История в историях

О жестокости средневековых монголов

В своё время т.н. евразийцы выдвинули тезис о том, что: «Да, татары воевали жестоко. Но в те времена жестоко воевали все: и русские, и европейцы, и китайцы. Другое дело, что монголы оказались более удачливы, чего им до сих пор многие не могут простить.

[…] Что же касается европейцев, ссылающихся на жестокость монголов, то лучше бы они при этом упоминали о том, как крестоносцы в 1099 г. вырезали Иерусалим, не оставив в живых даже грудных детей. Или разграбленный ими же в 1204 г. Константинополь. Или приказ Чёрного Принца, который в Англии считается национальным героем, вырезать всё население Лиможа в 1370 г. Как говорится, соринку в чужом глазу видят, а в своём бревна не замечают[1]».


Вот что, например, написал об этом наиболее известный представитель евразийцев Л.Н. Гумилёв: «По поводу взятия монголами среднеазиатских городов существует вполне устоявшаяся версия: «Дикие кочевники разрушили культурные оазисы земледельческих народов». Эта версия построена на легендах, создававшихся придворными мусульманскими историографами. Например, о падении Герата исламские историки сообщали как о бедствии, при котором в городе было истреблено всё население, кроме нескольких мужчин, сумевших спастись в мечети. Они прятались там, боясь выйти на улицы, заваленные трупами. Лишь дикие звери бродили по городу и терзали мертвецов. Отсидевшись некоторое время и придя в себя, эти «герои» отправились в дальние края грабить караваны, чтобы вернуть себе утраченное богатство.

Это характерный образчик мифотворчества. Ведь если бы всё население большого города было истреблено и лежало трупами на улицах, то внутри города, в частности в мечети, воздух был бы заражён трупным ядом, и спрятавшиеся там просто умерли бы. Никакие хищники, кроме шакалов, возле города не обитают, а в город и они проникают очень редко. Измученным людям двинуться грабить караваны за несколько сот километров от Герата было просто невозможно, потому что им пришлось бы идти пешком, неся на себе тяжести – воду и провизию. Такой «разбойник», встретив караван, не смог бы его ограбить, поскольку сил хватило бы лишь на то, чтобы попросить воды.

Ещё забавнее сведения, сообщаемые историками о Мерве. Монголы взяли его в 1219 г. и тоже якобы истребили там всех жителей до последнего человека. Но уже в 1229 г. Мерв восстал, и монголам пришлось взять город снова. И, наконец, ещё через два года Мерв выставил для борьбы с монголами отряд в 10 тысяч человек.

Плоды пылкой фантазии, воспринимаемой буквально, породили злую, «чёрную» легенду о монгольских зверствах[2]».

В настоящее время сходной точки зрения придерживается Р. Ю. Почекаев: «В науке сложилось устойчивое представление о том, что монгольские завоевания сопровождались уничтожением государств, разорением и сожжением городов и деревень, убийством, угоном в плен и грабежом мирного населения. Большинство дошедших до нас источников, и в самом деле, дают основания для формирования такого представления. Однако мало кому известно, что в праве Монгольской империи и её преемников присутствовали нормы, предписывающие завоевателям воздерживаться от насилия над гражданским населением захваченных областей.

[…] Вряд ли они могли быть изданы при самом Чингиз-хане (прав. 1206 – 1227): в период его правления особым влиянием в государстве пользовались военачальники из числа ближайших сподвижников основателя империи, бывшие «степные багатуры», для которых убийство врагов (в т.ч. и не участвовавших в боевых действиях), разграбление и сожжение городов и захват добычи считалось верхом геройства и молодечества.

[…] Но уже при преемнике Чингиз-хана, его сыне Угедэе (прав. 1229 – 1241), а затем и при ханах Менгу (прав. 1251 – 1259) и Хубилае значительное влияние в империи начинают приобретать гражданские чиновники, выходцы из осёдлых стран […] Новые сановники всячески старались проводить политику большей терпимости монгольских завоевателей по отношению к представителям чуждой им земледельческой культуры. Поэтому как раз в то время, когда монгольские завоевания велись с наибольшим размахом, в источниках фиксируются примеры того, что завоеватели стремились упорядочить взаимоотношения с завоёванным населением.

Так, например, до нас дошло интересное сообщение венгерского каноника Рогерия, который пережил монгольское вторжение в Венгрию и сам побывал в плену у завоевателей, так что совершенно не имел причин приукрашивать их деяния. Тем не менее, он сообщает, что в 1241 г. монголы сумели привлечь на свою сторону ряд венгерских и немецких феодалов и с их помощью стали распространять призывы к местному населению вернуться в населённые пункты, обещая мирное существование. Ещё один венгерский современник монгольского вторжения в Европу – Фома Сплитский, охарактеризовавший монголов как настоящих выходцев из ада, однако, отмечает, что монголы «не выказали всей своей свирепой жестокости и, разъезжая по деревням и забирая добычу, не устраивали больших избиений[3]».

Для того, чтобы проверить насколько соответствуют истине утверждения Гумилёва и Почекаева, я решил обратиться к тем письменным источникам, которые они использовали. К сожалению, узнать откуда Гумилёв извлёк информацию о Герате мне не удалось. Что касается Мерва то, вероятнее всего, Гумилёв использовал текст Ала ад-Дин Ата-Малик бен Мохаммад Джувейни (1226 – 1283).

Посмотрим, что написал Джувейни о взятии монголами Мерва: «На другой день, который был первым днём мухаррама 618 г. [25. II 1212] и последним днём жизни для большинства жителей Мерва, прибыл Тулуй […] с многочисленным, как волны моря и песок пустыни, войском.

[…] Вокруг городских стен монголы поставили сторожевые цепи и всю ночь стерегли неусыпно. Вылазки осаждённых прекратились. Никто более не осмеливался выходить из города. Муджир-ал-мульк не мог придумать никакого средства к спасению, кроме как сдаться неприятелю. На утро он послал мервского имама Джемал-ад-дина для переговоров с монголами, получил обещание пощады и вышел, захватив многочисленные подарки, навьюченные на четвероногих, имевшихся в городе. Тулуй расспрашивал его о состоянии города и потребовал составить список всех богатых и известных лиц. Он потребовал их к себе и заставил выдать сокровища. Монгольское войско вошло в город. Всё население без различия имущественного положения было выведено за город, и женщины были отделены от мужчин.

[…] За исключением 400 ремесленников и некоторой части детей обоего пола, которые были уведены в плен, всё мервское население вместе с женщинами и детьми было разделено между воинами и ополченцами и перебито. […] Стены были разрушены, укрепления сравнены с землёй и сожжена ханефитская соборная мечеть […] После расправы с мервскими жителями Тулуй назначил эмира Зия-ад-дина, мервского вельможу, которого монголы пощадили как безвредного, правителем разрушенного города и тех оставшихся жителей, которым удалось укрыться в потайных местах во время погрома.[…] Уцелевших жителей Мерва оказалось около 5000. Из них, однако, многие погибли впоследствии, когда в Мерв прибыли другие отряды монголов, также потребовавшие своей доли в убийствах.

[…] Зия-ад-дин приказал восстановить мервские стены и вал.

В это время прибыл отряд монгольского войска. Зия-ад-дин нашёл необходимым оказать им почёт и некоторое время держал [их] у себя, пока не пришёл с многочисленным войском Куш тегин-пехлеван из войск султана и не начал осады города. […] Когда Зия-ад-дин понял, что при расхождении [общего] желания из дела ничего, не выйдет, он с тем отрядом монголов, которые находились при нём, отправился в крепость Марга, а Куш-тегин вошёл в город.

[…] Куш-тегин деятельно принялся за восстановление города и земледельческого хозяйства. Им была вновь отстроена разрушенная плотина.

Однако дальнейшие меры к восстановлению города вскоре должны были прекратиться. Монгольский военачальник Карача-нойон был уже в Серахсе. Получив сведения о приближении монгольских отрядов, Куш-тегин бежал ночью из Мерва […] Несколько дней спустя к Мерву, в котором остались заместители Куш-тегина, подъехал отряд монголов человек в 200, направлявшийся к Кутуку-нойону. Половина отряда отправилась выполнять порученное ей дело, а половина осталась осаждать Мерв и сообщила об этом Турбаю и Кабару, находившимся в Нахшебе. К этому времени из разных мест люди собирались в Мерв, так как в нём было лучше.

Пять дней спустя [прибыл] Турбай с 5000 войска и сипехсаларом Хумаюном, который носил прозвание Ак-мелик и служил им [монголам]. Достигнув мервских ворот, они тотчас же взяли город и, взнуздав правоверных, словно верблюдов, связывали верёвкой по десять, по двадцать в одну цепь и бросали в кровавый чан. Более 100 000 приняли мученическую смерть. Кварталы были разделены между воинами, и большинство домов, замков, мечетей и мест поклонения было разрушено. Военачальники с войском монголов удалились, оставив Ак-мелика с несколькими людьми, чтобы словить тех, кто оказавшись предусмотрительным, спрятался в укромном уголке и ускользнул от меча. Все хитрости, какие было возможно сделать для розыска, были сделаны, и так как других хитростей уже не оставалось, то один человек из Нахшеба, бывший с ними, начал кричать азан и читать призыв к намазу. Всякого, кто на его голос вылезал наружу из убежища, хватали, заключали в медресе Шихаби и потом сбрасывали с крыши вниз. Таким образом погибло ещё много людей. 41 день они проявляли такое усердие, пока не удалились оттуда. Во всём городе уцелело не более 4 человек.

Когда в Мерве и его окрестностях уже не осталось никаких войск, все те [жители], которые находились в деревнях или ушли в пустыню, направились в Мерв. […] Когда слух о Мерве дошёл до Несы, один туркмен, собрав шайку, пришёл в Мерв. Он приобрёл расположение влиятельных лиц [в городе], и около него собралось тысяч 10 человек. Он управлял [Мервом] в течение 6 месяцев и посылал [отряды] в окрестности Мерверуда, Пендждеха и Талькана нападать исподтишка на монгольские обозы и приводить лошадей.

[…] на Мерв напал сперва монгольский военачальник Карача-нойон, находившийся в это время в Талькане. Он перебил всех жителей, которые попались ему на глаза, и использовал их запасы пшеницы. Потом, следом за ним, пришёл другой монгольский военачальник, Кутуку-нойон, с войском в 100 000 человек. Халаджи, газнийцы и афганцы, входившие в состав этого войска в качестве ополчения, довершили разрушение города и истребление его жителей. В течение 40 дней они производили такие насилия, «подобных которым никто не видел», и такое опустошение среди населения, что «в городе и окрестных деревнях не оставалось и 100 человек[4]».

Итак, как видим, согласно Джувейни монголы три раза захватывали Мерв. При этом после первого и второго разгрома численность горожан возобновлялась за счёт людей из окрестностей Мерва. Лично меня в этом тексте смущают слишком круглые цифры:

- после первого разгрома Мерва уцелелело 5000 человек;
- во время второго разгрома погибло 100000 человек;
- после второго разгрома в городе собралось 10000 человек.

Спрашивается, кто их там всех пересчитывал?


Любопытно то, что кроме самих монголов в уничтожении горожан Мерва активное участие принимали монгольские союзники: халаджи, газнийцы, афганцы. Мне эта информация напомнила события ХХ века, когда на захваченной территории в уничтожении мирных жителей, кроме самих гитлеровцев, деятельное участие принимали их пособники из числа местного населения: украинцы, латыши, литовцы, эстонцы.

Теперь, обратимся к Р. Почекаеву, а точнее к ссылкам, которые он делает в своём тексте. Так, после фразы: «Тем не менее, он сообщает, что в 1241 г. монголы сумели привлечь на свою сторону ряд венгерских и немецких феодалов и с их помощью стали распространять призывы к местному населению вернуться в населённые пункты, обещая мирное существование» стоит ссылка на книгу самого Р. Почекаева «Батый. Хан, который не был ханом» с. 148.

Открываем и читаем: «В других регионах Бату предпочитал наладить контакт с местным населением. Так, по свидетельству Рогерия, ещё до битвы у Шайо Кадан захватил в плен графа Аристальда, выбрал из числа немецких пленников 600 человек и использовал их на своей службе. По приказу Бату были написаны и распространены тексты, в которых победители призывали жителей возвращаться в свои селения и обещали им мирное существование. Эти послания составляли пленные или добровольно перешедшие на сторону монголов мадьярские и немецкие феодалы[5]».

Я открыл Рогерия (ок. 1200 – 1266) и нашёл соответствующие места. Вначале о немецких пленниках: «Король Кадан, в течение трёх дней по бездорожью пробиваясь через леса между Русью и Команией, пришёл к богатой Рудане – расположенному среди высоких гор селению тевтонцев и королевскому серебряному руднику, где собралось неисчислимое множество людей. Но поскольку были они людьми воинственными и не испытывали недостатка в оружии, то, когда стало известно о приходе татар, они через леса и горы вышли из селения им навстречу. Кадан, изумившись множеству вооружённых людей, показал спину, изображая бегство от них. Тогда эти люди, вернувшись с победой и отложив оружие, принялись опьяняться вином, из-за чего и исчезла тевтонская ярость. Татары же, внезапно появившись, ворвались в поселение с многих сторон, как будто не было ни рвов, ни стен, ни прочих укреплений. И произошла бы из-за этого великая резня, если бы только люди, не видя, что они не в состоянии сопротивляться татарам, не отдали бы себя полностью под их покровительство. Кадан же, получив под своё покровительство это поселение, присоединил к своему войску комита поселения Арискальда с шестьюстами отборными вооружёнными тевтонцами, намереваясь идти с ними через леса[6]».

Теперь о текстах Бату: «После победы и триумфа татарского войска […] повелитель с наиболее знатными из татар, получив на этом дележе найденную у писца королевскую печать, чью голову они ужасным мечом отсекли от тела, уже твёрдо полагая землю своей и опасаясь, чтобы люди, услышав о бегстве короля, обратясь бегство, не уклонились бы от борьбы, измыслил одну хитрость, которую они и учинили.

[…] При помощи неких венгерских священников, которым до сих пор сохраняли жизнь, они составили для знати и простолюдинов по всей Венгрии от имени короля разнообразные подложные письма следующего вида: «Песьей свирепости и ярости не бойтесь и свои дома не смейте покидать. Хотя, вследствие некой неосмотрительности, как замки, так и шатры мы покинули, понемногу, Бога нашего милостью, мы вновь замышляем их отвоевать, возобновляя против своих врагов искусное сражение. И потому обратитесь к молитве, дабы милосердный Бог позволил, чтобы перед нами склонились головы наших врагов». Эти письма были разосланы через тех венгров, кто им уже сдался и кто ввёл в заблуждение и меня, и всю Венгрию. Ибо мы питали такое доверие к этим письмам, что хотя каждый день и узнавали противоположное, но, поскольку там, где происходили столкновения, царило смятение, мы, чтобы проверить слухи, никоим образом не могли отправлять гонцов, а противному верить не хотели. Итак, в завоёванной Венгрии не было дороги для бегства[7]».

Итак, как видим, речь идёт о военной хитрости, которая, кстати, удалась.

Вторая сноска стоит после фразы: «Ещё один венгерский современник монгольского вторжения в Европу – Фома Сплитский, охарактеризовавший монголов как настоящих выходцев из ада, однако, отмечает, что монголы «не выказали всей своей свирепой жестокости и, разъезжая по деревням и забирая добычу, не устраивали больших избиений». Ну, здесь сноска просто на страницу из текста Фомы Сплитского (ок. 1200 – 1268).

Открываем и читаем фразу не в таком усечённом виде, как у Почекаева, а полностью: «Когда же они встретились с первыми жителями страны, то поначалу не выказывали всей своей свирепой жестокости и, разъезжая по деревням и забирая добычу, не устраивали больших избиений[8]». Думаю, комментарии излишни.

Теперь, посмотрим что написали Рогерий и Фома Сплитский о жестокости монголов по отношению к мирным жителям: «Разрушив стены и башни, они [монголы] сделали приступ и, овладев замком. Пленили воинов, каноников и всех прочих, кто при взятии замка не был убит мечом. Знатные же дамы и девицы пожелали укрыться в соборной церкви. Татары забрали себе оружие воинов и посредством самых жестоких пыток отобрали у каноников, что у них было. Поскольку в соборную церковь они сразу войти не смогли, принеся огонь, они сожгли и церковь, и бывших в ней знатных женщин, и всех остальных, кто там оказался. В прочих же церквах они совершали столь великие злодеяния с женщинами, что было бы лучше не говорить о них, дабы людей не подвигнуть к совсем уж дурному. Бывшая же за городом в поле знать, горожане, воины и каноники – все без всякого сожаления были перебиты. […] После того, как нестерпимое зловоние стало исходить от тел мертвецов, оставив всё, они ушли оттуда, и это место осталось пустынным. Прятавшиеся в соседних лесах люди вернулись туда, чтобы найти что-нибудь съестное. И когда они осматривали руины и тела умерших, татары неожиданно вернулись и не оставили в живых никого из выживших, кого там вновь обнаружили. Так беспрестанно там каждый день совершались новые убийства[9]».

«Согнав толпу кротких женщин, стариков и детей, они приказывали им сесть в один ряд, и, чтобы одежды не запачкались кровью и не утомлялись палачи, они сначала стаскивали со всех одеяния, и тогда присланные палачи, поднимая каждому руку, с легкостью вонзали оружие в сердце и уничтожали всех. Более того, татарские женщины, вооружённые на мужской манер, как мужчины, отважно бросались в бой, причём с особой жестокостью они издевались над пленными женщинами. Если они замечали женщин с более привлекательными лицами, которые хоть в какой-то мере могли вызвать у них чувство ревности, они немедленно умерщвляли их ударом меча, если же они видели пригодных к рабскому труду, то отрезали им носы и с обезображенными лицами отдавали исполнять обязанности рабынь. Даже пленных детей они подзывали к себе и устраивали такую забаву: сначала они заставляли их усесться в ряд, а затем позвав своих детей, давали каждому по увесистой дубинке и приказывали бить ими по головам несчастных малышей, а сами сидели и безжалостно наблюдали громко смеясь и хваля того, кто был более меток и кто одним ударом мог разбить череп и убить ребёнка[10].»


О жестокости монголов свидетельствуют не только письменные источники, но и данные археологических раскопок: «Систематические раскопки братских могил жертв монгольского нашествия наша экспедиция провела в 1977 – 1979 гг. на подоле вблизи Оки и около бывшего усадебного дома Стерлиговых у южной околицы деревни Фатьяновка.

Изучение антропологических материалов показало: из 143 вскрытых погребений большинство принадлежит мужчинам в возрасте от 30 до 40 лет и женщинам от 30 до 35 лет. Много детских захоронений, от грудных младенцев до 6 – 10 лет. […] Найден скелет беременной женщины, убиты мужчина прижимал к груди маленького ребёнка. У части скелетов проломлены черепа, на костях следы сабельных ударов, отрублены кисти рук. Много отдельных черепов. В костях застряли наконечники стрел.

[…] Пленникам рубили головы: при раскопках А.В. Селивановым Спасского собора обнаружены скопления из 27 и 70 черепов, некоторые со следами ударов острым оружием[11]».

«На территории Владимира-Волынского и его предместий (Шкартани, Лузивщине и др.) выявлены места, где в слое угля и обломков керамики беспорядочно лежали людские костяки с разрубленными костями и черепами, пробитыми большими железными гвоздями. В отдельных случаях скопления черепов, пробитых гвоздями, обнаружены близь старых владимирских церквей: Апостольщины, Михайловна, Спащины, Стара-Кафедры[12].»

Историки объясняют массовые убийства мирных жителей осуществлявшиеся монголами следующим образом: «Террор монголами часто использовался во вполне прагматических целях, как часть их «активных мероприятий» -- устрашение и распространение слухов о террористических акциях давали результаты не меньшие, чем прямые военные действия. В источниках часто можно прочесть, что жители очередного города сдаются при первом требовании монголов, особенно если незадолго перед этим монголы вырубили город по соседству[13]».

«Террор был также и средством дипломатического давления – после «вырубания» одной области послам монголов было куда легче «договориться» с её соседями, точнее, заставить выполнить свои требования. Правда, поголовные истребления взятых городов имели не только эти цели, были и другие – месть за потери (например Козельск, «злой город», где полегло более 4000 захватчиков), или просто невозможность оставить за спиной ненужное население, так как, например, при дальних рейдах монголам был не нужен полон (после битвы на Калке пленных русских и половцев, видимо, перебили) и громоздкие трофеи (те же тумены Субэдэя и Чжэбэ в Закавказье жгли захваченное имущество).[14]»

Вторая причина жестокости монголов является прямым следствием того мировоззрения, которое привил им Чингис-хан: «Самой нелепой ошибкой было бы считать монголов Чингис-хана и его преемников обычными (разве что очень хорошо организованными) варварами, просто возжелавшими подмять под себя как можно больше народов и стран. Чингис был провозвестником подлинной мировой революции с детально оформленным учением, а его войска и наследники – её сознательными носителями.

[…] С монгольской точки зрения первичным смыслом и целью жизни для отдельного человека является некое житейское довольство, то есть стабильное и безопасное сочетание сытой жизни и нормального семейного быта. […] Главным условием такого существования становится, очевидно, единая власть, устраняющая подрывающие её междоусобицы и отпугивающая врагов; в свою очередь такая власть нуждается в жесткой дисциплине.

[…] важнейшая составляющая имперского монгольского учения – это идея универсальной вселенской монархии.

[…] нечего и говорить, что «народом господ» в грядущей мировой империи должны были навеки остаться монголы, и только они. […] монголы проводили чёткое разделение людей на кочевников как носителей возможной социальной гармонии и в принципе не способных на неё земледельцев и горожан. Монгольская революция считала, что осёдлая жизнь и создаваемые ею богатства неизбежно порождают столь большое разобщение, раздоры, зависть и развал, что справиться с ними невозможно.

[…] Что же касается людей, уже пошедших по пути осёдло-городской жизни, то они рассматривались монгольской революцией как существа заведомо пропащие, разумные асоциальные унтерменши, своего рода интеллектуальный (более или менее) скот. Сами по себе такие люди (народы) не имели никакой ценности; им монгольская революция счастья дарить совершенно не собиралась, никаких обязательств перед ними на себя не брала и вообще не имела к ним никакого отношения. Однако, в силу накопления тех самых городских богатств, они представляли собой удобный объект для кочевого грабежа или постоянного паразитирования, и в этом качестве могли быть сохранены в грядущем универсальном обществе. В целом можно, однако, заметить, что монголы при всяком удобном случае старались вырезать как можно больше городского и осёдлого населения, предпочитая вовсе не иметь дела с таким человеческим материалом[15]…»

В заключение следует сказать несколько слов о «технической» стороне вопроса. Есть авторы, сомневающиеся в том, что относительно небольшое количество людей могло уничтожить, причём только с помощью холодного оружия, сотни тысяч. Вот что по этому поводу пишет Д. Мэн: «Монголы, все до одного, были мастерами по забиванию животных, для них убить овцу было дело рутинным, и убийство тех людей ничем от этого не отличалось, это была работа, которую положено выполнять[16]…»

«Для монгола было проще разделаться с покорившимся судьбе пленным, чем с сопротивляющейся овцой. Овцу режут с осторожностью, так, чтобы не испортить мясо. В груди делается небольшая дыра, в неё засовывают руку, хватают сердце и останавливают его. Овца, видимо, ничего не чувствует, и вся операция занимает полминуты. Для того чтобы разделаться с жителями Мерва, представлявшими несравненно меньшую цену, чем овца, не требовалось таких церемоний. На то, чтобы полоснуть по горлу, нужно несколько секунд, и можно переходить к следующему.

[…] Если учесть отношение монголов к немонголам, их неукоснительное повиновение приказу и их искусство убивать, то технически для них было вполне возможно прикончить три или больше миллиона людей за два-три года[17]…»

Мне представляется, что в военной истории человечества были разные периоды. И в каждом таком периоде были воины, отличавшиеся более жестоким поведением по отношению к мирным жителям завоёванных стран. Перечислю некоторых: ассирийцы, авары, викинги, солдаты Тимура, ландскнехты, конкистадоры, в ХХ веке – немецкая и японская армии.

В XIII в. самыми жестокими завоевателями были монголы.

Андрей Шестаков


Примечания:
1. Мазуркевич С.А. Энциклопедия заблуждений. История. М., 2004. С. 117
2. Гумилёв Л.Н. От Руси до России. М., 1994. С. 121
3. Почекаев Р. Ю. Монгольские завоеватели и мирное население: правовые аспекты взаимоотношений. На сайте: www.pr-page.narod.ru
4. Ала ад-Дин Ата-Малик Джувейни История завоевателя мира. На сайте: www.vostlit.info
5. Почекаев Р.Ю. Батый. Хан, который не был ханом. М., 2006. С. 148
6. Магистр Рогерий Горестная песнь о разорении Венгерского королевства татарами. Спб., 2012. С.31
7. Там же. С. 43
8. Фома Сплитский История архиепископов Салоны и Сплита. На сайте: www.drevlit.ru
9. Магистр Рогерий Горестная песнь о разорении Венгерского королевства татарами. СПб., 2012. С.48
10. Фома Сплитский История архиепископов Салоны и Сплита. На сайте: www.drevlit.ru
11. Даркевич В.П. Путешествие в древнюю Рязань. Рязань, 1993. С. 246
12. Каргалов В.В. Русь и кочевники. М., 2004. С. 140
13. Храпачевский Р.П. Военная держава Чингисхана. М., 2004. С. 268
14. Там же. С. 269
15. Монгольская империя в 1248 – 1388: мировая революция, которая чуть не победила. На сайте: www.wirade.ru
16. Мэн Д. Чингисхан. М., 2006. С. 206
17. Там же. С. 203

---

Другие новости по теме:

При использовании материалов сайта ссылка на arhiv-history.ru обязательна.