действие происходит перед Невской битвой, т.е., не позднее 1240 г., когда девятнадцатилетний Александр ещё ничего не совершил. Спрашивается, откуда Андреяш мог вообще что-либо узнать об Александре?)

Посмотрев на Александра, Андреяш рассказал своим о его «несравненности». (Интересно, откуда автор узнал о том, что именно рассказал своим Андреяш?)
Далее, узнав о «мужестве» Александра, «король римской веры» решил завоевать его землю. (То есть, этот «король» хочет напасть не потому, что страна богатая или её население придерживается другой религии, а потому что её правитель «мужественен»?!)

Ну и далее всё в том же духе: тут и «королю возложил печать на лицо», и «королевича тащили под руки», и враги «перебиты ангелом Божьим» и т.д. и т.п.
Что касается летописей, то, за исключением Новгородской, во всех остальных, где упоминается Невская битва, информация крайне скудная. Например, «Пришли шведы в реку Неву, и победил их князь Александр с мужами новгородскими» или «Пришли шведы в Неву, и победил Александр Ярославович с новгородцами, 15 июля. И пали новгородцы: Константин Луготинич, Гюрята Пинещинич, Намест, Дрочило, а всех двадцать, а немцев наложили две ямы, а добрых повезли два корабля, а рано утром убежали».

А вот, что написано в Новгородской 1-ой летописи: «В год 6748 [1240] пришли шведы в силе великой, и мурмане, и сумь, и емь в кораблях множество много очень; шведы с князем и с епископами своими; и стали в Неве у устья Ижоры, хотели захватить Ладогу, просто же реку и Новгород и всю область Новгородскую […] пришла весть в Новгород, что шведы идут к Ладоге. Князь же Александр не умедлил ни мало с новгородцами и с ладожанами пришёл на них, и победил их […] 15 июля […] и тут была великая сеча шведам. И тут убит был воевода их, именем Спиридон, а иные говорят, что и епископ убит был тут же; и множество много их пало; и наполнили корабля два знатными мужами, перед собой пустили их к морю; а прочих их, выкопав яму, побросали в неё без числа; а иные многие ранены были; и в ту ночь, не дождавшись рассвета, посрамлённые ушли. Новгородцев же тут пало: Константин Луготинич, Гюрята Пинещинич, Намест, Дрочило Нездылов сын кожевника, а всех 20 мужей с ладожанами, или менее, Бог весть. Князь же Александр с новгородцами и с ладожанами пришли все здравы восвояси…

Данное сообщение вызывает много вопросов, например:
На каком основании летописец делает вывод о том, что шведы собирались захватить Новгород?
Почему он ничего не сообщает о ходе битвы?
Откуда автор, не знавший имя руководившего шведами «князя», узнал имя погибшего «воеводы»?
Почему у «воеводы» такое странное для шведа имя? И т.п.
(Любопытное предположение об имени шведского «воеводы» высказал Д.Г. Хрусталёв: «…имя воеводы было […] записано на слух и с ошибкой: новгородцы услышали привычное «Спиридон» (или Свиридон, Свирид), а действительное имя воеводы было лишь созвучно этому .» )
Неудивительно, что мнения историков касательно практически всех аспектов битвы разделились.

Первым делом, рассмотрим, что пишут современные авторы о составе шведского войска: «О национальном составе вражеского войска там [в Новгородской летописи] говорится: «свеи в силе велице и мурмане и сумь и емь». Конечно, и здесь сразу возникает вопрос: каким образом русские дружинники могли узнать о принадлежности своих противников к тому или иному племени? Их разговоров они не слышали, да и вряд ли кто-нибудь из них умел отличать по звучанию два северогерманских и два финских наречия. При внезапном нападении на лагерь в нём, должно быть, всё смешалось, так что ни о каком построении по этническим отрядам и речи быть не могло.

Но ещё более веские аргументы против этого перечисления даёт сама история: норвежцы («мурмане») находились в то время в крайне враждебных отношениях со Швецией, между ними фактически происходила затяжная война, и лишь год спустя, летом 1241 года, с шведской стороны была предпринята попытка примирения, и то безуспешно, к тому же, в самой Норвегии это было время острейшей внутренней борьбы между королём и мощной группой феодалов, варбельгерами, и как раз в 1240 году эта междоусобная война, опустошившая страну, достигла своего апогея – если бы какой-либо рыцарь или воин, к какой из двух партий он ни принадлежал, вздумал в это время покинуть родину, то это ему могло обойтись очень дорого, ведь каждый опасался за свою семью, за свои земли, за своё будущее; наконец, в отличие от шведских исторических источников, весьма неполных (вследствие чего отсутствие в них упоминания о невских событиях мало что доказывает), норвежские источники чрезвычайно подробно описывают весь ход политической жизни страны, особенно в правление Хакона (1220 – 1250 годы), часто с точностью до дней, и то, что в них также нет ни слова об этом походе, является абсолютным доказательством того, что норвежцев там не было. А тавасты («емь»)?

Совсем лишь недавно, в декабре 1237 года, папа в булле своей призывал шведов к крестовому походу против этой северофинской народности, такой поход – это известно вне всякого сомнения – действительно был организован 12 лет спустя, в 1249 году, но в промежутке шведы почему-то включают враждебных им язычников в своё собственное, сопровождаемое священниками войско? Между прочим, чтобы сесть на шведские корабли, тавастам пришлось бы совершить марш-бросок через половину Финляндии, точно координируя своё выступление с движением шведского флота. Фантастика! ».

Д. Хрусталёв не столь категоричен: «Особые возражения вызывает причастность к походу норвежцев (мурман), вовлечённых в эти годы в гражданскую войну на родине. В 1239 – 1240 гг. Норвегию сотрясало противостояние короля Хакона Хаконарссона (1204 – 1263) с мятежным герцогом Скуле Бардссоном и его сторонниками – варбельгерами. Пик борьбы приходился именно на весну 1240 г. В марте 1240 г. король потерпел поражение в битве при Лаака и лишь в апреле 1240 г. смог разгромить противников в битве около Осло. Вплоть до конца мая продолжалось преследование мятежников – завершилось только после смерти герцога Скуле 24 мая 1240 г. Исследователи считают «невероятным», чтобы одна из противоборствующих в Норвегии сторон отпустила «отряд на помощь шведам, идущим на Новгород».

Кроме того […] начиная с 1225 г. между Швецией и Норвегией сохранялись напряжённые отношения, нередко переходившие к военным конфликтам. Летом 1241 г. стороны попытались пойти на примирение. В норвежскую столицу Нидарос (Тронхейм) к королю Хакону был направлен зять шведского короля Биргер Магнуссон (ок. 1210 – 1266) – будущий ярл, основатель новой шведской королевской династии Фолькунгов. Считается, что даже после этого отношения между странами оставались враждебными. Исследователи полагают, что отряд норвежцев в походе на Неву участвовать не мог. С другой стороны, остаётся возможность предположить, что речь идёт об отдельных норвежских воинах, примкнувших к предприятию по частной инициативе.

То же говорят о еми. […] папская булла от 9 декабря 1237 г. сообщала о всенародном восстании еми (тавастов) против западных христианизаторов. Кроме того, в источниках 40-х гг. XIII в. тавасты представлены повсеместно сопротивляющимися шведской власти. […] Тавасты были покорены только в ходе крестового похода ярла Биргера в 1249 г. Следовательно […] в походе на Неву могли принять участие только отдельные воины еми, или речь […] должна идти об ошибке летописца.[…] Отечественные исследователи также допускали, что среди еми было немало сторонников шведов, которые могли принять участие в походе на Неву. […]

В.А. Кучкин также не видит в составе шведского войска, высадившегося в устье Ижоры, ничего необычного. Норвежцы, по его мнению, могли составлять отряд варбельгеров, бежавших от преследований короля Хакона после поражения при Осло в апреле 1240 г. А сумь и емь – это вообще не военные отряды, а «рабочая сила», необходимая для земляных работ, производимых шведами ».

Теперь второй спорный вопрос – о целях шведов: «…мы узнаём, что шведы собирались присвоить «Ладогу, а попросту говоря, и Новгород и всю область Новгородскую» («Хотяче всприяти Ладогу, просто же реку и Новгород и всю область Новгородьскую»). Само по себе это предположение представляет собой по своей конструкции такую логическую бессмыслицу, что специально доказывать несуразность второй его части вроде бы и излишне. Но так как именно из неё некоторые авторы делают далеко идущие выводы относительно силы шведского войска и значимости всей экспедиции, то всё же стоит подчеркнуть, что шведские купцы часто бывали в Новгороде и что шведы поэтому не могли не знать, что это сильно укреплённый, большой город с многочисленным и весьма свободолюбивым населением, что подчинённая ему область намного больше самой Швеции, что новгородский князь сможет получить существенную военную помощь от своего отца, великого князя, наконец, что в случае победы шведы оказались бы лицом к лицу с монгольским чудовищем, от одного имени которого трепетала тогда вся Европа ».

Д. Хрусталёв: «В летописи цель указана однозначно: «всприяти Ладогу», то есть захватить город Ладогу, а затем и Новгород и все новгородские земли. Многие исследователи продолжают признавать эту цель достоверной. Однако при наличии такого плана затруднительно объяснить длительную остановку шведов в устье Ижоры – зачем нужно было медлить пока весть о нападении дойдёт до Новгорода? Не легче ли сохранить эффект внезапности и атаковать Ладогу до подхода новгородцев?

Ладога была удобным плацдармом для нападения на Новгород, но такое вторжение, надо полагать, потребовало бы от шведов гораздо больше усилий. […] Пытаясь выйти из этого затруднения, исследователи готовы согласиться, что в 1240 г. речь шла о шведском крестовом походе с целью крещения води, ижоры и карел. Поэтому в экспедиции участвовали и епископы. То есть кампания предполагала покорение только побережья Невы, Ижоры и Карельского перешейка – жизненно важных новгородских владений, обеспечивавших транспортные коммуникации с остальной Европой. Дальнейшее вторжение пока не планировалось.

В связи с этим вполне убедительной становится гипотеза В.А. Кучкина о том, что в 1240 г. шведы хотели построить крепость в устье Ижоры – основать здесь укрепление, которое позволит развить миссию в окрестных племенах и контролировать новгородскую торговлю ».
«… в пользу версии Кучкина говорят действия нападавших, которые явно излишне долго задержались в ижорском устье. Оставаясь в устье Ижоры почти две недели, шведы ставили себя в заведомо невыгодное положение при дальнейшем наступлении. Объяснить это можно только тем, что Ижора и была целью их визита ».

Теперь, точка зрения А. Богданова, который согласен с летописной версией: «Целью шведов была богатая добыча, а главное – захват стратегического торгового пути между Балтикой и Каспием, обеспечивающего завидное для соседей богатство Руси и Великого Новгорода в частности. Именно этот план чётко излагает новгородский летописец: захватив Ладогу, враг просто-напросто отрезал Новгород от транзитных путей между морями, а заодно – от его богатейших земель на севере. Не только емь, но и карела, жившая за Ладожским озером, была бы лишена поддержки русских и превратилась в добычу шведов.

План похода, в изложении летописца, был настолько гениален и смел, что историки задумались: не пришёл ли он в голову более мудрую, чем голова ярла Ульфа Фаси, погружённого в хозяйство и местные политические проблемы. И.П. Шаскольский, ряд скандинавских историков и В.Т. Пашуто предположили, что координатором действий крестоносцев против Руси был папский престол, точнее – его энергичный легат Вильгельм Моденский. Иначе трудно представить себе, чтобы шведы и немцы, общавшиеся довольно поверхностно, согласовали свои нападения на Русь с точностью до месяца! »
Конечно, догадаться о том, что надо перекрыть выход из торгового города к морю, мог только гениальный и смелый человек?!

Что же касается согласованности нападения шведов и немцев на Русь, то этот вопрос нуждается в более подробном рассмотрении: «Основным доказательством согласованности ударов католических сил против Руси считалась их одновременность. В июле 1240 г. – высадка шведов на Неве, в сентябре 1240 г. – немецкая атака на Изборск и Псков, а зимой 1240/41 г. – захват датчанами в союзе с орденскими братьями Водской земли и Копорья. Создавалось впечатление, что эти действия скоординированы. Удобным местом для организации и согласования выступления сторон признавался Стенби, где летом 1238 г. встретились датский король Вальдемар, легат папы Римского в странах Балтии Вильгельм Моденский и новоиспечённый ливонский магистр Герман фон Балк.

Здесь они 7 июня 1238 г. подписали акт о передаче (возврате) Дании владений в Северной Эстонии, отобранных у неё меченосцами в 1225 г. Одновременно этот акт оговаривал раздел владений, которые, возможно, потом будут совместно завоёваны Данией и Орденом: 2/3 Дании, 1/3 Ордену. Стенбийский договор не только укреплял единство католических сил в Прибалтике, но и представлял фактически союзный (и наступательный) договор между Ливонским орденом и Данией. Через два года после Стенби почти все участники подписания этого договора приняли участие в тех или иных антирусских мероприятиях ».

«Однако, как указывали даже сторонники концепции о согласованных действиях интервентов, «прямых указаний на шведско-немецкие переговоры и соглашение о совместном нападении на Русь источники не дают». Собственно единственным доказательством остаётся кажущаяся одновременность событий. Все остальные аргументы без труда рассеиваются . Да и одновременность не вполне очевидна: между Невской битвой и захватом Изборска проходят два месяца, а вторжение в Водскую землю совершается только через полгода. […]

Сейчас все больше исследователей с сомнением отзываются о существовании в 1240 г. единого плана у западных интервентов. Аргументов к этому немало .» «Приоритетные цели шведов […] располагались в среде финских язычников (ижоры, карел и еми). Вполне возможно, что они вообще не планировали вступать в сражение с новгородцами. Причастность их к Стенбийским соглашениям более чем гипотетична. Появление немцев и датчан в Водской земле создавало лишнюю конкуренцию, которая не могла вызвать симпатий у шведов. Скорее всего, они никак не соотносили своё выступление на Неве с единоверцами из Прибалтики.

Следует помнить, что эти годы Европу сотрясал конфликт папы с императором. […] Папа был очень заинтересован в поддержке датского короля Вальдемара, который в свою очередь требовал немедленного возврата владений в Эстонии. Он даже грозил отобрать её силой и направил флот к Финскому заливу. Папа Григорий очень торопил своего легата с подписанием договора между Данией и Ливонским орденом. Даже грозил лишить его полномочий за промедление. Вильгельм Моденский и Герман Балк спешили урегулировать отношения с Данией, которая уже изготовилась к войне. Надо полагать, в таких условиях папа не мог дать поручение Вильгельму Моденскому подготовить ещё и антирусский альянс. Позднее мы также не фиксируем ни одного документа, указывающего на причастность курии к согласованию нападений на Русь .»

«Главной целью легата Вильгельма Моденского во второй половине 1230-х гг. было замирение в среде немецких покорителей Прибалтики, а также сохранение достигнутого после сокрушительного разгрома крестоносцев при Сауле. […] в эти годы от власти христианизаторов отпали земгалы, курши и эзельцы. Думать о новых завоеваниях в таких условиях было бы верхом беспечности. […] На повестке дня стояла и борьба с литовцами, почувствовавшими свою безнаказанность после победы при Сауле. Этих забот руководству Тевтонского ордена было более чем достаточно. Кроме того, основной целью братья-рыцари считали войну в Палестине, а затем – закрепление и покорение Пруссии, но никак не Ливонии.

На поддержку Литвы в те годы могли рассчитывать как курши, так и пруссы. Очевидно, что в таких условиях руководству Тевтонского ордена было выгоднее пойти на соглашение с русскими и привлечь их к совместной борьбе, нежели планировать какую-либо конфронтацию .»

Сходную точку зрения выражает А. Устинова: «Нападение шведов 1240 года явилось продолжением новгородско-шведского соперничества из-за контроля над Финляндией и Карелией и осуществлялось в полном соответствии с программой крестового похода против язычников, заявленной в булле Григория IX 1236 года. Ливонские походы на Псковщину с этой программой никак не связаны. В них отсутствует конфессиональная мотивация, направляющая роль церкви не просматривается, не было проведено никакой пропагандистской кампании, которая всегда сопровождала подготовку к крестовому походу, отсутствовал массовый приток крестоносцев-«пилигримов» из Западной Европы. Как свидетельствуют современные исследования, псковская кампании осуществлялась ограниченными силами (отрядами ряда орденских округов и ополчением Дерпта) и была инспирирована дерптским епископом, пытавшимся решить в свою пользу пограничный спор с Псковом, а также его союзником, изгнанным из Пскова князем Ярославом Владимировичем. Словом, это было чисто политическое мероприятие, которое не имело ничего общего с обращением язычников и, следовательно, не попадало под определение «крестовый поход», о котором говорилось в папской булле.

Григорий IX действительно пытался организовать крестовые походы в Восточную Прибалтику, но, как следует из его посланий, руководствовался при этом исключительно задачей христианизации языческого населения и рассматривал поход как своеобразное продолжение мирной «миссии», вызванное необходимостью защиты новообращённых от нападок язычников. Эти крестовые походы не преследовали целью завоевания русских земель, но поскольку были нацелены на области, население которых платило дань Новгороду, определённым образом ущемляли его интересы. Обращение местного населения в католичество неизбежно приводило к его переходу под власть католических государей, чего ни Новгород, ни его «младший брат» Псков не хотели допустить. В папской курии отдавали себе отчёт, что русские правители будут препятствовать распространению католичества в языческих землях, и тем самым препятствовать католической «миссии», но противодействовать этому предполагали путём обращения православных русских в католическую веру. В период понтификата Григория IX такая работа велась, и те сведения, которые папа получал от своих представителей в Восточной Европе, внушали надежду на её конечный успех. Последнее обстоятельство обособляло русских от всех тех, с кем компромисс в принципе был невозможен, например, от еретиков-катаров, что делало ненужным использование против них такого мощного, но вместе с тем дорогостоящего и трудоёмкого средства, как крестовый поход .»

Теперь вернёмся к Невской битве и попробуем узнать, кто командовал шведским войском: «Не совсем ясно и то, кто конкретно возглавлял экспедицию в Новгородские пределы. Имени предводителя летопись и Первая редакция Жития не называют. В тексте Новгородской Первой летописи содержится лишь сообщение о гибели в сражении воеводы Спиридона и, предположительно, одного епископа.

Ещё со времени Н.М. Карамзина для установления личности предводителя похода используют «Рукописание Магнуша, короля Свейского» -- нелетописный источник начала XV в. Опираясь на этот памятник, исследователи пришли к заключению, что десант на берег Невы в 1240 г. возглавлял видный шведский деятель середины XIII в. Биргер. Эти выводы опроверг И.П. Шаскольский несколько десятков лет назад, и в последние годы жизни учёный твердо отстаивал свою точку зрения. По его мнению, этот поход возглавлял ярл (родственник Биргера) Ульф Фаси.

Точка зрения И.П. Шаскольского нашла своих сторонников, и Ульфа Фаси стали называть предводителем шведского отряда. Но единодушия по этому вопросу пока нет, и некоторые учёные всё ещё считают командиром экспедиции 1240 г. Биргера. А Д.Г. Линд попытался опровергнуть выводы И.П. Шасколького, указав, что Биргер, и не будучи ярлом, мог возглавить поход (это соотносится с мнением И.Д. Данилевского об отсутствии ярлов в войске шведов в данной кампании). А.И. Левинтов и Д.Л. Спивак придерживаются компромиссной точки зрения, считая, что и Биргер и Ульф Фаси могли участвовать в этом предприятии .»

А. Карпов не столь категоричен: «Известно, что Биргер получил титул ярла (что и может обозначать русское «князь») только в 1248 году, спустя восемь лет после Невской битвы. А потому большинство исследователей решительно отказывают в достоверности известию «Рукописания Магнуша» . Однако если согласиться с тем, что поход на Русь стал продолжением крестового похода на емь, который возглавлял именно Биргер, и если датировать последний временем около 1237 – 1239 годов, то фигура Биргера (пусть ещё не ярла) во главе шведского войска, приплывшего в устье Невы, не кажется невероятной .»

Теперь посмотрим, что думают историки о численности шведского войска: «А.В. Шишов, опираясь на исследования В.Т. Пашуто, приходит к выводу, что шведов было всего около пяти тысяч человек. В.А Кучкин насчитывает несколько тысяч участников сражения. По мнению А.И. Левинтова, высадилось до тысячи захватчиков. Однако в современной науке утвердился взгляд на Невскую битву как на небольшое по количеству бойцов сражение. А.Н. Кирпичников говорит о сотнях воинов с обеих сторон. П.Е. Сорокин полагает, что количество шведов было примерно то же, что в 1164 г. при нападении на Ладогу и в 1300 г. при попытке строительства Ландскроны (то есть 1650 – 1100 человек) ».

Таким образом, по мнению историков, шведское войско было численностью от нескольких сотен до нескольких тысяч воинов.
Теперь пришла очередь разобраться со шведским посольством: «Иногда у историков вызывает сомнение тот факт, что Биргер послал гонца к Александру с приглашением на бой: «Если можешь, защищайся, ибо я уже здесь и разоряю землю твою». При этом указывают на то, что раз главной целью шведов была Ладога, то они должны были постараться держать свой приход в тайне. Но тут упускаются из виду два момента – во-первых, шведский военачальник справедливо полагал, что движение его флота по реке не могли не заметить и, соответственно, уже доложили об этом новгородскому князю. А во-вторых, он был рыцарем, а традиции рыцарства всегда подразумевали передать противнику формальный вызов на бой, вот в соответствии с этими обычаями шведский военачальник и поступил ».

Естественно, существует и другая точка зрения: «Они [шведы] должны были предполагать, что как только ноги их коснуться вражеской земли об этом сразу же узнает Александр. И не важно от кого он узнает, земли эти принадлежали Новгороду Великому и нашлись бы люди принесшие князю весть. Скорее всего, никаких послов не было, а всё это не более как авторский вымысел имевший целью продолжение увеличения контраста между королём Римским и князем Новгородским, между нападающим по зависти, возгордившись и защищающимся по необходимости ».

Историки спорят и о том, на каком берегу реки находился шведский лагерь: «…точных сведений о том, какой же именно берег реки – правый или левый – был местом этой продолжительной остановки, в летописи нет. Тем не менее историографическая традиция в лице многих поколений исследователей уже в течение не одного столетия единогласно считает полем Невской битвы правый берег Ижоры. И только в последнее время И.П. Шаскольский […] высказал решительное возражение по поводу такой привязки места сражения. Суть этих возражений заключается в следующем. […] к изучению Невской битвы пора привлечь такой исторический материал, как историческая топография места сражения. «Ибо чем руководствовались авторы многочисленных карт-схем, изображая местом сражения правый берег реки, непонятно; эти авторы никогда не видели место исторического сражения. Произведённые нами обследования места Невской битвы позволяют с очевидностью установить, что сражение могло происходить только на низменном левом берегу, где имеется значительное плоское пространство, удобное для устройства лагеря; правый берег высок, имеет всхолмления, для устройства лагеря и для проведения боя совершенно неудобен.»

[…] отвечает на данное предположение уже другой историк, А.Я. Дегтярёв […] аргументация в пользу того, что битва была не на правом, а на левом берегу Ижоры […] может быть дополнена и развита с учётом существовавших в ту эпоху норм и правил военного искусства. Во-первых, шведские военачальники не могли не анализировать путей возможного подхода новгородского войска. Общее направление здесь определялось однозначно – с востока. Расположение лагеря на левом берегу обеспечивало мощную естественную преграду на путях наиболее вероятного подхода новгородского войска. Пренебрежение этим обстоятельством (в случае расположения лагеря на правом берегу) можно расценивать только как невероятную беспечность, которую опытные шведские военачальники вряд ли могли допустить. Подобное расположение войска и лагеря – за водной преградой на пути возможного наступления войск противника – широко практиковалось в Средневековье, было почти непреложным правилом. […]

Традиционная версия о расположении шведского лагеря на правом берегу не позволяет ответить и на другой важный вопрос, который даже не ставился в нашей историографии, -- об отсутствии боевого охранения шведского лагеря. Внезапность нанесённого русскими удара даёт все основания предположить, что оно практически отсутствовало, причём именно на том направлении, откуда появление противника выглядело наиболее вероятным. Почему оно не было выставлено, объяснить невозможно. Однако, если предположить, что лагерь находился на левом берегу, такие объяснения могут быть сформулированы. Остановка на левом берегу была более логична с точки зрения, что в тылу у шведского войска, спокойно поднявшегося по Неве, оставался известный, пройденный без каких-либо затруднений маршрут ».

С этой точкой зрения не согласен Д. Хрусталёв: «Реконструируя Невскую битву, Дегтярёв допускал, что шведы ждали атаки с востока через Ижору, а она последовала с запада – князь Александр обошёл беспечных интервентов. Ссылки на военное искусство при этом нам кажутся неуместными. Отсутствие охранения – это явная халатность в любом случае. Создать лагерь на левом берегу и ждать атаки новгородцев с правого просто нелепо. Подходы к правому берегу устья гораздо более хорошо защищены: междуречье Ижоры и Тосны – это сплошные болота, а Ижора, распадающаяся в низовьях на несколько рукавов, практически блокирует подступы с юга. Возвышенный характер местности в очередной раз указывает на удобство размещения укреплений. Затруднительным выглядит и манёвр Александра ради внезапного нападения на левый берег: от устья Тосны это слишком большой многочасовой обхват, предполагающий форсирование Ижоры и перемещение местами почти по открытой местности.

Левый берег Ижорского устья более сух и открыт – там можно разместить лагерь, но никак не без охранения. Аргумент о тыле, который «известен» и «пройден», также не действует. […] Локализация шведского лагеря фактически сводится к решению вопроса о цели их вторжения. Если речь идёт о строительстве крепости, то возводить её должны были на правом берегу ».

Так же не ясен маршрут, по которому двигалось войско Александра: «Предполагается, что Александр Ярославович, наспех собрав наличные силы, сначала сплавил их по Волхову к Ладоге, а затем, присовокупив к отряду ладожан, пошёл к Ижоре. В своё время было высказано мнение, поддержанное недавно Кирпичниковым, что поскольку княжеская дружина была конной, то она могла направиться к месту сражения не морским путём или вдоль рек, что составляло маршрут почти в 300 км, а напрямик – через Тесов вдоль Оредежа и по Ижоре. Так маршрут всадников составил бы не более 150 км, которые можно было преодолеть за пару дней. С ладожанами дружинники могли встретиться где-то невдалеке от места будущего сражения. Однако, как отметил ещё Шаскольский, эта схема не учитывает транспортировки пеших войск, участие которых […] предполагается ходом событий. Наиболее быстро доставить пеших воинов можно было именно по воде. Кроме того, перемещая всадников напрямик, а потом присоединяя к ним пешцев, князь вынужден был бы поддерживать постоянные коммуникации между этими частями, что предполагает целую штабную инфраструктуру и не соответствует источникам, указывающим на скорость организации похода…

[…] Г.Н. Караев считал, что основные силы Александра Ярославовича были доставлены к Неве на кораблях. Не доходя нескольких километров до Ижоры, суда вошли в речку Тосну, где высадили воинов, которые двинулись к шведскому лагерю вдоль правого лесистого берега Большой Ижорки. Конная княжеская дружина могла двигаться вдоль берега Невы. При таком маршруте Александр Ярославович имел возможность постоянно контролировать основное направление предполагаемого шведского вторжения – путь по Волхову и Неве .»

Итак, как видим, практически ни на один вопрос, связанный с Невской битвой, историки не могут дать однозначного ответа. Таким образом, к сожалению, информации, чтобы создать полноценную реконструкцию битвы на Неве, явно недостаточно.

В заключение, в качестве курьёза, приведу мнение А. Балабухи: «…Невской битвы не было вообще; место имело совсем другое событие.
Шведы действительно приходили – на трёх кораблях, упоминаемых историками, наименее склонными к романтическим и патриотическим преувеличениям; было их 150-180 человек – обычный отряд владетельного сеньора, каковым и являлся королевский зять и будущий соправитель королевства. При впадении в Неву речки Ижоры, их, как заранее договорено было, ждали русские – сын великого князя владимирского (и будущий великий князь владимирский) новгородский князь Александр Ярославович с «малой дружиной». Но это была встреча не противников с приблизительно равными силами, а равных по статусу князей, решивших договориться о разделе сфер влияния. И договорились, притом весьма эффективно: на протяжении следующих трёх с лишним столетий Русь со Швецией не воевала, если не считать неизбежных в любые времена мелких стычек […]

Откуда же взялась легенда о Невской битве? Очень просто: чтобы вернуть самоуважение, Руси, только что потерпевшей жесточайшее поражение от монголов, превращённой в данника Золотой Орды, позарез необходима была хоть какая-нибудь победа – пусть даже мифическая. И тонкий психолог Александр Невский это понял. Летописцы же талантливо изложили на бумаге княжескую версию происшедшего, сделав сотворённый Александром миф историческим фактом… »

«Вы спросите, а как же с павшими в бою? Ну ладно ещё, шведы – одних в безымянных ямах схоронили, других на корабли погрузили и то ли в Неве потопили (что само по себе чрезвычайно странно), то ли на родину повезли. Но русские-то? Не знаю. Могу предложить на выбор две версии. Первая: по случаю успешного окончания переговоров организовали что-то вроде турнира, а таковые без жертв обходятся редко, особенно если сходятся такие ярые бойцы, как славяне и потомки викингов. Вторая – по тому же случаю устроена была грандиозная попойка, завершившаяся членовредительством со смертельным исходом. Тоже в характере и, кстати, объясняет эпический подвиг Гаврило Олексича – на трезвую-то голову всякий поймёт, что на полупалубной (!) шнеке верхом не навоюешься […] Можно, наверное, придумать и третью версию. И четвёртую .»

ЛЕДОВОЕ ПОБОИЩЕ

В том же 1240 г. произошло очередное обострение отношений между Новгородом и Тевтонским орденом. В сентябре тевтонцы и войска дерптского епископа взяли Изборск. Псковское ополчение попыталось освободить город, но было разбито. После этого тевтонцы осадили Псков. Через неделю осады псковичи согласились на все требования тевтонцев и дали заложников, а в город был введён тевтонский гарнизон.

В ноябре Александр, поссорившись с новгородцами, уехал из города. («В том же году взяли немцы, медвежане, юрьевцы, вельядцы с князем Ярославом Владимировичем Изборск. И пришла весть в Псков, что взяли немцы Изборск, и вышли псковичи все, и бились с ними, и победили их немцы. Тут же убили Гаврилу Гориславовича воеводу, а псковичей гнали, много побили, а иных руками схватили. И пригнали под город, и зажгли посад весь, и много зла было, и погорели церкви, и честные иконы, и книги, и евангелия, и много сёл опустошили около Пскова. И стояли под городом неделю, но города не взяли, но детей забрали у добрых мужей в заложники, и отошли прочь. И так было без мира, ибо сговор держали с немцами псковичи, и подвёл их Твердило Иванкович с иными, и сам начал владеть Псковом с немцами, воюя сёла новгородские, а иные псковичи убежали в Новгород с жёнами и детьми. В тот же год, той же зимой ушёл князь Александр из Новгорода к отцу в Переяславль с матерью и с женою и со всем двором своим, поссорившись с новгородцами .»)

В чём суть разногласий летопись не говорит и это, естественно, вызывает споры среди историков: «Причина выезда князя и существо «распри» нигде не отмечены. Дж. Феннел видел в этом происки некоей «немецкой партии» новгородцев. Другие считали, что сказался крутой нрав Ярославича. Кучкин предположил, что причиной разлада была пассивность Александра, который потерял много дружинников в Невской битве, а потому не стал быстро изгонять немцев из Пскова. Нам ситуация представляется диаметрально противоположной. В 1228 г. уже был период, когда предполагался военный поход на Псков. Тогда решительно против выступили сами новгородцы. Новгород и Псков испытывали родственные чувства друг к другу и никогда не воевали. Выбор псковичей – отправиться под власть Ордена – мог восприниматься в Новгороде как законный и принятый большинством. Воевать из-за сюзеренных прав князя Александра новгородцы могли не захотеть.

В 1229 г. после примирения со псковичами, Ярослав Всеволодович покинул Новгород, обидевшись на пассивность горожан. Такую же реакцию можно предположить и для Александра Ярославича в 1240 г. Князь бросил город, не пожелавший помочь ему в изгнании захватчиков из Пскова .»
Совсем по-другому видит ситуацию А. Нестеренко: «…причины конфликта не имеют значения. Гораздо важнее то, что Александр фактически бросил Новгород на произвол судьбы в тот момент, когда город больше всего нуждался в князе. Что это, шантаж или предательство? Может быть, герой «Невской битвы» так же, как его отец, в панике сбежавший с поля Липицкой битвы, тоже испугался и убежал? Или были другие причины, заставившие Александра Ярославовича в очередной раз покинуть город? »

«По распространённой в литературе версии князя выгнали сами новгородцы. Только почему они решили отказаться от услуг победителя шведов в тот самый момент, когда он был им нужен? С точки зрения здравого смысла, в условиях, когда границы Новгорода оказались под угрозой, новгородцы должны были действовать совсем по-другому. Им надо было посылать к Великому князю владимирскому и просить его, чтобы он прислал на помощь Александру его брата Андрея, а ещё лучше, сам пришёл в Новгород во главе владимиро-суздальских войск. Вместо этого новгородцы не только отказываются от услуг самой боеспособной силы своего войска – княжеской дружины, но бросают вызов Великому князю: изгнание из Новгорода его жены и сына равносильно объявлению войны с «низовой землёй». […]

Из этого можно сделать вывод о том, что изгнание Александра Ярославовича означало, что в Новгороде вспыхнул очередной мятеж против Владимиро-Суздальской земли и лично Ярослава Всеволодовича. Это и объясняет причины, по которым Александр покинул Новгород, а новгородцы не пришли на помощь Пскову… »

А. Нестеренко не привёл ссылки хотя бы на одного автора, который бы считал, что Александра выгнали сами новгородцы. Понятно почему – в летописи этому событию посвящена всего одна фраза: «В тот же год, той же зимой ушёл князь Александр из Новгорода к отцу в Переяславль с матерью и с женою и со всем двором своим, поссорившись с новгородцами». Сделать на основании этого текста однозначный вывод о том, что Александра выгнали новгородцы невозможно, так как с тем же успехом он мог уйти и по собственной инициативе.

Зимой 1240-41 гг. тевтонцы совершили ряд набегов на новгородские земли. Они построили деревянную крепость Копорье к востоку от устья Луги, затем двинулись вверх по Луге и взяли Тёсов. («Той же зимой пришли немцы на водь с чудью, и повоевали и дань на них возложили, а город устроили в Копорье погосте. И не то было зло, но и Тёсов взяли, и за 30 вёрст до Новгорода воевали, гостей били, а по Луге и до Сабли .»)

Весной 1241 г. новгородцы попросили Ярослава Всеволодовича, чтобы он прислал им Александра. Ярослав вначале отправил в Новгород другого сына – Андрея и только после повторной просьбы прислал Александра. («Новгородцы же послали к Ярославу за князем, и дал им сына своего Андрея. Тогда же решили новгородцы, послать владыку с мужами опять за Александром, а на волость Новгородскую напали: литва, немцы, чудь и схватили по Луге всех коней и скот, и нельзя было пахать по сёлам и нечем, когда дал Ярослав сына своего Александра опять .»)

Возникает вопрос: Почему новгородцы настаивали именно на Александре? Вот что пишет по этому поводу А. Нестеренко: «А чем же новгородцев не устраивал Андрей? Как военачальнику Ярослав Всеволодович своему сыну Андрею вполне доверял, иначе он не доверил бы ему суздальскую дружину, которую, спустя два года, он послал в Новгород на помощь Александру. Так что предположение о том, что новгородцы выгнали Андрея потому, что как полководец он был хуже, чем Александр, лишены оснований. […]

Вообще, если следовать версии, изложенной летописцем, то поступки сторон лишены всякой логики. Почему вместо того, чтобы сразу послать в Новгород Александра, Ярослав Всеволодович отправляет туда Андрея? Новгородцы ведь просят не Андрея, а Александра. К чему такая неуступчивость? […] Почему, в свою очередь, новгородцы, рискуя вызвать гнев Великого князя, выступают против его воли и решительно настаивают на кандидатуре Александра?
Напрашивается вывод, что история с изгнанием и возвращением Александра была придумана гораздо позже, и не только для того, чтобы снять с него ответственность за падение Изборска и Пскова. С одной стороны, она позволяет очернить новгородцев, с другой, придать Александру образ мученика, необходимый каждому христианскому святому. Кроме того, это бросает тень и на Андрея, который на фоне своего героического брата выглядит человеком, не способным защитить Отечество в момент смертельной опасности. А опорочить Андрея необходимо, так как отношения между сыновьями Ярослава не вписываются в легенду о защитнике земли русской святом князе Александре Невском .»

Позволю себе предположить, что А. Нестеренко не очень внимателен, иначе он бы мог заметить, что в летописи взятие Изборска и Пскова предшествует отъезду Александра из Новгорода.

В конце 1241 г. Александр, собрав новгородское и ладожское ополчение, захватил и разрушил Копорье. («В том же году пошёл князь Александр на немцев на город Копорье, с новгородцами, и с ладожанами, и с корелою, и с ижорою и взяли город, а немцев привёл в Новгород, а иных отпустил по своей воле, а вожан и чудь предателей извёл .»)

5 марта 1242 г. русские войска, состоявшие из дружины Александра, новгородского ополчения и дружины Андрея, без боя взяли Псков. После этого Александр, взяв Изборск, направился к Дерпту. («В год 6750 [1242] пошёл князь Александр с новгородцами и с братом Андреем и с низовцами на Чудскую землю на немцев. И занял все пути и до Пскова, и взял князь Псков, схватил немцев и чудь и сковав заточил в Новгороде, а сам пошёл на чудь .») Навстречу ему двинулись тевтонские рыцари и войско дерптского епископа.

5 апреля 1242 г. на льду Чудского озера произошло Ледовое побоище. Вот как оно описывается в «Житии»: «Была же тогда суббота. Когда взошло солнце, сошлись оба войска. И была злая сеча, и раздавался такой треск от ломающихся копий и звон от мечей, будто замёрзшее озеро двинулось, и не было видно льда, ибо покрылся он кровью. И слышал я это от очевидца, который мне рассказал, что видел воинство Божье в воздухе, пришедшее на помощь Александру. И так победил их помощью Божьей, и обратились враги в бегство, и гнали и секли их воины Александровы, словно неслись они по воздуху, и некуда было тем бежать. Здесь же прославил Бог Александра перед всеми полками, как Иисуса Навина у Иерихона. А того, кто говорил: «Поймаем Александра руками», предал Бог ему в руки. И не нашлось никого, кто мог бы воспротивиться ему в битве. И возвратился князь Александр с победой славной. И шло многое множество пленных в войске его, вели босыми возле коней тех, кто называл себя «Божии рыцари» .

Теперь сообщение Новгородской летописи: «В год 6750 [1242] […] И когда был на земле, пустил полк весь в зажитье, а Домаш Твердиславич и Кербет были в разгоне, и встретили их немцы и чудь у моста, и бились тут, и убили тут Домаша, брата посадника, мужа честного, и иных с ним избили, а иных руками схватили, а иные к князю прибежали в полк, князь же возвратился на озеро, немцы же и чудь пошли на них. Увидев же князь Александр и новгородцы, поставили полк на Чудском озере, на Узмени, у Вороньего камня, и наехали на полк немцы и чудь и пробились свиньёю сквозь полк, и была сеча тут великая немцам и чуди. […] а немцы тут пали, а чудь пустилась бежать, и, гоня, били их 7 вёрст по льду до Субольчского берега, и пало чуди без числа, а немцев 400, а 50 руками схватили и привели в Новгород. А бились 5 апреля… »

В отличие от Невской битвы о Ледовом побоище европейцы знали. Сообщение об этом сражении содержится в Ливонской рифмованной хронике . Вот что сообщает о Ледовом побоище автор хроники:

«Немцы начали с ними бой.
У русских было много стрелков,
Которые мужественно приняли первый натиск,
Выстроившись перед дружиной князя.
Видно было, как отряд братьев-рыцарей
Строй стрелков прорвал.
Был слышен звон мечей
И видно, как раскалываются шлемы.
С обеих сторон убитые
Падали на траву .
Те, кто был в войске братьев-рыцарей,
Были окружены.
Русские имели такую рать,
Что, пожалуй, шестьдесят человек
Одного немца атаковало.
Братья-рыцари упорно сражались,
Но их там одолели.
Часть дерптцев вышла
Из боя, это было их спасением,
Они вынужденно отступили.
Там двадцать братьев-рыцарей осталось убитыми
И шестеро попали в плен.
Таков был ход боя .»

Ход сражения на основе этих источников можно восстановить, к сожалению, только очень приблизительно:
тевтонцы и их союзники атаковали и пробились «свиньёй» через строй стрелков (конных лучников?), находившихся в первых рядах русского войска;
не выдержавшие напряжения боя дерптцы и чудь побежали;
оставшиеся без поддержки тевтонцы были окружены превосходящими силами русских и разгромлены;
в результате сражения были убиты 400 «немцев» (в том числе 20 рыцарей), 50 «немцев» (в том числе 6 рыцарей) попали в плен, чуди «пало без числа».
Спорными моментами, связанными с Ледовым побоищем, являются: место расположения битвы и численность противоборствующих сторон.

Начнём с того места, где произошла битва: «Исследователи потратили немало сил и времени для определения места Ледового побоища. Изначально вопрос был связан с выяснением локации главных географических ориентиров – «моста», у которого был разгормлен отряд Домаша и Кербета, а также «Суболичьскаго берега», «Узмени» и «Воронея камени» на Чудском озере.

Первым высказавшимся был эстонский историк Г.Г. Трусман, который считал, что сражение состоялось в 7 верстах к северу от устья р. Эмайыги в районе дер. Воронья (Варнья). Связано это было с признанием тождества «Суболичьскаго берега» и эстонской исторической области Соболиц, наиболее вероятной локацией которой является полоса побережья Чудского озера к северу от Эмайыги.

Чуть позже опубликовал своё исследование А.И. Бунин […] он высказал предположение, что под словом «мост» скрывается искажённый летописцем топоним – скорее всего, населённый пункт Хаммаст (Гамаст), важный перекрёсток на дороге от Дерпта (Тарту) к деревне Исмени (Изменка; Исмень, совр. посёлок Мехикорма) на берегу Тёплого озера – узкой протоке между Чудским и Псковским озёрами. Можно предположить, что «Узмень» -- это и есть район современного Тёплого озера около Мехикорма (Измень), куда от Хаммаста отступил князь Александр .»

«…новый этап исследований по этому вопросу был ознаменован публикацией в 1950-1951 гг. статей М.Н. Тихомирова и Э.К. Паклар. Авторы выезжали на предполагаемое место сражения и производили топографический анализ. В результате Тихомиров […] согласился с Буниным в том, что под словом «мост» скрывается некий искажённый топоним, но предположил, что это не Хаммаст, а деревня Моосте (Мосте), расположенная значительно южнее и также на важном перекрёстке дорог, связующих юго-восточные районы Уганди с Дерптом. От Моосте Александр отступал к Тёплому озеру и «остановился на «узмени», в самом узком месте Тёплого озера, загородив таким образом, путь по льду к Псковскому озеру как наиболее удобную дорогу во время начинающегося весеннего бездорожья». […]

Паклар соглашался, что «мост» -- это деревня Моосте, но Ледовое побоище локализовал, как и Бунин, у Вороньего камня, «находящегося в 12-14 км от эстонского берега, в 9 км от острова Пийрисар, в 2,2 км от нынешней деревни Подборовье и в 3,3 км от Кобыльего Городища .»
«Дабы поставить точку в застарелом споре, решением Президиума АН СССР в 1958 г. была предпринята экспедиция к предполагаемому месту Ледового побоища, а также произведено геологическое, климатическое, археологическое (включая подводное) и историко-культурное обследование местности. Руководить экспедицией было поручено Г.Н. Караеву .»

«Результат деятельности экспедиции Караев изложил следующим образом: «Таким образом, место Ледового побоища довольно точно определяется из сопоставления результатов экспедиционных изысканий и тех топографических данных о нём, которые содержатся в летописном тексте. В связи с тем что береговая линия у мыса Сиговец к настоящему времени изменилась и отодвинулась на 300-400 м к востоку, под местом битвы следует подразумевать участок Тёплого озера, находящийся примерно в 400 м к западу от современного берега мыса Сиговец, между его северной оконечностью и широтой дер. Остров .»

«Важным аргументом против версии Караева, как нам кажется, может стать рассмотрение вопроса с военной (тактической) стороны. С этой точки зрения совершенно непонятно, зачем Александру Ярославовичу потребовалось уводить войска от Мехикорма (Измени) к мысу Сиговец. Это дополнительный 10-километровый марш-бросок, который перед началом сражения мог только измотать воинов, но не предоставил бы никакого дополнительного географического преимущества .»

Вывод: «…следует заключить, что вопрос о точной локализации места Ледового побоища пока не может быть решён .»
Каждый автор, пишущий об Александре и/или о Ледовом побоище, когда речь заходит о численности противоборствующих сторон, приводит свои цифры. Мне кажется, что более интересно будет узнать, что думают об этом европейские авторы. Например: «Помимо орденских рыцарей и дружинников, в армию входили датские и эстонские рыцари, а также ополченцы. Соединённые силы ордена и его сторонников насчитывали около двух тысяч воинов, примерно 420 из которых составляли рыцари и тяжеловооружённые конные воины.

Поначалу захватчики действовали весьма успешно, и это вынудило Александра с шеститысячной дружиной выступить им навстречу .»
Вот ещё одно мнение:

«СИЛЫ ПРОТИВОБОРСТВУЮЩИХ СТОРОН
РУСИЧИ (по оценкам)
Конная дружина: 800
Новгородский конный полк: 200
Новгородский пеший полк: 800
Пехота племён: 2000
Половецкие конные лучники: 1200
Всего: 5000
КРЕСТОНОСЦЫ (по оценкам)
Рыцари: 100
Конные и пешие сержанты: 400
Датчане: 300
Эстонская пехота: 1000
Всего: 1800 »

Таким образом, по мнению М. Догерти общая численность крестоносцев составила 2000 воинов, а войска Александра – 6000 воинов. Й. Дикки считает, что крестоносцев было 1800 чел., русских – 5000 чел. Цифры, надо отдать должное авторам, очень сходные.
В заключение, следует остановиться на одном неясном, с моей точки зрения, моменте – «свинье», благодаря которой тевтонцы «пробились сквозь полк».
В литературе, посвящённой Ледовому побоищу, зачастую неправильно оценивается способ действия применявшегося тевтонскими рыцарями конного клина («свиньи»):

«Клин врезался в центр боевого порядка противника, прорывал фронт и разобщал его силы, что способствовало поражению войска противника по частям. Это был своего рода таран… »
«Тактическое преимущество такого построения заключалось в сплочении во время лобового удара, способного расколоть войска противника любой плотности .»

Основная ошибка авторов – уверенность в том, что благодаря узкому глубокому построению, клин позволял прорывать строй противника. Видимо, они полагают, что в этом случае происходит что-то подобное тому, как топор раскалывает полено.
Это неверно, так как, во-первых, целенаправленное углубление во вражеский строй означает добровольный заход в окружение, то есть, практически – самоубийство.

Во-вторых, столкнувшись с препятствием (вражеским воином), лошадь из первой шеренги остановится, а это означает автоматическую остановку и всего следующего за нею ряда всадников.

В-третьих, при таком использовании клина в схватке смогут принять участие только несколько воинов, находящихся в первой шеренге. Остальные ничем не смогут им помочь, то есть, подавляющее большинство воинов в бою участвовать не будет.
Попробуем разобраться для чего же на самом деле применялся клин.

Клин или «кабанья (свиная) голова» -- построение конницы, выработанное в первой половине XIII в. Тевтонским орденом. В том, что клин появился в числе тактических приёмов именно рыцарского ордена, нет ничего удивительно. Построение и передвижение клина, который должен был действовать как единое целое, могли быть достигнуты только путём длительных тренировок. В условиях феодальной Европы единственным, кто мог создать подобное построение, был военно-монашеский орден, отличавшийся дисциплиной.

Клин представлял собой слегка суженную спереди колонну. В первой шеренге находилось от 3 до 9 всадников (в зависимости от общей численности подразделения). В каждой последующей шеренге число бойцов увеличивалось на два, располагались они уступом, образовывая трапециевидную фигуру, обращённую вершиной к неприятелю. Глубина построения достигала 5 – 7 рядов. Например, в первой шеренге – 3 рыцаря, во второй – 5, в третьей – 7, в четвёртой – 9, в пятой – 11. Остриё клина формировалось из наиболее опытных и снабжённых лучшим защитным вооружением рыцарей. С тыла клин поддерживала прямоугольная колонна всадников глубиной в несколько десятков рядов. В середине колонны находились рядовые бойцы: оруженосцы, конные арбалетчики и кнехты. С боков их так же прикрывал ряд тяжеловооружённых рыцарей.

Снабжать всю колонну тяжёлым защитным вооружением не было не только возможности, но и смысла. Такой отряд оказался бы совершенно беззащитным перед вражескими стрелками, не имея возможности ответить на их обстрел. В XIII в. как бы ни был хорошо защищён рыцарь и его конь, всё равно у них оставались уязвимые места. К тому же легко- и средневооружёнными всадниками, находящимся внутри колонны, не приходилось атаковать противника в лоб, они участвовали в последующей рукопашной схватке или атаковали противника во фланг, если тот пытался совершить охватывающий манёвр. В этих случаях не было насущной необходимости в тяжёлом защитном вооружении. Они же прикрывали тыл и в случае необходимости обеспечивали отход.

Основная задача клина – преодоление зоны обстрела с наименьшими потерями. Хорошо защищённые рыцари прикрывали кнехтов от вражеских стрелков, что позволяло приблизиться к врагу, не подвергая большую часть воинов опасности быть поражёнными стрелами противника. Настильная стрельба неприятеля слабо действовала на облачённых в тяжёлое защитное вооружение рыцарей, находившихся на острие и по периметру клина. Навесная стрельба по находящимся в колонне рядовым бойцам была так же малоэффективна при наличии у них шлемов.

Истины ради, следует сказать, что есть авторы, не согласные с подобной точкой зрения. Так, например, С. Салмин считает, что: «…этот тип построения [В виде колонны. – А.Ш.] в целом представляется скорее новацией военной мысли XV века, синтезировавшей опыт Столетней войны и Гуситских войн, а не аналогом боевого построения первой половины XIII века .»

Далее автор обосновывает своё мнение тем, что: «…уязвимость колонны для обстрела значительно выше, чем у атакующей линии, поскольку противник в этом случае обстреливает единую массу перемещающихся почти вплотную друг к другу всадников. Узкий фронт мог бы предохранить от фронтального обстрела мощными и не скорострельными артиллерийскими орудиями, но не от массы стрел, летящих «навесом».

[…] число всадников, образующих «голову» клина, недостаточно, чтобы прикрывать протяжённые фланги «тулова».
[…] Разворачивающиеся в профиль к противнику всадники задних шеренг оказывались бы, к тому же, удобной целью как для стрелков, так и возможной контратаки неприятельской конницы .»

После этого С. Салмин описывает то, как, по его мнению, выглядел клин: «…12 шеренг, образованных 504 или 384 людьми. В первом случае первая шеренга состоит из двадцати всадников, во втором – из 10. В каждой последующей шеренге добавляется 4 человека (по два на фланг), достигая к последней шеренге численности 64 или 54 человека в линии. Клин в своей внутренней части, начиная с пятой линии, включает в себя стрелков .»
Таким образом, с точки зрения автора, клин представлял собой не колонну, а трапецию, обращённую узкой стороной к противнику.

Когда передняя шеренга клина останавливалась, натолкнувшись на врага, фланговые бойцы задних шеренг автоматически нагоняли её, образуя единый ряд сражающихся. В это время всадники из центра построения выезжали на фланги или заменяли павших в передних шеренгах. Таким образом, клин превращался в развёрнутый строй.

Сам по себе клин не давал какого-либо преимущества тому, кто его использовал, так как он был не более чем средством минимизации потерь в процессе доставки войска на поле боя. А с началом схватки в действие вступали другие факторы. Например, численное превосходство одной из противоборствующих сторон.

Клин был выработан в боях с русской конницей, которая была более манёвренной, чем рыцарское войско, и имела большое количество конных стрелков. В этих условиях рыцарям было необходимо доводить оруженосцев и кнехтов для помощи в борьбе с более подвижным врагом до линии соприкосновения с русским войском.

Одно остаётся непонятным – почему же летописец написал, что «немцы и чудь пробились свиньёй сквозь полк», тем самым дав основание для возникновения вышеприведённой ошибочной точки зрения.

В том же году был заключён мирный договор между Новгородом и Тевтонским орденом, по которому был произведён обмен пленными и тевтонцы освободили захваченные новгородские земли. («В том же году немцы прислали с поклоном: «Без князя, что мы заняли водь, Лугу, Псков, Латыголу мечом, от того всего отступаем, а что мы схватили мужей ваших, а тех готовы обменять: мы ваших мужей пустим, а вы наших пустите», и заложников псковских пустили, и помирились .»)

1243 – 1251 гг.

В 1243 г. Ярослав Всеволодович, первым из русских князей, отправился с богатыми дарами в Орду, где получил от Бату ярлык на великое владимирское княжение. (В дальнейшем князья ездили в Орду для утверждения в правах на своё княжество, с претензиями на другое княжество, с целью доставки дани, с жалобами друг на друга, а так же по вызову хана в связи с различными обвинениями со стороны других князей или баскаков . При этом вассальная зависимость и лояльная политика князя по отношению к Орде гарантировались приездом самого князя и/или его сыновей, младших братьев, племянников, становившихся заложниками в Орде.)

Так было положено начало вассальному подчинению Руси Орде. Русские княжества потеряли право воевать, должны были предоставлять войска для ордынских походов и регулярно уплачивать дань ханам. Для обеспечения этого в центрах стратегического значения Руси (Владимире, Курске, Муроме, Рязани, Суздале, Переяславле-Южном, Чернигове, Киеве) были размещены баскаки.

В 1245 г. произошёл очередной набег литовцев на русские земли. Вот как описывает эти события летопись: «В год 6753 [1245] воевала литва около Торжка и Бежицы; и гнались за ними новоторжцы с князем Ярославом Владимировичем и бились с ними; и отняли у новоторжцев коней, и самих били, и пошли с полоном прочь. Погнались за ними Явид и Кербет с тверичами и дмитровцами, и Ярослав с новоторжцами; и били их под Торопцом, и князья их вбежали в Торопец. Утром пришёл Александр с новгородцами, и отняли полон весь, а князей иссёк 8 или больше. И оттуда новгородцы повернули назад; а князь погнался за ними со своим двором, и бил их под Жижецом, и не упустил их ни мужа, и тут избил остаток князей; а сам поима сына своего из Витебска, поехал с малой дружиной, и встретил иную рать у Усвяты; и тут ему Бог помог, и тех избил, а сам пришёл здоров и дружина его .»

А вот как комментирует это летописное сообщение С. Сухорукова: «…если читать текст внимательно, получается следующее […] Новгородцы, по своему обыкновению, отберя «полон весь», поворачивают домой, бросив князя с «двором», то есть его личной дружиной. Александр бросается за ними в погоню и разбивает своих же подданных под Зижчем («и би я») и забирает добычу. Потом он отравляется в Витебск, где в это время, видимо, княжил его сын (скорее всего Василий) и «поима», то есть заставляет силой того оставить Витебск и идти с новгородцами в Новгород. Почему именно заставляет? Очень просто – русские летописцы обычно очень чётко подбирали слова для обозначения тех или иных поступков своих героев. «Поима» обычно значило – забрать силой. Этот термин встречается в летописях и раньше и позднее, на протяжении всей русской истории. Так что княжеский сын не очень-то рвался в Новгород, но отец заставил […]

Так что, если внимательно вчитаться в текст летописи, то картина получается просто фантасмагоричная… »
Последуем совету С. Сухоруковой и внимательно вчитаемся в текст летописи. Естественно, нас интересует то место, где, по мнению Сухоруковой, говорится о том, что новгородцы, отобрав у литовцев полон, повернули домой, бросив князя с дружиной, после чего «Александр бросается за ними в погоню и разбивает своих же подданных под Зижчем и забирает добычу».

Вот этот отрывок: «…пришёл Александр с новгородцами, и отнял полон весь, а князей иссёк 8 или больше. И оттуда новгородцы повернули назад; а князь погнался за ними со своим двором, и бил их под Жижецом, и не упустил их ни мужа…»

Действительно, если рассматривать сообщение в таком усечённом виде, получается, что Александр разбил новгородцев, причём «не упустил их ни мужа», то есть, вообще уничтожил всех поголовно. (Таким образом, по мнению Сухоруковой, выходит, что Александр вырезав новгородское ополчение, возвратился после этого в Новгород, где и продолжал княжить?!) Однако, стоит продолжить чтение летописи: «и тут избил остаток князей», и сразу становится ясно, что речь идёт не о новгородцах, а о литовцах. То есть, Александр вначале убил 8 литовских князей, а потом добил уцелевших.

Теперь обратимся к той части летописи, где идёт речь о сыне Александра, она очень короткая: «а сам поима сына своего из Витебска». Однако, даже такая небольшая фраза используется Сухоруковой для того, чтобы, в очередной раз, бросить тень на Александра – насильно мол привёз сына из Витебска. При этом автор не задаётся вопросом: а сколько лет было в это время сыну Александра?

Василий – старший сын Александра родился в 1240 г. (Остальные сыновья Александра родились ещё позже: Дмитрий – в 1253 г., Андрей – в 1255 г., Даниил – в 1261 г.) Конечно, в XIII в. дети взрослели быстрее чем сейчас, но не настолько же, чтобы это давало возможность принимать во внимание мнение о месте проживания пятилетнего мальчика.

Что касается древнерусского слова – поима (поимати) то, у него много значений: взять (брать), забрать (забирать), захватить, брать с собой, уводить, вступать в интимную связь, брать в жёны, жениться, выбирать (отбирать) .

30 сентября 1246 г. умер Ярослав Всеволодович, после этого в мае следующего года во Владимире состоялся съезд русских князей, на котором великим владимирским князем был избран брат Ярослава Святослав Всеволодович. («В год 6755 [1247] услышал Александр о смерти отца своего, приехал из Новгорода во Владимир и плакал об отце своём с дядей своим Святославом и с братьями своими. В том же году Святослав князь, сын Всеволода, сел во Владимире на стол отца своего, а племянников своих посадил по городам, как им отец урядил Ярослав .»)

В том же году Андрей и Александр Ярославичи независимо друг от друга отправились в Орду. По-видимому, каждый из них хотел получить владимирский стол. (В начале 1248 г. ещё один Ярославич – Михаил согнал Святослава с владимирского стола, но в этом же году Михаил погиб в сражении с литовцами.)
Бату не стал разрешать спор братьев, а отправил их в Каракорум к великому хану. («В том же году поехал Андрей князь Ярославович в татары к Батыю, и Александр князь поехал за братом же к Батыю. Батый же почтил их и послал их к Кановичам . »)

До середины 60-х годов XIII в., когда Золотая Орда отделилась от общеимперского центра и стала самостоятельным государством, ордынский хан де-юре являлся правителем барунгара – правого крыла Монгольской империи и не обладал полномочиями принимать решения в отношении вассальных правителей. Он считался наместником великого хана и поэтому все правители, признававшие его сюзеренитет, обязаны были получать подтверждение своего статуса от великого хана. Его контакты с вассалами и дипломатами обычно ограничивались тем, что он выслушивал их и отправлял в Каракорум к великому хану, который и выносил решения в отношении каждого из прибывших.

О том, когда именно братья поехали в Каракорум, историки спорят: «Чаще всего исследователи датируют отбытие Андрея и Александра в Монголию концом 1247 г., а возвращение из монгольской столицы – зимой 1249/50 г. Ю.К. Бегунов всю поездку относил к 1249-1250 гг. В.Л. Егоров предложил следующую хронологию поездки княжичей: «Выезд из Владимира – в начале лета 1247 г., пребывание во владениях Бату – до осени 1248 г.; выезд в Каракорум – осенью 1248 г.», а в конце декабря 1249 г. они уже опять во Владимире. Примерно такую же схему описывал и А.А. Горский, с учётом того, что начало пути относил к концу 1247 г. В этих расчётах принципиальным оказывается время смерти хана Гуюка, к которому направлялись князья.

Точная дата его смерти отсутствует, но оценивается примерно от конца апреля до середины лета 1248 г. При такой ситуации расчёт Егорова никак не подходит: отправившись весной 1248 г., князья не застали бы Гуюка в живых, да и Батыя тогда не было на Волге. Дабы обойти хронологическую несогласованность, обычно исследователи предполагают, что Андрей и Александр встречались не с Гуюком, а с хатун Огуль-Гамиш, выступавшей регентшей в период между смертью Гуюка и выборами нового хана. А в путь они отправились с Волги, когда узнали о смерти Гуюка. Но Огуль-Гамиш была сторонницей Батыя и помогала ему с подготовкой выборов Менгу – не было никакого смысла посылать к ней русских князей, да и санкция на власть в Руси, выданная ею, мало что значила.

Скорее всего, Батый послал княжичей в Каракорум, чтобы подчеркнуть своё признание власти великого хана, создать видимость верноподданных чувств, а одновременно готовил покушение на Гуюка. В летописи однозначно говорится, что Александр и Андрей вернулись «от Кановичь», то есть встречались с великим ханом. Таким образом, аудиенция у Гуюка должна была состояться не позднее лета 1248 г., а домой князья отправились ещё до смерти хана. Как известно, маршрут от Волги до Каракорума составлял около 4 месяцев, что позволяет предположить отбытие Андрея и Александра из ставки Батыя в столицу Монголии не позднее февраля 1248 г., а возвращение на Русь – не позднее зимы 1248/49 г. – так как в летописи события отнесены к 6757 (март 1249 – февраль 1250) мартовскому году, то не позднее марта – начала апреля 1249 г., когда сезон ещё считался зимой .

В Каракоруме Александр получил ярлык на великое киевское княжение и владение всей русской землёй, Андрей – ярлык на великое владимирское княжение. («Той же зимой приехали Александр и Андрей от Кановичей, и приказали Александру Киев и всю Русскую землю, а Андрей сел во Владимире на стол .»)

Многие историки считают, что способ разрешения спора между братьями укладывался в сложившееся в Монгольской империи представление династического наследственного права: старший сын получил верховную власть в общегосударственном масштабе, младший – «коренной юрт» отца:
«Чисто формально распределение власти между князьями можно признать справедливым. Старший – более авторитетный и знаменитый, -- получил верховную власть в общегосударственном масштабе. Младший – унаследовал Владимирский домен отца, составлявший лишь часть земель обширного Древнерусского государства .»

«С формальной точки зрения татары поступили совершенно безукоризненно: будучи победителями, они соблюли русский закон о правах на великокняжеский стол. Александр, несомненно, получил первенство чести .»

Есть и другие точки зрения: «Если Н.М. Карамзин видел причину раздела русских земель в том, что хаган «был доволен» приездом братьев-Ярославичей […] то В.Т. Пашуто (и присоединившийся к нему Дж. Феннел) связывал решение каракорумского правительства с желанием ослабить русских князей и «подорвать влияние Батыя на Руси».

[…] С.М. Соловьёв ссылался на существование некоего завещания великого князя Ярослава, по которому Александр из владений отца получал Киев, а Андрей – Владимир. […] Весьма шатко и предположение А.Н. Насонова о добровольном отказе Александра Ярославовича от великого княжения в связи с признанием прав на него своего дяди Святослава Всеволодовича. […]

Некоторые историки относили время раздела великого княжения между братьями к периоду регенства ханши Огул Каймыш, начавшемуся после смерти Гуюк-хагана в апреле 1248 г. […] Для нас вопрос о том, кто же всё-таки произвёл раздел Руси Гуюк или его вдова не является принципиальным, однако можно привести два соображения в пользу «гуюковской» точки зрения. Во-первых […] такие важные решения обычно принимались только хаганом. […] Во-вторых, именно при Гуюке были сделаны ещё две попытки установить двоевластие в зависимых странах. Речь идёт о Грузии и Иконийском султанате.

В 1245 г. после смерти грузинской царицы Русудан, на престол Грузии претендовали сын покойной, Давид Нарин, и его двоюродный брат, Давид Улу. […] Оба царевича приехали в ставку Гуюка, и тот разделил между ними их владения. Давид Нарин под именем Давида VI сел на западе Грузии. Он должен был подчиняться своему кузену Давиду VII Улу, которому отошла восточная часть страны, Кахети, со столицей в Тифлисе.

Приблизительно в это же время подобным образом был разделён Иконийский султанат (Рум). В 1245 г. скончался султан Гийас ад-Дин Кай-Хусрау II. Между его сыновьями Изз ад-Дином Кай-Каусом и Рукн ад-Дином Кылыч-Арсланом началась борьба за власть. В конце концов оба решили вынести свой спор на рассмотрение хагана. После некоторых колебаний Гуюк разделил султанат между братьями. Земли к западу от реки Кызыл-Ырмак были предоставлены старшему брату, Изз ад-Дину, а восточная часть султаната – младшему, Рукн ад-Дину. Верховная власть принадлежала последнему.

[…] Раздел грузинских и румских земель производился […] в точном соответствии с монгольскими образцами. […] в обоих случаях страна была поделена на западную и восточную части с наличием в каждой особого правителя из одного и того же рода […]

Принцип равновесия достигался тем, что старшему Ярославичу дали «символическую» столицу Руси («Киев – мать городов русских»), младший же получил «политическую» столицу и вместе с тем верховную власть. Понятия стабильности и бинарности сополагались в архаическом сознании, отсюда и последовательное введение двоевластия монгольским хаганом в случаях соперничества из-за власти правителей Руси, Грузии и Рума .»
В 1249 г. братья вернулись на Русь и вскоре Александр появился в Новгороде. («В год 6758 [1250] приехал князь Александр из Орды, и была радость великая в Новгороде .»)

В начале 1251 г. Александр отправил посольство к норвежскому королю Хакону IV Хаконарссону (годы правления 1217 – 1263) с предложением мира и династического брака между своим сыном Василием и дочерью короля Кристиной.

Летом в Новгород прибыло ответное посольство. Был заключён русско-норвежский договор о границе – Разграничительная грамота, так же были определены нормы сбора дани с местных племён. (Между Новгородом и Норвегией, начиная с 20-х годов XIII в. постоянно происходили конфликты на Кольском полуострове из-за сбора дани с жителей окраинных финских земель – саамов и карел.)
Свадьба Василия и Кристины не состоялась из-за произошедшего в следующем году татарского нашествия.

НАШЕСТВИЕ НЕВРЮЯ

В первой половине 1252 г. Александр, оставив наместником в Новгороде Василия, выехал в Орду. В этом же году на Северо-Восточную Русь обрушилось татарское войско под командованием Неврюя. Андрей Ярославович попытался организовать сопротивление, но его поддержал только брат – тверской князь Ярослав Ярославович. 15 мая (по другим данным 24 июня или 24 июля) войско владимирцев и тверичей было разгромлено татарами, которые после этого разграбили Переяславль-Залесский, где убили жену Ярослава, а детей захватили в плен. («В год 6760 [1252] пошёл Александр князь Новгородский Ярославович в татары, и отпустили его с честью великою, дав ему старшинство во всех братьях его. В тот же год надумал Андрей князь Ярославович со своими боярами бегать, нежели царю служить, и побежал в неведомую землю с княгинею своею и с боярами своими, и погнались татары вслед его, и настигли его у города Переяславля, Бог же сохранил и молитва его отца. Татары же рассыпались по земле и княгиню Ярославовича взяли, и детей поймали, и воеводу Жидослава тут убили, и княгиню убили, детей Ярослава в полон отправили, и людей без числа в полон да коней и скота, и много зла сотворив, отошли… »)

Андрей бежал в Новгород, а после того как новгородцы его не пустили – в Псков, а оттуда через Таллинн – в Швецию. Ярослав бежал в Тверь, а потом через Псков – в Ладогу. В конце августа – начале сентября Александр с ярлыком на великое княжение приехал во Владимир. («В том же году пришёл Александр, князь великий, из татар в город Владимир, и встретили его с крестами у Золотых ворот митрополит Кирилл и все игумены и горожане, и посадили его на стол отца его Ярослава .»)

Некоторые авторы комментируют эти события следующим образом: Александр поехал в Орду с жалобой на Андрея и поход Неврюя стал следствием этой жалобы. То есть, получается, что Александр предал брата и виновен в разорении русских земель и гибели людей: «…выждав подходящий момент, Александр решительно направился в Сарай. Смертельно напугав татар, готовящимся восстанием Андрея, пренебрегая интересами родины, выторговал себе ярлык на великое княжение и татарские войска в помощь. Приведя на родину Неврюеву рать, он безжалостно утопил в крови русские земли. Дорогой слёз и рек крови шёл «святой» Александр к верховной власти великого князя. Путём измены родине, ценой откровенного предательства и страдания ни в чём не повинных людей, используя карательные войска Золотой Орды, Невский сбросил с великокняжеского трона родного брата и захватил бразды правления в Северо-Восточной Руси .»

С этой точкой зрения согласны не все. Вот что пишет по этому поводу А.А. Горский: «Действительно, раз поход Неврюя был вызван жалобой Александра, то никуда не деться (если, конечно, стремиться к объективности) от признания, что именно Александр повинен в разорении земли и гибели людей, в том числе своей невестки; при этом никакие ссылки на высшие политические соображения не могут служить серьёзным оправданием. Если приведённая трактовка событий 1252 г. верна, Александр предстаёт беспринципным человеком, готовым на всё ради увеличения своей власти. Но соответствует ли она действительности?

Жалоба Александра на брата не упоминается ни в одном средневековом источнике. Сообщение о ней имеется только в «Истории Российской» В.Н. Татищева, именно оттуда оно перешло в труды позднейших исследователей. Согласно Татищеву, «жаловался Александр на брата своего великого князя Андрея, яко сольстив хана, взя великое княжение под ним, яко старейшим, и грады отческие ему поймал, и выходы и тамги хану платит не сполна». В данном случае неправомерно некритическое суждение, что Татищев цитирует, «по-видимому, ранний источник, не попавший в летописи». Использование в «Истории Российской» не дошедших до нас источников вероятно, но относится к другим периодам (в первую очередь XII веку).

В то же время в труде Татищева имеется множество добавлений, являющих собой исследовательские реконструкции, попытки восстановить то, о чём источник «не договорил»: в отличие от позднейшей историографии, где текст источника отделён от суждений исследователя, в тексте «Истории Российской» они не разграничены, что часто порождает иллюзию упоминания неизвестных фактов там, где имеет место догадка (часто правдоподобная) учёного. Таков и рассматриваемый случай. […] раз поход Неврюя состоялся после приезда Александра в Орду, а после похода Александр занял стол, принадлежавший Андрею, значит, поход был вызван жалобой Александра на брата; аналогии такого рода ходу событий обнаруживается в деятельности князей Северо-Восточной Руси более позднего времени. (Правда, аналогии не полные: если князь приезжал в Орду с жалобой на соперника, он затем сам участвовал в татарском походе.) Таким образом, речь идёт не о сообщении источника, а о догадке исследователя, некритически воспринятой последующей историографией, и вопрос в том, дают ли источники основания для такой интерпретации событий.

Андрей Ярославович, по-видимому, действительно вёл независимую от Батыя политику: в 1250 году он вступил в союз с Даниилом Галицким, женившись на его дочери, а Даниил в то время не признавал власти Орды. Однако в своих действиях Андрей опирался на такую весомую опору, как ярлык на владимирское княжение, полученный в 1249 г. в Каракоруме, от враждебной Батыю великой ханши Огуль-Гамиш (вдовы Гуюка). Но в 1251 г. Батый сумел посадить на каракорумский престол своего ставленника Менгу и на следующий год он организует одновременно два подхода – Неврюя на Андрея Ярославовича и Куремсы на Даниила Романовича. Таким образом, поход Неврюя явно был запланированной акцией хана в рамках действий против не подчиняющихся ему князей, а не реакцией на жалобу Александра.

[…] Батый, покончив с внутримонгольскими делами, собрался пересмотреть решение о распределении главных столов на Руси, принятое в 1249 г. прежним, враждебным ему каракорумским двором, и вызвал к себе и Александра, и Андрея. Александр подчинился требованию хана, Андрей же, посоветовавшись со своими боярами, решил не ездить (возможно, он не рассчитывал на удачный исход поездки из-за благосклонности, проявленной к нему в 1249 г. правительством ныне свергнутой и умерщвлённой великой ханши). После этого Батый принял решение направить на Андрея, также как и на другого, не подчиняющегося ему князя – Даниила Галицкого – военную экспедицию, а Александру выдать ярлык на владимирское великое княжение .»
С А. Горским согласен Д. Хрусталёв: «А.А. Горский представлял дело как спланированную акцию монголов против группы нелояльных князей. Андрей, вступив в брак с дочерью Даниила Романовича, подпал под его влияние и стал проводить «независимую от Батыя политику», в результате чего хан его покарал.

В связи с этим мы хотели бы сделать несколько замечаний.
Априори признаётся, что в той форме дуумвирата, который утвердился на Северо-Востоке Руси после 1249 г. (Андрей держит Владимир, а Александр – «Киев и всю Русскую землю»), заложены зёрна конфликта 1252 г. Однако при этом выносятся за скобки конкретная причина конфликта 1252 г. По мнению В.Л. Егорова, Александр не хотел прибегать к «обычной практике междоусобной войны», а рассчитывал решить вопрос «чисто административными» методами. Решить вопрос о смене великого князя?! […] в 1247 – 1248 гг., когда меняли князя Святослава – тогда его сначала выгнали, а потом утвердили сложившееся положение в Орде. Кстати, обошлось без кровопролития, и все участники сохранили добрые отношения. Отчего ж теперь схема была иной? Да и Александр Ярославович предстаёт таким властным гордецом, жаждущим всемирной власти. Почему же он ждал три года? […]

Высказывалось мнение, что Андрей чуть ли не сформировал антимонгольский альянс среди суздальских князей. Отправной точкой этого видят его брак с дочерью Даниила Романовича, активно вовлечённого позднее в войну с монголами. Однако для Даниила поводом к войне послужило нападение Куремсы в конце 1252 г., а развязал он её лишь в 1254 г. Нападение же Неврюя относится к лету 1252 г. – на Борисов день (24 июля). И бежит Андрей вовсе не к Даниилу, а в Прибалтику, в Швецию. Всё это слабо напоминает запланированные действия. […]

В целом следует признать, что наиболее достоверной нам представляется версия событий в изложении А.А. Горского. […]
Скорее всего, в 1252 г. в Орду были приглашены оба брата. Возможно, их поездка была связана с утверждением нового великого хана Менгу (Мунке), которому надо было изъявить покорность. Однако Андрей не поехал. Подобное «хулиганство» нередко сходило с рук князьям в 1240-е гг., но теперь было другое время: Батый не стал терпеть и слушать оправданий Александра. Андрей был жестоко наказан и лишён власти. Александру ничего не оставалось, как сменить брата, -- ведь он был Киевским князем и верховным правителем в Русской земле .»

Кроме этого, есть авторы, которые предполагают, что в нашествии Неврюя виноват не Александр, а его дядя – Святослав Всеволодович: «На чём основывается обвинение, выставленное Татищевым и поддерживаемое другими историками? На том, что св. Александр был в 1252 г. у Сартака (причём в летописи не указано – до, во время или после нашествия Неврюя), что он был обижен Андреем, что до нас дошли слова Андрея: «Доколе будем наводить друг на друга татар». Эти слова предполагают факт жалобы. Но от кого она исходила? На это нет указания и остаётся делать на этот счёт предположения. Татищев, а затем и другие предполагают, что жалоба исходила от св. Александра. Между тем если сопоставить другие события того времени, то все данные побуждают дать на это иной ответ.

В 1250 г. Андрей сел на Владимирское княжение, на котором до этого времени был его дядя Святослав Всеволодович. Суздальская летопись говорит об этом: «Прогна Андрей Святослава, а сам седее». Святослав поехал в Орду. Князь, управляющий своим княжеством, мог ехать в Орду только с жалобой. Единственной целью поездки Святослава в Орду могла быть жалоба на племянника и попытка получить ярлык. По всей вероятности, у Святослава были сторонники в самом Владимире, которые и могли донести хану о замышляемом Андреем при поддержке Даниила Галицкого восстании, чтобы этим помочь своему князю вернуть княжение. Суздальская летопись относит смерть Святослава к 1252 г., то есть как раз к году нашествия Неврюя. Таким образом, если Святослав и добился ярлыка на Владимирское княжение, то после бегства Андрея он не мог стать великим князем, и единственным преемником остался св. Александр. Поэтому если считать, что нашествие Неврюя было вызвано жалобой русского князя, то все данные указывают, что эта жалоба исходила от Святослава, а не от св. Александра .»

Оригинальную точку зрения на события 1252 г. высказал Р.П. Храпачевский: «По русским летописям события 1252 г. произошли из-за того, что великий князь Андрей Ярославич отказался выполнить некие приказы каанов и чтобы их не выполнять предпочёл «бегати, нежели цесаремъ служити».
[…] По современному состоянию исследования сути взаимоотношений русских княжеств (их князей) с Ордой в начальный период зависимости, известно, что от каана из Каракорума в адрес русских князей, то есть правителей окраинной вассально-зависимой территории, могли поступить приказы относительно только 2-х предметов: выставления вспомогательной рати и переписи населения для получения регулярных повинностей. […]

На период правления Андрея Ярославича не выпадают никакие общеимперские сборы вспомогательных ратей от вассальных территорий, зато на него приходятся объявления общеимперских переписей, причём от двух разных каанов – Гуюка и Мэнгу. […] Таким образом, именно от двух разных каанов к Андрею Ярославичу, последовательно – в 1248 и 1252 гг. (с учётом времени дохождения из Монголии), пришли приказы о переписи. Оба приказа он не выполнил. И если не выполняя первый он ещё мог надеется на то, что Гуюк уже умер (в 1248 г.), а Бату, непосредственно граничивший с русскими княжествами и бывший на ножах с Гуюком, с него ничего не спросит, то новая перепись от нового каана грозила серьёзными неприятностями – помимо ответа за сам факт нарушения приказов каанов, он должен будет отдать повинности за все годы, то есть с самого начала своего княжения. Очевидно таких средств у Андрея Ярославича не было. Поэтому он решил бежать. […]

Пришедший в начале 1252 г. к Бату отряд «численников», состоявший из отвечавшего за перепись чиновника среднего ранга Берке и небольшого военного отряда сопровождения скорее всего довольно быстро узнал, что власти вассальной территории вместо организации переписи решили бежать. […] Монголы практиковали солидарную ответственность за нарушение законов – то есть отвечал по этим законам не только владетель территории, но его люди, причём не только сами по себе, но их жёны, слуги и рабы со всем их имуществом. […] Выполнение такой экзекуции по отношению к Андрею Ярославичу, его боярам и их семьям было поручено командиру отряда сопровождения битикчи Берке. Подробности этой карательной экспедиции известны из русских летописей. Отметим только, что согласно русским источникам действия монголов были стремительны и застали русских врасплох. […]

Изучение событий 1252 г. в свете данных монгольской имперской канцелярии приводит к выводу, что многие тезисы отечественной историографии типа «борьбы с татарами за независимость Руси» со стороны Андрея Ярославича (тем более в союзе с кем-то ещё – вроде мифа об антитатарском заговоре вместе с Даниилом Галицким) во многом надуманы и вызваны слабостью источниковой базы этих исследований, которые целиком основываются исключительно на данных русских источников. Рисуемый в некоторых работах глобальный погром Руси, сравнимый с Батыевым нашествием, оборачивается в свете приведённых данных карательной экспедицией небольшого отряда монголов против Переяславского княжества, вызванной финансовыми неурядицами… »

Однако, если Р. Храпачевский прав, то как можно объяснить сражение, произошедшие между войсками Андрея Ярославовича и татарами? Ведь Андрей в это время уже должен был вовсю убегать. Получается, что за то время пока Андрей «собирал вещи», татары успели, узнав о его предстоящем отъезде, послать войска, которые догнали убегавшего. Вероятно, Храпачевский прав, когда пишет о том, что «действия монголов были стремительны», но всё же не до такой же степени!

Что касается того, виноват ли Александр в нашествии Неврюя, то у меня вряд ли получится внести ясность в этот вопрос. Когда Александр выехал в Орду точно неизвестно, по этому поводу существуют разные мнения – зимой, ранней весной, в мае. Когда хан послал войско на Русь весной или в начале лета, так же неизвестно, поэтому непонятно, когда приехал к нему Александр – до или после начала вторжения. Соответственно, остаётся неясной и та роль, которую сыграл в этой истории Александр.

1255 – 1263 гг.

В 1255 г. новгородцы выгнали сына Александра Василия, который уехал в Торжок, и пригласили на княжение Ярослава Ярославовича. («В год 6763 [1255] вывели новгородцы из Пскова Ярослава Ярославовича и посадили его на стол, а Василия выгнали вон .»; «И была крамола в Новгороде, выгнали Василия князя. В том же году приехал Василий князь Новгородский в Торжок… »)

Узнав об этом, Александр двинул на Новгород войско. Подойдя к городу, из которого Ярослав бежал, он потребовал выдать ему посадника. Новгородцы отказались. После этого Александр потребовал смещения посадника. На это новгородцы согласились и посадником стал сторонник Александра, а Василий вновь – новгородским князем. («И то услышав Александр, отец Василия, пошёл ратью к Новгороду. Когда шёл Александр со многими полками и с новоторжцами и встретил Ратмира с переветом: «Поспеши, князь, брат твой Ярослав бежал». […] И прислал князь Бориса на вече: «Выдайте мне Ананью посадника или не выдадите, я вам не князь, и иду на город ратью». И послали новгородцы к князю владыку и Клима тысяцкого: «Пойди, князь, на свой стол, а злодеев не слушай, а с Ананьи гнев сложи и со всех мужей новгородских». И не послушал князь мольбы владыки и Клима. И сказали новгородцы: «Если, братья, князь наш так сдумал с нашими крестопреступниками, вот им Бог и святая София, а князь без греха». И стоял весь полк три дня за свою правду, и в 4-й день прислал князь, и сказал так: «Если Ананья лишится посадничества, и я с вас гнев сниму». И лишился посадничества Ананья, и взяли мир на всей воле новгородской. И пошёл князь в город… »)

Осенью 1256 г. Александр вместе с митрополитом прибыл в Новгород. Затем, присоединив к своей дружине новгородское ополчение, Александр так же вместе с митрополитом двинулся дальше на север. При этом новгородцев о конечной цели похода не известил. Дошли до Копорья, после чего митрополит и часть новгородцев вернулись в Новгород. Далее Александр пересёк по льду Финский залив, вышел на Карельский перешеек и двинулся дальше на север вдоль побережья Ботнического залива. Дойдя до самой северной точки залива, он повернул назад и вернулся в Новгород через земли еми в Поморье (Юж. Финляндия).

Судя по небольшому войску, Александр не пытался завоевать или оккупировать какие-либо земли, скорее всего это был просто грабительский набег. Вот что сообщает об этом походе Новгородская летопись: «В год 6764 [1256] […] В тот же год, на зиму, приехал князь Александр, и митрополит с ним, и пошёл князь на путь, и митрополит с ним; и новгородцы не ведали, куда князь идёт; другие говорили, что идёт на чудь. Дошли до Копорья, и пошёл Александр на емь, а митрополит пошёл в Новгород, а иные многие новгородцы вернулись от Копорья. И пошёл со своим полком князь и с новгородцами, и был зол путь, что не видели ни дня, ни ночи; и многим путешественникам была пагуба, а новгородцев Бог соблюл. И пришли на землю Емьскую, одних избили, а других схватили, и пришли новгородцы с князем Александром все здоровы .»

Вот как комментирует это летописное сообщение Д. Хрусталёв: «Надо полагать, таинственность предприятия была не только простой военной хитростью. Вероятно, Александр Ярославич с митрополитом Кириллом совершили объезд местных племенных нобилей, которые вынуждены были присягнуть великому князю .»

«Когда полки двигались к Копорью было неизвестно, куда готовился поход – общим мнением было «на чюдь». Но когда Александр объявил, что хочет напасть на тавастов, «инии мнози новгородци въспятишася от Копорьи». Пашуто считал, что отказал значительной части новгородцев от похода на емь был связан с тем, что доходы от предприятия должны были преимущественно достаться князю, а не горожанам. Это предположение Шаскольский считал «маловероятным», но признавал, что отказ от дальнейшего пути связан с той группой боярства, которая выступала оппозиционной Александру в ходе волнений 1255 г. Полагаем, что если бы речь шла о сопротивлении внешнеполитическим акциям великого князя, то и к Копорью новгородцы не пошли бы. Вероятно, основной причиной отказа горожан от предприятия были трудности зимнего пути в далёкую Тавастию. Но не следует исключать и нежелание воевать за карельские и великокняжеские интересы, всё более отдалявшиеся от новгородских .»

В очередной раз с оригинальной идеей выступил А. Балабуха: «Согласно общепринятой точке зрения, поход был предпринят ради возвращения под свою руку территорий, на которые распространил новгородское влияние ещё отец Александра, князь Ярослав Всеволодович в 1227 году. […] Но в таком случае приходится признать, что предприятие полностью провалилось: в ближайшие несколько веков ни о каком особом русском влиянии в тех краях говорить не приходится.

Значительно менее распространена (но всё-таки высказывается) другая версия: Александр просто-напросто предпринял лихой набег, чтобы […] пограбить местных людишек и таким образом разжиться «мягкой рухлядью» для выплаты ордынского выхода, то бишь дани. Это более правдоподобно, однако для Александра Невского, государственного деятеля всё-таки весьма крупного масштаба, как-то уж слишком мелкотравчато .»

«Всё расставляет по местам версия, согласно которой Александр Невский выступал здесь не против шведов, а за. В полном соответствии с договорённостями, достигнутыми между ним и Биргером Магнуссоном на Неве, Александр помог шведам усмирить восстание, вспыхнувшее на периферии владений шведской короны, куда руки самих шведов дотягивались пока ещё с трудом. И Александр показал еми, суми и прочим, кто здесь хозяин, не разжигая, но гася мятежи. Иначе как объяснить, что после Северного похода ни о каком восстании в землях тавастов больше в хрониках не упоминается? Ну а грабежи – что ж, война тогда как правило велась «в зажитья», то есть войско кормилось грабежом и вознаграждалось трофеями. И Александр Невский просто следовал практике своего времени.

Но в каких трудных условиях ни проходил бы Северный поход, считать его замечательной военной кампанией вряд ли возможно: противником-то были не организованные, регулярные войска, даже не ополчение, а лишь кое-как вооружённое местное население. Так что особых полководческих лавров князю принести он никак не мог .»

В конце 1256 г. ордынский хан Сартак был отравлен по приказу своего дяди Берке и великий хан Монке утвердил новым ханом малолетнего сына Сартака Улагчи, при котором регентшей стала его бабка вдова Бату – Боракчин-хатун. В следующем году Александр, Андрей, Ярослав Ярославовичи и Борис Василькович ездили в Орду, чтобы почтить нового хана. («В год 6765 [1257] поехали князья в татары Александр, Андрей, Борис; почтив Улавчия, приехали в свою отчину .»)

В конце 1257 г. в Новгород прибыли татарские численники с намерением провести перепись для наложения дани на горожан, а так же установить тамгу . (В 1253 г. на очередном курултае в Монголии было принято решение провести общую перепись населения всех покорённых монголами стран, чтобы упорядочить систему налогообложения. Северо-Восточная Русь была покорена общеимперской монгольской армией и поэтому попала под двойное политическое подчинение и распределение общей суммы собираемой дани между Каракорумом и Сараем. При этом центральное монгольское правительство не доверяло проведение переписи ордынским ханам и присылало своих чиновников.) Это вызвало взрыв возмущения новгородцев, к которым присоединился Василий Александрович.

Александр ввёл войска в Новгород, Василий бежал в Псков, где был взят по приказу Александра под стражу и отправлен во Владимирскую землю. Тем не менее в этот раз новгородцы сумели откупиться, кроме того, дали обязательство в том, что они будут сами регулярно выплачивать дань, определяя её размер без переписных документов. («В год 6765 [1257] пришла весть из Руси злая, что хотят татары тамги и десятины с Новгорода, и возмущались люди весь год. […] Той же зимой приехали послы татарские с Александром, а Василий побежал в Псков, и начали просить послы десятины, тамги, и не дали новгородцы того, и дали дары царёвы, и отпустили их с миром. А князь Александр выгнал сына своего из Пскова и послал в Низ, а Александра и дружину его казнил: тому нос обрезал, а иному глаза вынул, кто Василия на зло подбил… »)

В этом же году Улагчи умер и Берке провозгласил себя ханом. В начале следующего года Александр, Андрей, Ярослав и Борис Василькович ездили в Орду, чтобы почтить нового хана.

В конце 1259 г. в Новгород из Владимира приехал посол, который сообщил горожанам, что если они не подчинятся переписи, то татарское войско, якобы находившееся во Владимирской земле, пойдёт на Новгород. Горожане испугались и согласились на проведение переписи. Александр, Андрей и Борис Василькович вместе с дружиной и татарским отрядом стали в Городище, крепости на берегу Волхова, к югу от Новгорода, пока переписчики делали своё дело. Однако, как только перепись началась, новгородцы опять восстали. Александр дал численникам охрану, но это не помогло. Только после того, как дружина Александра и татарский отряд вошли в город, сопротивление прекратилось. Весной следующего года Александр, оставив в Новгороде наместником своего малолетнего сына Дмитрия, уехал во Владимир.

(«В год 6767 [1259] […] Той же зимой приехал Михаил Пинещинич из Низу со лживым посольством, сказал так: «Если не согласитесь на число, то уже полки на Низовской земле», и дались новгородцы на число. Той же зимой приехали окаянные татары сыроядцы Беркай и Касачик с жёнами своими, и иных много; и был мятеж велик в Новгороде, и по волости много зла учинили, беря туску окаянные татары. И начали окаянные боятся смерти, сказали Александру: «Дай нам сторожей, а то нас убьют». И повелел князь стеречь их сыну посадника и всем детям боярским по ночам. И сказали татары: «Дайте нам число, или мы бежим прочь»; и чернь не хотела дать числа […] И было утром, съехал князь с Городища, и окаянные татары с ним, и злых советом дались на число: делали ибо бояре себе легко, а меньшим зло. И начали ездить окаянные по улицам, переписывая дома христианские […] и отъехали окаянные, взяв число, а князь Александр поехал после, посадив сына своего Дмитрия на стол .»)

Весной 1262 г. сначала в Ростове, потом в Ярославле, затем в других городах Северо-Восточной Руси: Владимире, Костроме, Переяславле, Суздале, Устюге произошли антиордынские выступления, связанные с злоупотреблениями откупщиков татарской дани, которыми были в основном еврейские и мусульманские купцы. (Проведённая перепись населения позволяла предварительно исчислять сумму ожидаемой дани с любого населённого пункта. Это открыло широкие возможности для фактически неконтролируемых действий откупщиков. Система откупов строилась на предварительном внесении откупщиком ожидаемой суммы дани с конкретного населённого пункта в ордынскую казну, после чего он получал право сбора этих денег с населения. Естественно, откупщики стремились вернуть выплаченный в казну аванс с процентами и творили полный произвол.)

В Лаврентьевской летописи написано об этом так: «В год 6770 [1262] избавил Бог от лютого томления басурманского людей Ростовской земли, вложил ярость в сердца христианам, не терпя насилия поганых, собрали вече и выгнали из городов, из Ростова, из Владимира, из Суздаля, из Ярославля. Откупали ибо те окаянные басурмане дани и от того великую пагубу людям творили, порабощая за резы и многие души христианские в зазные земли вели […] Ибо тогда Титям приехал от царя татарского именем Кутлубий ; злой басурманин […] Тогда же люди на врагов своих встали на басурман и прогнали их, а иных избили… ».

В этом же году Александр в очередной раз поехал в Орду. («В год 6770 [1262] […] В том же году пошёл князь Александр в татары… ») Сторонники Александра утверждают, что он поехал туда с целью предотвратить карательный поход и, тем самым, спасти русский народ от наказания за изгнание откупщиков.
Скорее всего подобное утверждение не соответствует действительности. Дело в том, что откупщики приезжали на Русь не из Сарая, а из Каракорума. Отношения Берке с великим ханом Хубилаем в это время были очень напряжёнными, кроме того летом 1262 г. Берке начал войну за Азербайджан с ильханом Ирана Хулагу и ему стало не до Руси.

Теперь мнение противника Александра Невского: «Александр помчался в Орду, что при таких обстоятельствах, когда все крупнейшие города восточной и средней Руси находились во власти восставших, было только естественно.

Но панегирическая историография сочла необходимым отнести и этот явно вынужденный отъезд за счёт благородных побуждений своего героя. Она утверждает, что его целью было не более и не менее, как умилостивить хана, чтобы тот не посылал монгольских войск для подавления возмущения. Что с того, что Александр в своё время по куда менее значительному поводу привёл на Русь полчища Неврюя […] что с того, что всенародное восстание несло в себе настоящую угрозу великокняжескому авторитету вообще, и Александр не мог не реагировать соответствующим образом, что с того, что в момент отбытия он мог только гадать об истинных размерах, общей направленности и конечных целях движения, о его корнях и его союзниках – историкам такого рода нужно, чтобы народ и герой были едины, и ради этого они готовы совершенно игнорировать логику фактов.

Не задаются они поэтому и напрашивающимся, казалось бы, вопросом: почему повстанческое движение, начатое так отважно и протекавшее так победоносно, вдруг остановилось, прекратилось, не встретив даже настоящего сопротивления? Тут возможен только один правдоподобный ответ: очевидно, руководители мятежа, узнав, что Александр у хана, были уверены, что он добивается и добьётся посылки монгольской карательной экспедиции, и сочли за благо как можно быстрее дать сигнал к общему успокоению, чтобы подготовиться, собрать силы на случай крайности .»

«…хан будто бы потребовал исполнения давнего обещания отца Невского, Ярослава Всеволодовича, по которому Русь обязалась предоставлять в распоряжение Орды своих воинов. Правда, и это летописное известие несколько сомнительно – ведь не мог хан не знать, что такая передача войск сильно подорвала бы на Руси позиции самих монголов и их прислужников во главе с великим князем, ибо неоткуда было брать обученных и пригодных к службе людей, кроме как из баскаческих отрядов или княжеских дружин, а уж насильно набирать молодых горожан и крестьян было крайне невыгодно и рискованно – это значительно снизило бы данеспособность Руси, разъярило бы всё население как никогда прежде, внесло бы в самое монгольское войско элемент недовольства, ненадёжности и смуты.

Если, однако, допустить, что хан всё же на самом деле выдвинул такое требование, то, конечно, не от хорошей жизни. К этому могла принудить его только серьёзная нехватка сил для выполнения самых настоятельных военных задач в назревавших – особенно на юге – конфликтах. Вполне правдоподобно поэтому, что Александр стал его всячески отговаривать от этой неумной затеи – но отнюдь не из патриотических или даже гуманистических побуждений […] а из веских реально-политических соображений, исходя исключительно из собственных и из монгольских же интересов. Вряд ли для него могло оказаться очень трудным делом убедить хана в том, что Орда, требуя русских воинов, подрубает сук, на котором сидит – уж слишком это было очевидно.

[…] великий князь по каким-то труднопостижимым причинам оставался в Сарае чуть ли не полтора года, он вернулся на Русь лишь, тяжело заболев, чувствуя приближение смерти. Объяснение, данное летописью, ничего в сущности не объясняет, да и противоречит любой логике: Александра мол, не отпускал хан. Но почему? Некоторые предполагают, что мнительный монгол, поверив каким-то наветам, заподозрил его в неверности Орде. Но ведь в этом случае хан и его советники должны были как можно быстрее подобрать или хотя бы наметить преемника Александра на владимирском столе, если они не хотели возникновения нового крупного очага беспокойства на своей западной границе (даже объективно, не говоря уже о приписываемых хану беспочвенных подозрениях и опасениях). Однако, никаких кандидатов на великое княжение в Орде не подбирали… » «Высказывалась и догадка, что хан хотел держать Александра заложником, чтобы таким образом воспрепятствовать новому открытому антимонгольскому выступлению в русских землях. Это предположение, если учесть характер всей внутренней и внешней политики Александра, прямо таки курьёзно […]

По сравнению с этими гипотезами куда реальнее выглядит всё же старинная версия, что хан не отпускал Александра потому, что добивался от него чего-то такого, в чём тот ни за что не хотел уступать – а это, тут историки правы, могли быть только те же воины .» «Если хан Берке действительно так страстно желал иметь в составе ордынских армий русских людей, что из-за этого он в течение чуть ли не полутора лет держал вдали от дел (от важнейших прежде всего для Орды дел!) великого князя, который как-никак был отнюдь не пешкой в тогдашней политической игре, то он ведь мог достичь или хотя бы попытаться достичь этой желанной цели и помимо Александра, притом различными путями (через баскаческую военно-административную организацию, нажимом на других князей, высылкой специальных отрядов вербовщиков и т.д.), хотя, надо ещё раз подчеркнуть, с серьёзным риском для стабильности монгольского господства, в любом варианте. Но, насколько известно, ничего подобного он не делал. Более того, хан не предпринимал никаких попыток в это направлении и после смерти Александра. Если учесть все эти факты в их совокупности, то нельзя не прийти к выводу, что едва ли спор из-за воинов мог действительно быть причиной задержки великого князя в Сарае .»

«Наиболее вероятной гипотезой, логически объясняющей затянувшееся пребывание Александра вдали от родины, является как раз диаметрально противоположная ситуация: это сам Александр старался чего-то добиться от хана, в чём-то убедить его, достичь в Орде какой-то цели, настолько важной, что русскими делами он счёл возможным на время пренебречь, а сам хан Берке отказывал ему, не принимал его доводов, не давал хода его замыслу. […] какое дело могло показаться Александру настолько существенным, что ради него он готов был пожертвовать годами жизни? Только одно: изменение общей монгольской политики. Но в каком смысле и в каком направлении? Конечно, после того, как беспорядки на Руси в его отсутствие прекратились, его как великого князя устраивал там статус кво, и русской политикой Орды в целом он имел все основания быть довольным. Очевидно, речь шла уже не о текущих делах, а о его планах дальнего, исторического прицела. […] не представляется слишком смелой догадка, что он стремился прежде всего вызвать активизацию политической и военной стратегии Орды в западном направлении – а высшую задачу свою в самых честолюбивых мечтах, возможно, видел в том, чтобы вновь повернуть в сторону Европы монгольскую имперскую экспансию, которая к тому времени окончательно и полностью обратилась на юг, на Китай, Иран и даже Переднюю Азию вплоть до Египта .»

Пара замечаний:
М. Сокольский пишет: «протекавшее победоносно повстанческое движение вдруг прекратилось, не встретив даже настоящего сопротивления». У меня возникает вопрос: как, по его мнению, «повстанцы» должны были поступить? Им что, после изгнания откупщиков следовало организоваться в большое войско и отправиться на осаду Сарая?

Мне представляется, что дело обстояло достаточно просто. Горожане какого-либо города, узнав о том, что соседи изгнали откупщика, поступали также. После этого они расходились по домам, и не было у этого «движения» никаких «корней» и «союзников». Вот что написал по этому поводу В. Похлёбкин: «Русские не столько сопротивлялись факту выплаты дани и её размерам, сколько были задеты инонациональным, чужестранным составом сборщиков. Они готовы были платить больше, но «своим» князьям и их администрации.

[…] Это весьма ранее проявление специфически русской общественной и индивидуальной психологии, для которой важно видимое, а не существенное и которая всегда готова сделать фактически важные, серьёзные, существенные уступки в обмен на видимые, поверхностные, внешние, «игрушечные» и мнимо престижные, будет неоднократно повторяться на протяжении русской истории вплоть до нашего времени .»
М. Сокольский пишет о том, что предоставление в распоряжение Орды русских войск «разъярило бы всё население» и «внесло бы в самое монгольское войско элемент недовольства, ненадёжности и смуты».

Во-первых, очень сомневаюсь в том, что хан испугался бы возможности «разъярить» население Руси. История наглядно показывает, что это как раз русским следовало опасаться «разъярить» хана.

Во-вторых, что касается внесения в монгольское войско «недовольства, ненадёжности и смуты», то когда в 1241 г. Бату, после разгрома Руси, разорял Польшу и Венгрию, то его почему-то совсем не смущало наличие в монгольской армии русских.

14 ноября 1263 г. Александр, возвращаясь из Орды, умер в Городце. («В год 6771 [1263] пришёл князь Александр из татар очень не здоров, осенью, и пришёл в Городец, и постригся 14 ноября на память святого апостола Филиппа. Той же ночью и преставился… »)

На момент смерти Александру было около 43 лет. Вот как пытается объяснить такой довольно ранний уход из жизни Александра один из его противников: «…точным определением причин преждевременного угасания Невского […] мог быть фактор ярко выраженного психологического дискомфорта, близкий к психическому расстройству или нервному истощению, который испытывал Ярославич в последние дни и недели жизни из-за ощущения своей вины перед народом, а скорее просто страхом за свою жизнь. Достаточно было обычной простуды, чтобы истощённый дальней дорогой и нервным перенапряжением, ослабленный стрессом организм не выдержал. Князь был беспомощен и чётко осознавал своё бессилие что-либо изменить к лучшему. Так называемый синдром неискуплённой вины, приобретённый им за долгие годы карательных действий, неотступно преследовал князя жгучими моральными терзаниями. […]

Князь зачах от тяжёлых, почти непереносимых душевных мук, испытанных им в результате закономерной расплаты за все свои подлые поступки и неправедные дела. Он теперь вызывал неподдельное отвращение простого народа и животный страх у людей власть предержащих. Александр умер из-за нервного истощения и невероятного перенапряжения психических сил, скончался от постоянного страха потери власти и последующего за ним неотвратимого наказания. […] неотступно снедаемый боязнью не угодить своим монгольским хозяевам из Сарая и Каракорума, он так и умер в страхе, совершенно униженный, словно побитый пёс в процессе преданного облизывания господских рук, которые его систематически наказывали .»

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Теперь попробуем разобраться, кем же был Александр. Был ли он великим полководцем?
На счету Александра числятся: несколько стычек с литовцами, возможно Невская битва и Ледовое побоище. Как указывалось ранее, о Невской битве мы практически ничего не знаем. Однако, если она всё-таки была и потери новгородцев составили всего 20 человек, это было явно небольшое пограничное столкновение.

Что касается Ледового побоища то, чтобы оценить его масштаб, для сравнения приведём данные о потерях крестоносцев в крупных сражениях XIII в. в Юго-Восточной Прибалтике:

1236 г. битва на р. Сауле, литовцы убили 48 рыцарей;
1242 г. Ледовое побоище, русские – 20 р.;
1249 г. битва при Крюкене, пруссы – 54 р.;
1259 г. битва у Скуодаса, литовцы – 33 р.;
1260 г. битва при Дурбе, литовцы – 156 р.;
1263 г. битва при Лебау, пруссы – 40 р.;
1268 г. битва при Раковоре, данных о том, сколько русские убили рыцарей нет, но судя по масштабу (русских – ок. 30 тыс., их противников – ок. 18 тыс.) и длительности сражения – явно больше 20;
1270 г. битва у Карусцене, литовцы – 52 р.;
1278 г. битва у Ашерадена, литовцы – 71 р.;
1287 г. битва при Грозе, земгалы – 34 р.;
1298 г. битва на р. Трейдере, литовцы – 60 р.

Как видим, в Ледовом побоище потери рыцарей оказались наименьшими из всех перечисленных, следовательно, и в самом сражении участвовало минимальное количество воинов.

Естественно, многие авторы не согласны с подобной оценкой Ледового побоища: «…большинство попыток возвеличить или низвергнуть славу Александра Ярославича в качестве победителя ливонцев сводятся к определению масштаба сражения или даже к простому вычислению количества вероятных участников этой битвы. При этом над большинством военных историков продолжают довлеть навеянные масштабами войн XIX и ХХ веков представления о размерах армий.

Обычным аргументом сторонников снижения значения битвы является малая отражённость этого события в летописании. Однако, учитывая реалии середины XIII в., нельзя не признать, что хронисты значительной территории Руси не имели представления о реальной ситуации на псковско-ливонской границе .»

Позволю себе ответить от лица военных историков. Вот, например, битва на Калке, вполне себе масштабное сражение: монголы – ок. 20 тыс. воинов, русско-половецкое войско – 30 – 40 тыс. чел., и с разной степенью подробности описано практически во всех летописях. А Ледовое побоище – увы, нет, масштаб явно не тот.

Впрочем, вывод, который делает С. Салмин не так уж и противоречит моему мнению: «Как форма разрешения вооружённого конфликта в периферийном регионе кампания 1241-1242 годов представляет собой образец блестящего владения ситуацией и умелого стратегического планирования… » С такой формулировкой вполне можно согласиться: Ледовое побоище – вооружённый конфликт в периферийном регионе.

Никаких особенных военных подвигов Александр не совершал. Он просто выполнял обычные княжеские обязанности, то есть, ходил в походы, для этого его новгородцы и пригласили на княжение.

В истории сохранились имена князей, которые были по крайней мере на голову выше Александра в военном отношении, например:
Святослав Игоревич Киевский (? – 972);
Мстислав Владимирович Храбрый (? – 1034);
Владимир Всеволодович Мономах (1053 – 1125);
Мстислав Владимирович Великий (1075 – 1132);
Мстислав Ростиславович Храбрый (1145 – 1180);
Даниил Романович Галицкий (1201 – 1264);
Довмонт Псковский (? – 1299).

Был ли Александр татарским «прихвостнем»? Вообще, что нам известно об отношениях Александра с татарами?

Александр четыре раза ездил в Орду и, возможно, в 1252 г. он стал причиной татарского набега на Русь.

Однако, он был далеко не первым из русских князей, кто в процессе борьбы за власть пошёл на союз с внешним врагом. Так, например, когда в 30-60-х годах XII в. Русь прошла через полосу затяжных междоусобных войн, участие половецких отрядов на стороне кого-либо из князей стало постоянным явлением. Половцы поступали на службу к какому-либо князю и получали двойную плату в виде жалования и военной добычи. Дело дошло до того, что отдельные половецкие отряды постоянно находились в русских землях, переходя на службу от одного князя к другому. Всего же за полтора столетия, с середины XI в. и до начала XIII в., половцы более 40 раз принимали участие в междоусобных войнах Руси. Подобная же практика была и в период татарского ига, так с 1252 по 1380 гг. татары совершили 35 набегов на Русь, из которых 17 были инспирированы русскими князьями. В XIII в. больше всех «прославился» на этом поприще сын Александра Андрей, который четыре раза приводил татар на Русь.

Что ещё? Александр способствовал проведению татарской переписи в Новгороде.
Вот, собственно, и всё, что можно сказать об отношениях Александра с татарами. И здесь он ничем особенным не выделялся на общем фоне.
Однако, есть авторы, которые ставят Александру в заслугу то, что он был татарским «прихвостнем»: «…единственная реальная заслуга Александра Ярославича в том, что он способствовал установлению власти Орды над Владимиро-Суздальским княжеством и Новгородской землёй. С помощью Александра татары положили конец сопротивлению русских князей Орде на многие годы вперёд, благодаря чему были созданы условия для будущего объединения русских земель. […] проордынская политика Александра Ярославича, даже если он проводил её, преследуя свои личные цели, на тот исторический момент больше отвечала интересам Руси, чем сопротивление Орде.[…]

Пока Орда была крупнейшей мировой сверхдержавой, «иго» для Руси было более выгодным, чем предшествующее ему состояние феодальной раздробленности. […]

Главная заслуга ига в том, что оно взяло под контроль междоусобные конфликты, создав предпосылки для объединения русских земель вокруг единого центра. […] благодаря игу наши предки за полтысячелетия до свободных от власти Орды европейцев создают единое государство на огромных географических просторах с разноплеменным и исповедующим религии населением .»

Конечно, есть и те, кто не согласен с подобной точкой зрения: «В русской исторической науке были и есть учёные и даже целые школы, добросовестно, логично, последовательно отстаивающие благотворность золотоордынского ига для исторического развития Руси, ибо они видят в государственной централизации абсолютное благо. В том, что монголы, стремясь создать на Руси чётко действующий механизм по выколачиванию дани, содействовали всеми мыслимыми средствами – военной силой, фискальными привилегиями, выдачей великокняжеских ярлыков, устранением соперников, торговыми предпочтениями, всесторонней моральной поддержкой – именно той консолидации и интеграции Руси, которая со временем вылилась в создание единой московской государственности, эти учёные честно усматривают великое и по их мнению безусловно положительное историческое назначение Ига.

[…] суровая реальность тех веков предстаёт в странном мистическом свете: «стяжатели» и централизаторы русских земель, теснейшим образом сотрудничая с Ордой, беспрекословно и раболепно подчиняясь воле ханов, подавляя в качестве официальных ставленников Сарая любые вспышки сопротивления, в глубине души, оказывается, вынашивали идею уничтожения далёких наследников своих повелителей собственными далёкими наследниками при помощи того политического организма, который как раз и создавался под эгидой этих повелителей – такой сверххитроумный замысел, видите ли, делает «кажущихся» холуев и палачей подлинно бессмертными героями национального возрождения и освобождения, в то время, как князья и простые русские люди, гневно восстававшие против невыносимого гнёта заволжских владык и русских их союзников и пособников, оказывается, своими несвоевременными, недальновидными, непатриотичными действиями лишь мешали великому делу… »

С этим согласен и И. Данилевский: «Размышляя о политической прозорливости Александра, избравшего верный путь дальнейшего развития русских земель, нынешние историки, приписывающие князю заботу о грядущих столетиях, когда станет возможным освобождение от власти Орды (о котором знают они, историки, но даже не подозревают современники Александра), забывают, что время княжения Александра воспринималось современниками (и, скорее всего, им самим) как последнее. […]

Никакого потом для людей того времени не существовало. Никакого освобождения от нечистых народов, нашествие которых должно было завершиться воцарением антихриста, не предвиделось. Наступали последние времена. А потому и выбирать путь дальнейшего развития не приходилось .»
Кроме того, возникает вопрос: так ли хорошо было то, что наши предки за полтысячелетия до европейцев создали единое государство, если потом мы только к середине ХХ века, сумели догнать, в техническом плане, этих самых европейцев?

Мне представляется, что наиболее взвешенную оценку Александру Невскому дал А. Горский: «Если официальная (светская и церковная) оценка личности Александра Невского всегда была панегирической, то в исторической науке его деятельность трактовалась неоднозначно. И эта неоднозначность естественно вытекает из видимого противоречия в образе Александра. В самом деле: с одной стороны, это, несомненно, выдающийся полководец, выигравший все сражения, в которых участвовал, сочетавший решительность с расчётливостью, человек большой личной храбрости; с другой – это князь, вынужденный признать верховную власть иноземного правителя, не попытавшийся организовать сопротивление бесспорно самому опасному врагу Руси той эпохи – монголам, более того – способствовавший им в установлении системы эксплуатации русских земель.

Одна из крайних точек зрения на деятельность Александра […] сводится к тому, что князь сделал судьбоносный выбор между ориентацией на Восток и ориентацией на Запад. Пойдя на союз с Ордой, он предотвратил поглощение Северной Руси католической Европой и, тем самым, спас русское православие – основу самобытности. Согласно другой точке зрения […] именно «коллаборационизм» Александра по отношению к монголам, предательство им братьев Андрея и Ярослава в 1252 г. стали причиной установления на Руси ига Золотой Орды.

Так был ли действительно сделан Александром исторический выбор и может ли один и тот же человек быть и героем, и коллаборационистом-предателем?
При условии учёта менталитета эпохи и особенностей личной биографии Александра обе названные точки зрения выглядят надуманными. Сюзеренитет Орды сразу же приобрёл в мировосприятии русских людей некое подобие легитимности; её правитель именовался на Руси более высоким титулом, чем любой из русских князей – титулом «царь». Зависимость русских земель от Орды в основных чертах (включая взимание дани) стала складываться ещё в 40-е годы XIII в. (в то время, когда Александр княжил в Новгороде и не влиял напрямую на русско-татарские отношения); в 50-е годы произошло лишь упорядочение системы экономической эксплуатации. После смерти отца в 1246 г., когда Александр стал сильнейшим князем в Северной Руси, он действительно стал перед выбором: поддерживать мирные отношения с Ордой, признавая верховный сюзеренитет ханов над Русью (уже признанный к этому времени всеми значительными князьями как Северной, так и Южной Руси) и противостоять Ордену, либо начать сопротивление татарам, заключив союз с Орденом и стоящим за ним религиозным главой католической Европы – папой. Александр колебался до возвращения из поездки в Каракорум и твёрдо выбрал первый вариант только в 1250 г. […]

В целом можно констатировать, что в действиях Александра Ярославича нет оснований искать какой-то осознанный судьбоносный выбор. Он был человеком своей эпохи, действовал в соответствии с мировосприятием того времени и личным опытом. Александр был, выражаясь по-современному, «прагматиком»: он выбирал тот путь, который казался ему выгодней для укрепления его земли и для него лично .»

Итак, думаю, что Александр Невский был заурядным русским князем второй половины XIII в., большинство князей в это время на Руси были такими же.

Подобный вывод может вызвать вопрос: кто и зачем создал и культивировал миф о «великом полководце» Александре Невском? Тех, кому интересен ответ, отсылаю к книге Ф. Шенка .

Андрей Шестаков

Просмотров: 5662 |    

Нашли ошибку в тексте? Выделите слово с ошибкой и нажмите Ctrl + Enter.

Другие новости по теме:

При использовании материалов сайта ссылка на arhiv-history.ru обязательна.